На обратном пути в гостиницу я остановилась у придорожной лавки, где взяла сыру и гроздь винограда. Сыр был неестественно желтым и упакованным в пластик, но виноград выглядел нормально. Утешительная трапеза, которая напомнит мне о вечере, проведенном вместе с матерью много лет назад.

Я была маленькой и еще не ходила в школу. Кто-то умер – человек, о котором я ничего не знала, но мама взяла меня с собой в самолет, а после самолета была поездка по железной дороге среди лесов, пастбищ и виноградников. Запахи дразнили мое обоняние и щекотали в носу.

Мы остановились в маленьком отеле, и, хотя дома была зима, здесь все еще было тепло, и мы всю ночь держали окна открытыми. Я заснула под плеск волн, а проснулась под крики чаек. Вокруг были ароматы цветов и свежего хлеба.

Потом, в темной и сырой церквушке, я боялась увидеть то, что находилось в открытом гробу. «Это друг», – сказала мама. Она плакала, и это пугало меня больше, чем сама смерть.

Когда я погладила ее руку и положила голову ей на колени, она сказала, что эти слезы не просто по ее другу. Много других людей тоже погибли на войне, но я была еще слишком мала, чтобы это понять.

Я устала и заснула на подушках, разбросанных по веранде. Мы были в доме, и люди разговаривали так тихо, как обычно бывает, если они не хотят, чтобы дети услышали их; а когда я проснулась, мы ели сыр и виноград.

– Ланч в час дня. Валлийские гренки с сыром, овощной салат и шоколадный пирог. – Джек снова находился за регистрационной стойкой, когда я вернулась из Чир-Холл.

– Хорошо.

– Не слышу особого энтузиазма, – сказал он. – Вы не проголодались?

– Как-то нет.

– Значит, день не задался? – Он изогнул бровь и наклонил голову. – Но рановато поднимать белый флаг, не так ли?

Я вернулась в свой номер, чтобы поразмыслить и оценить последние события. Но прежде чем мне удалось придумать, как еще можно убедить Сару поговорить со мной, я задремала, убаюканная легким дуновением свежего ветерка и шорохами снаружи. Этот сон был желанным. Я неделями ворочалась и металась в постели, думая об Уильяме и сенаторе Маккарти.

Когда я проснулась, было без десяти час, так что времени осталось лишь на несколько взмахов расческой и чтобы быстро подкрасить губы, прежде чем спуститься в столовую.

– Привет! – сказал Джек, подошедший к моему столу с корзинкой хлеба и масла. – Похоже, утренняя поездка в Чир-Холл прошла неудачно? Это вас угнетает?

– Миссис Мерфи отказалась побеседовать со мной.

– Побеседовать? Значит, вы журналистка? – Джек неодобрительно нахмурился, и между его бровей залегла глубокая складка.

– Да. Это проблема?

Он помедлил с ответом, и я видела, что он тщательно подбирает слова.

– Мы все стараемся охранять покой семьи Мерфи. Люди живут в Сниденс-Лэндинг, поскольку нуждаются в уединении.

Джек уселся за стол и посмотрел на меня оcуждающе. «Что за голубые глаза!» – подумала я. Цвета материнского кольца с турмалином – и такие же полупрозрачные.

– Я не пишу для желтой прессы, моя работа – статьи об искусстве, – сказала я, словно хотела оправдаться.

Судя по всему, это его не убедило.

– Карьеристка! – буркнул он с неприязнью.

– Семья Мерфи дружила с Пабло Пикассо. Я всего лишь хотела задать несколько вопросов о нем. Ничего навязчивого или слишком личного. А вы, кажется, имеете что-то против работающих женщин?

Джек сложил руки на груди. Человек за соседним столом помахал рукой, стараясь привлечь его внимание, но он не заметил и продолжал неодобрительно смотреть на меня.

– Что-то еще, кроме того факта, что многим солдатам, возвращающимся с войны, до сих пор трудно найти работу? Что они до сих пор не могут найти способ прокормить свои семьи?

Он недобро прищурился.

