Лёлю снедали два чувства — страх и любопытство. Боязно ей было, что доверилась богине незнакомой, вместо того, чтобы по замыслу своему действовать. И любопытно — откуда Мокоши про неё ведомо, о чём она поговорить желает? И если откровенно, успокаивало Лёлю присутствие Аксиньи — не стала бы кошка у плохой хозяйки жить. Хотя кто их знает, колдовские они животные.

Она вбежала в дверь и едва успела затормозить, чтобы не врезаться в величавую фигуру Мокоши. Как оказалось, высшая богиня ждала Лёлю за порогом, и бровь её укоризненно поползла вверх от такого поведения гостьи. Лёля открыла было рот, чтобы в очередной раз извиниться, но от удивления и полслова не смогла вымолвить.

Таких чудес она в жизнь свою не видала! Терем-то с загадкой оказался! Он и снаружи выглядел просторным, а внутри так конца-края ему не было. И стены, и пол, и даже потолок покрывали нити! Звёзд на небе меньше, чем нитей у Мокоши в доме! Разных цветов, толщины разной, в покое они не находились. Бежали эти нити живые, петляли, извивались, с другими переплетались да снова расходились, чтобы в конце остановиться на веретене.

Держала веретено в руках девушка юная, с румянцем нежным, точно липов цвет, на детских щёчках. Платье белое с вышивкой золотой, в тёмных волосах русых цветы серебряные вплетены. Быстро бегали неутомимые пальцы, толстые нити ровно ложились на гладкое дерево веретена, будто бесконечный ковёр многоцветный пред девушкой этой умелой расстилался. А она восседала на мягкой бархатной лавочке и даже взглядом не вела на посетительницу незваную.

— Это Доля, помощница моя, Родом пожалованная, — лёгким взмахом головы указала на девушку Мокошь. — Судьбы человеческие прядёт да на веретено своё сматывает. Коли много смотает, берёт ножницы золотые и нити перерезает, новым судьбам место освобождая.

— Вот так и перерезает? Ни за что ни про что? И что тогда, умирает человек? — ужаснулась Лёля, не отводя глаз от веретена Доли. Хоть и много нитей помощница Мокоши на него намотала, а работала легко, споро, будто весило это веретено всего ничего.

— Это жизнь, — Мокошь безразлично пожала плечами. — Род пожаловал, Род и забрал, когда срок пришёл. Поверь, многие хотели бы на веретене у Доли оказаться. Она судьбу хорошую плетёт, добрую. Но есть и те, кому от рождения Недоля уготована.

Тогда только заметила Лёля в углу на лавке покосившейся сгорбленную старушку в сером тряпье. Темён тот угол был, Лёля могла разглядеть лишь космы седых волос, выбивающихся из-под грязного платка, и то, как плечи старушки дрожали. И руки дрожали, крутившие старое щербатое веретено. Блеснул свет звёздный в окошко, на лицо морщинистое упал, и поняла Лёля, что старушка плачет. Тихо, непрерывно плачет. Слезами омывает тонкие блёклые нити, будто бы нехотя идущие к её веретену. Нити цеплялись за острые края веретена покорёженного, пушились, истончались, но не обрывались до конца, продолжая путь в ожидании часа, когда милосердные ножницы Мокоши прервут их существование.

«Род Великий, спаси и сохрани тех, кому Недоля по судьбе выпала, — мысленно взмолилась Лёля, глядя, как проплывает мимо неё ручеёк несчастных нитей, за каждой из которых стояла чья-то жизнь. — Дня не пройдёт теперь, чтобы не просила я тебя хотя бы о мгновении счастья для тех, кому страдать суждено».

И всё же, к радости Лёли, у Недоли было гораздо меньше работы, чем у юной красавицы Доли. К Доле будто река полноводная текла, а у Неволи так, родник среди лесной чащи. Молчала Лёля, не решаясь вопросы задавать в доме этом необыкновенном. И помыслить она не могла до встречи с Мокошью, что мир под Правью так велик.

— А здесь только людские нити? — несмело спросила она, не отрывая взгляда от бесконечного движения вокруг.

