Николас подал было голос, он хотел спросить экономку еще о чем-то, но Клои шикнула на него, не сводя взгляда с чего-то, стоящего перед ней.

Когда миссис Стэлворт удалилась и закрыла за собой дверь с непроницаемым лицом, Николас участливо поинтересовался у Джули, не страдает ли она ментальными расстройствами.

– С ней все в порядке, не городи чушь, – оборвала его Клои. Аккуратно, едва касаясь стекла, она подняла стакан с виски, оставленный гостем нетронутым. – Довольно крепкий напиток для завтрака, не находите?

Джули хлопнула в ладоши, обрадованная, что перед ней было явное доказательство, что она не спятила.

– Тимоти или кто бы то ни был налил себе выпить, но так и не притронулся к стакану, пока я была с ним.

Клои покрутила стакан в руках, рассматривая его на свету.

– Что вы имеете в виду под «кто бы то ни был»? Хотите сказать, что по Дормер-Хаусу может бродить самозванец? – Николас подался вперед, уронил на пол нож и макнул кончик галстука в апельсиновый сок. – А вдруг это тот, кто убил этого бездельника Слая?

Джули уже второй раз за день слышала это имя. Кажется, именно оно значилось в листовках, развешенных по городу.

– Ник, ты не хуже меня знаешь, что Слай – беспробудный пьяница, скорее всего, он просто надрался и свернул себе шею. Никто его не убивал. – Его кузина закатила глаза и пожала плечами.

Николас презрительно фыркнул и поправил свой безвкусный галстук в полоску:

– Пьяному море по колено, а Брайербримский пруд – по щиколотку. Вот увидите, когда Тренчэнт проведет вскрытие, выяснится, что Слай уже был мертв до того, как оказался в воде. А убийца вполне мог решить, что Дормер-Хаус – отличное место, чтобы отсидеться.

– Я не знаю, – помотала головой девушка, всеми силами стараясь прогнать из головы образ распухшего тела, покрытого илом и водорослями, вытащенного полицией на берег. – Если в доме есть фотографии Тимоти или других родственников, я бы могла опознать его.

Клои кивнула поверх стакана:

– Идея хорошая, среди наших здравствующих родственников осталось не так много мужчин. Хотя ума не приложу, кто мог бы знать о проблемах отца.

Николас вылез из-под стола, куда он нырнул за упавшим ножом. Его щеки порозовели, а движения стали скованнее, он, очевидно, стеснялся своей неловкости.

– Даже я в курсе карточной зависимости Финча, – раздраженно пробормотал молодой мужчина. – И старик никогда не делал из этого тайны: любой, кто знаком с твоим отцом, Клои, мог бы сказать то же самое.

Губы девушки скривились в вымученной улыбке, и Джули решила, что слова кузена не убедили Клои, она просто не желала развивать эту тему. Николас потянулся за куском ветчины, но резко оторвал пальцы от тарелки, вцепился в лежащую на коленях льняную салфетку и принялся яростно тереть кожу.

– Что случилось? – Клои приподнялась на стуле и заглянула в общее блюдо с мясной и сырной нарезкой, а затем отпрянула, борясь с дурнотой. – Миссис Стэлворт! Будьте добры, унесите это отсюда!

Среди кусочков ветчины и кубиков пармезана ползали крохотные прозрачные червеобразные насекомые, оставляя на закусках склизкие следы и экскременты. Джули поднесла к носу молочник и убедилась, что его содержимое также испорчено: белые сгустки плавали в кисло пахнущей воде.

– Тебе нужны еще доказательства, что этот дом проклят? – Николас оглядел комнату с отвращением, его глаза замерли на портрете статного мужчины лет сорока, застывшего в величественной позе: Эйса Дормера, их с Клои деда.

– Боже, Ник, испорченный завтрак – это не проклятие. Я ведь считала тебя приверженцем аскетизма, а ты, оказывается, не сможешь протянуть до ланча с пустым желудком, – отшутилась его кузина, словно случившееся было лишь досадной мелочью.

Быстрая ревизия завтрака (доведшая экономку до слез, бедная миссис Стэлворт казнила себя за невнимательность и беспрерывно извинялась) показала, что древний холодильник не пережил скачков электроэнергии и все перенесенные в него из погреба продукты пришли в полнейшую негодность.