– Послушайте, – обратилась я к нему, – мне нужно это интервью, чтобы получить работу. Хорошую работу от редактора журнала, который не хочет нанимать меня, потому что я женщина. Мне тоже нужно зарабатывать на жизнь, и я родилась без серебряной ложки во рту. Я плачу за аренду жилья. Электричество тоже не бесплатное.

– И вы не замужем, – добавил он.

– Даже если бы и была замужем, то все равно хочу получить эту работу. Вам когда-нибудь хотелось чего-то большего, чем просто иметь еду на столе?

Жесткие очертания его губ немного смягчились. Он кивнул, хотя я не могла истолковать, что означал этот жест. Не сказав ни слова, он встал и направился к клиенту за соседним столом.

Джек вернулся, когда я закончила ланч. Принес вазу с оранжевыми хризантемами и папоротником.

– Цветы… – я не удержалась от язвительного тона; его замечание насчет карьеристки усилило мою настороженность. – Не стоило так стараться!

Этот букет напомнил мне, что Уильям уже один или два года не дарил мне цветы. «Они все равно умирают, – сказал он, когда я остановилась полюбоваться желтыми розами в цветочном киоске. – Пустая трата денег».

Когда Джек поставил вазу на стол, я накрыла его руку ладонью, повинуясь внезапному порыву. Он посмотрел удивленно, и на мгновение между нами возникло ощущение близости, которое меня потрясло. Я убрала руку, и ощущение исчезло.

– В некотором смысле эти цветы для вас, – сказал он и отошел на шаг в сторону. – Отвезите их миссис Мерфи. Поскольку ее садовник работает у нас два раза в месяц, я точно знаю, что у нее нет хризантем такого цвета.

– Спасибо.

– Мне показалось, вы любите цветы. Я оставлю еще один букет в вашем номере.

– Еще раз спасибо.

Мы оба старательно избегали прямо смотреть друг на друга. Мне нравились его веснушки, бледно-голубые глаза и светло-рыжие волосы; нравилось, как он горбился в дверях из-за своего роста. Меня уже довольно давно не привлекал ни один мужчина, кроме Уильяма.

Во второй половине дня я снова приехала в Чир-Холл. Когда я постучалась, мне открыла Сара, а не горничная.

– Вы вернулись! – ее голос был почти дружелюбным. – Я так и думала.

– Это для вас, – я протянула цветы.

– Узнаю Джека Бреннана, – сказала она. – Почтальон сообщил мне, что вы остановились в его гостинице. Я собираюсь поговорить с ним. Ну заходите, раз уж вы здесь! Я могу уделить вам несколько минут.

Она взяла мое пальто и повесила его на крючок рядом с зеркалом в прихожей.

– Чудесный шарф! – добавила она, когда я вручила ей эту деталь моего гардероба. Шарф был шелковым и плавно развернулся в воздухе, показав авторскую монограмму в уголке.

– От Марти, – одобрительно заметила Сара.

– Да. Она была моей матерью.

– Я не знала, что Марти – это настоящий человек. – Она снова посмотрела на шарф, потом – на меня.

– Самый что ни на есть, – заверила я.

Сара негромко рассмеялась с переливчатыми обертонами.

– Пойдемте в мою гостиную! Но нам нужно вести себя потише: Джеральд все еще распаковывает свои книги и перечитывает большинство из них, прежде чем расставить по полкам.

Откуда-то из задней части дома донесся смех и звяканье тарелок. «Горничная и повар, – подумала я. – Убирают со стола после ланча или начинают готовиться к обеду». Моя мать входила в такие дома через черный ход вместе с другими слугами, прежде чем смогла получить работу в «Клэр Дизайн» в отделе шарфов.

Ее специальностью стали органические узоры – черные точки на светло-коричневом фоне, красные и зеленые перья на фоне голубого неба – узоры, которые хорошо сочетались с дневными костюмами Dior и Chanel. Грейс Келли[22] носила их как головные платки, Элизабет Тейлор[23] повязывала на шею. Тогда я была подростком и с большим трудом могла совместить образ матери, которая каждое утро выходила из дома в костюме ручного покроя, с той женщиной, которая в моих детских воспоминаниях носила форму горничной.

– Может случиться все что угодно, – часто говорила она. – Иногда даже хорошие вещи.