— Не только. У и богов, и у духов свои нити имеются. Только чтобы их разглядеть, сноровка нужна. — Наклонилась Мокошь и подхватила из бегущего потока что-то, похожее на тонкую паутинку. — Вот смотри, — показала она тончайшую нить Лёле, — где-то в Яви Полудница живёт, полей обработанных хранительница. Её люди привечают, крынку воды да хлеба ломоть на поле оставляют, чтобы и дальше урожай оберегала, чтобы солнце зерно не сожгло, да дожди не побили. Хотя о чём это я, не знаешь, поди, что солнце и дождь такое?

Лёля замотала головой, с интересом разглядывая полупрозрачную нить, клубящуюся в пальцах Мокоши. Возможно, то воображение Лёлино разыгралось, но будто запах чего-то свежего, терпкого, как полынь, от нити той она почувствовала. Вот же диво какое! Сколько в Яви всего необычного! Не зря говорила Плеяна, что мир там совсем другой.

— Покажу тебе нить Ярило-бога. Каждое утро начинает он путь свой на колеснице небесной и каждый вечер к земле на покой опускается. Радость людям несёт, свет, тепло, но и смерть порой. — Мокошь прищурилась, и на поверхности нитей тут же показалась нить, точно из золота расплавленного свитая. — А вот и он, тот, кого в Яви солнцем кличут.

— Красота-то какая! — не удержалась Лёля и коснулась яркой нити. Пальцы согрелись небывалым теплом. — А цвет удивительный! Как золото, только светлее, горячее будто бы!

— Быть может, смогла бы ты Явь полюбить, коль оказалась бы там, — таинственно и мягко улыбнулась Мокошь, передавая Лёле пылающую нить. — Сдаётся мне, именно ты Яви поможешь, зайчонок трусливый. Непорядки там происходят, не нравится мне то. Пойдём в горнице моей потолкуем, да и поработать мне пора.

Мокошь отбросила с плеча длинные волосы, и, словно повинуясь её непроизнесённому приказу, волшебные нити судеб расступились, открыв узкую дорожку к лесенке на второй этаж. Лёля с трепетом, боясь случайно дёрнуть и разорвать, опустила на пол ярко-золотую тоненькую нить, что ей доверила Мокошь, подобрала подол повыше и медленно пошла следом за своей новой знакомой. И жутко было в доме Мокоши, особенно когда нити её змеились над головой, струились по потолку так же свободно, как и по полу, а звук безостановочного шуршания стоял в ушах, но и уюта хоромам богини было не занимать.

Пол, от нитей освобождённый, тёмным деревом блестел, из окон лес серебряный виднелся, небо звёздное. Лестница, по которой Лёля поднималась за Мокошью, не скрипела, изгибалась винтом. И отчего-то казалось Лёле, что если надумает батюшка её отыскать, то в тереме Мокоши не сыщет. Не каждого Мокошь в обитель свою приглашала и, как сестра Родова, по званию выше Сварога была. Видно, не имела верховная богиня намерения Лёлю обратно в дом отчий отправлять и нравоучениями мучить. Интересно, что за разговор Мокошь надумала?

***

— Знаешь, хоть и не молится мне род людской, да за жизнью я их наблюдаю. Боле того, я им жизнь и даю, — с этими словами Мокошь несколько раз прокрутила колесо огромного ткацкого станка, стоящего у стены её светлой, красиво убранной комнаты.

Сотни новых нитей вырвались из-под спиц колёса и устремились вниз по лестнице, слившись со своими предшественницами, спешащими к веретёнам Доли и Недоли. Лёля почтительно отступила, чтобы, убереги её Род, кощунственно на нитку судьбы чьей-то не наступить.

— Я вижу всё, что в Яви происходит, — продолжала Мокошь, неторопливо поворачивая колесо, рождающее новые и новые нити. — Я знаю, как Скипер-змей с твоей помощью на Явь напал, многих взмахов ножниц мне раздолье ваше стоило… Не смущайся так, говорю как есть. Под заклятьем ты была, потому и не виню.