После короткого чаепития в гостиной Николас поднялся на второй этаж разобрать чемодан, а девушки воспользовались ситуацией, чтобы принять душ и переодеться.

В спальне Луны было прохладно и пахло сырой землей. Прислуга собрала осколки и вытащила обломок ветки, застрявший в раме. На подоконнике лежали лист тонкой фанеры и инструменты, Стэлворт обещал Джули, что сегодня же закроет окно наглухо, чтобы она не поранилась. Девушка же больше радовалась тому, что будет избавлена от пугающих видений.

Письма на туалетном столике лежали как попало, но виной тому мог быть не только ночной посетитель, но и ветер. Джули бережно собрала их в аккуратную стопку и спрятала в выдвижной ящик. Из-за низкой температуры шею и руки неприятно покалывало, как бывает, когда люди чувствуют, что за ними наблюдают.

Клои и ее брат, казалось, не осознавали масштабов случившегося: по Дормер-Хаусу расхаживал незваный гость, нагнавший атмосферу таинственности и страха на прислугу. Джули не могла взять в толк, было ли вторжение в чужую собственность обычным делом для Дормеров или им было наплевать, что кто-то решил отправиться в дом на «частную экскурсию».

За пару лет до того, как Джули уехала на учебу в столицу, соседей с их этажа, пожилых супругов Мартинез, ограбили. Пара нетрезвых подростков забралась в квартиру и, быстро осознав, что все ценности составляли новенький плоский телевизор и подержанный ноутбук, разнесли всю мебель, перебили фарфоровый сервиз на двенадцать человек (годами хранимый подарок на свадьбу от родителей) и изгадили ковры. Джули и ее отец помогали прибираться, пока мама молча обнимала трясущиеся от рыданий плечи стариков. Большую часть безделушек и многочисленных рамок пришлось выбросить, но Джули украдкой вытаскивала из них обрывки фотографий. Изображения были безнадежно испорчены, и девушка была уверена, что миссис Мартинез не будет предпринимать попыток восстановить их.

На снимках были кусочки жизни всей семьи, части душ детей, внуков, многочисленных братьев и сестер. Восьмилетняя Мария, обнимающая плюшевого мишку, двадцатилетний Крис, наконец-то получивший права, вскинул кулак в победном жесте, юные жених и невеста, лучащиеся счастьем, стоят рука об руку… Фотографии были лишены той красоты, которая присуща творениям профессионалов, но даже пятнадцатилетняя Джули понимала их подлинную ценность. Собирать их по кусочкам, как головоломку, было так же нелепо, как пытаться приклеить руки Венере Милосской.

Весь следующий год Джули запирала входную дверь на оба замка и никогда не оставляла окна нараспашку. Она просыпалась от странных шорохов по ночам и не снимала подаренный бабушкой Лидией тоненький золотой браслет даже на ночь. У Тезеров не было ничего, что бы могло привлечь настоящих воров, заранее планировавших налеты. Но теперь она понимала, что страшиться стоило не утраты нескольких вещей, а самого факта вторжения, навсегда лишавшего семью ощущения безопасности.

Тезерам повезло – до сих пор на квартирку родителей Джули на третьем этаже никто не покусился. Сыновья мистера и миссис Мартинез помогли родителям с ремонтом и подарили им щенка-спаниеля, больше для компании и душевного спокойствия, чем для охраны.

А золотой браслет пришлось сдать в ломбард, чтобы купить первую личную камеру Джули. Когда девушка поделилась историей этой покупки с Клои, подруга ужасно расстроилась: утрата семейной реликвии была для нее сродни потере одного из родственников. Поэтому ее нынешнее поведение казалось Джули необъяснимым.

«Почему никто еще не вызвал полицию и не принялся обыскивать дом сверху донизу, чтобы поймать самозванца? Неужели Клои не боится, что выдавший себя за Николаса Тимоти или кто там еще украдет что-то важное и памятное?»

Через распахнутую дверь кабинета на первом этаже доносились спорящие голоса Клои и ее кузена. Никто из них не повышал голоса, не выходил из себя, но в тоне девушки слышалась злоба, а Николас что-то упрямо доказывал, уверенный в своей правоте.