– Мы и сами не знаем, – признался следователь. – Это всё получилось совершенно случайно. К нам руки попали старые документы, мы решили покопаться и наткнулись на всю эту историю.
– И чего? – с недоумением спросил старик.
– Да пока ничего. Просто вот эта фамилия… видите – Кормилкин… это мой отец, – сказал Саша тихо. – Тут и дата смерти не проставлена, он умер позже.
– А ну-ка повернись, – попросил старик. – Во дела! Точно!… И не подумал бы никогда, он ростом пониже был.
– Это точно, – улыбнулся Саша. – До сих пор не поймём, в кого я такой. Мать говорит – в деда.
– Ну и жизнь, – ни к кому не обращаясь сказал старик. – Чего в ней только не бывает. Удивительно. И долго вы уже ищите?
– Нет, недавно начали, – ответил Игорь Юрьевич. – Если бы нам кто-нибудь ещё подсказал, что нужно искать.
– Я вам вот что ещё скажу… Я, конечно, во все эти дела не особо верю, но эти все, – старик ткнул пальцем в список, лежащий на столе, – они все туда с кем-то советоваться ходили. Я один раз слышал такую фразу: «За откровением пойдёшь?… нет, мне вчерашнего хватит, до сих пор половины не понял». Ясно? Говорить они туда таскались. Вот только с кем и о чём – не знаю. Да и знать не хочу. Мне и без этого хорошо.
* * *
– Бред, – сказал Игорь Юрьевич, когда они вышли на улицу.
– Бред, – эхом откликнулся Саша. – Нет, правда. Что у нас получается на данный момент?
– Гора древних трупов, потом рассказ твой матушки и эти записки. Интересно, что такое – номер пятый?
– Может, это как-то связанно с горами? – робко предположил Саша. – Хотя в записках с этим номером про горы ничего нет…
– Сотрудник? Какое-то кодовое название? – Игорь Юрьевич хмыкнул. – Тоже не подходит.
– Почему? – полюбопытствовал Саша.
Они стояли во дворе, в тени большого старого клёна. Где-то неподалёку шумели машины, спешили куда-то вечно усталые и озабоченные чем-то люди, но тут, под клёном, ничего этого словно и не было. Пустота. Ажурная тень дерева – и звенящая пустота в мыслях.
– Предположим, это какой-то человек, – Игорь Юрьевич вытащил сигареты и закурил. Саша последовал его примеру. – Тогда почему с номером? Заключенный?… Тоже не годится.
– И кто такая эта Валя, которая молодая и красивая? – спросил Саша. – Это вообще непонятно откуда взявшийся персонаж.
– В первой записке было сказано о… – Игорь Юрьевич вытащил из сумки прозрачный файл и прочитал, – о почти во всём людях, глаза которых выдавали породу их обладателей. Одного из этих «людей» Алексей Лукич и называет пятым.
– Причем с большой буквы. Словно это – имя, – заметил Саша.
– Про Валю… я думаю, она была, скорее всего, помощницей этого Воронцова. Вместе работали, наверное.
– Возможно, – согласился Саша. – Только тут ещё большая путаница получается. Может, порисуем для ясности?
– Давай, – согласился следователь.
Они уселись на лавочку, Игорь Юрьевич извлёк из другого файла лист чистой бумаги и они приступили. Через полчаса на листе получилась следующая картинка:
– Пока всё, – подумав, сказал Саша. – Больше, похоже, ничего и не было.
– Да, пока есть только две цепочки, причем связанны они лишь на раннем этапе, дальше делятся.
– Значит, так оно и было. Потом эти ниточки разошлись в разные стороны.
– Я знаю, чего не хватает, – вдруг сказал Игорь Юрьевич. Он взял ручку и пририсовал возле строчки «Воронцов» жирный вопросительный знак. Подумал секунду и поставил такой же знак возле строчки «Очаково-4».
– Это вы про что? – не понял Саша.
– Связка должна быть. Эти люди… они все повязаны работой, Саша. Только работой. И именно про эту работу мы ничего не знаем.
– Всё верно. Что ж, поищем. Думаю, найдём, – сказал Саша.
* * *
– Кое-что помню, – дед Васи, того самого, который принёс следователя странные документы, на секунду задумался. – Помню, как он от нас переезжал. В этот день он очень странным был.
– В смысле? – не понял Игорь Юрьевич.
– А в том смысле, что он приехал пьяным в дупель, и стал собираться. А мы его уговаривать начали, что мол зачем тебе всё это надо, куда ты мол, на ночь глядя, и прочее в том же духе. Останься дома, не нужно ехать. А он…
– А он что? – спросил Саша.
– А он всё равно уехал. Но кое-что перед этим сказал.
– И что же? – поинтересовался Игорь Юрьевич.
– Дословно я, конечно, не помню, но… если поднапрячься, то… примерно так. Я и врагам не пожелаю того, что сегодня делал. С людьми так нельзя поступать, это же фашизм какой-то. Это неоправданная жестокость, так нельзя.
– А ещё что? – спросил Саша.
– Сейчас, погодите… А, вот! Он сказал так. Что, мол, когда человек задыхается, это очень тяжело видеть. И что он слишком старый для таких дел. И ещё. Что один всё время плакал, а второму было плохо и холодно, и он старался натянуть на себя одеяло, а рука была разбита и он не мог.
– Кто не мог? – не понял следователь.
– Если б я знал, – вздохнул дед.
– Анатолий Алексеевич, а вы не помните никаких имён? – спросил Игорь Юрьевич.
– Нет, он не говорил. Я до сих пор удивляюсь, как он тогда доехал. Он же пьяный был, как последний алкаш, а «Волга» – машина тяжёлая в управлении. Мог элементарно разбиться.
– Вы говорите – «Волга»? – удивился следователь. – Неужто своя?
– Да нет, служебная, – ответил Анатолий Алексеевич. – На свою он так и не накопил. Не досуг ему было, хотя мы и просили. Ни дачу, ни машину так и не сделал. Хотя зарплата у него была о-го-го. По крайней мере нам он исправно помогал. До сих пор помню. И заказы по праздникам, и икорка, и колбаска, и всякие другие дела.
– А вы к отцу как относились? – ни с того ни сего, как показалось Саше, спросил следователь.
– Хорошо, как же ещё? – удивился Анатолий Алексеевич. – Только уж больно он был скрытный. Так мы и не узнали, где он работал, что делал.
– А вы сами что думаете? – спросил Саша.
– А чего думать? По специальности он работал, хирургом. Вот только где, с кем – одному Богу ведомо. Хорошо, что всё хорошо с ним кончилось.
– В смысле – «хорошо»? – не понял Саша. – Вы же сказали, что он умер.
– Я говорю о том, что он не попал ни в какую заваруху, что всё-таки как-то по-человечески с ним всё кончилось. Он же очень сильно переживал из-за чего-то. Это его, видно, и добило. Мы так решили.
– А вы не могли бы поподробнее рассказать, в чём это выражалось? – спросил Игорь Юрьевич.
– Да как сказать… – Анатолий Алексеевич задумался. – Понимаете, по человеку видно, что ему что-то покоя не даёт. Нервный, дёрганый, да ещё и неизвестность эта. Он, наверно, очень хотел высказаться, да не мог. Мы же его редко видели, а при встречах, по-моему, его так и подмывало… мол, спроси меня, сынок, спроси. Может, и отвечу.
– А вы? – Саша подобрался, пристально посмотрел на Анатолия Алексеевича.
– А я так и не спросил. И не жалею. Там какие-то нехорошие дела были, зачем эту пакость в семью тащить? Это, кстати, его слова были. А раз он так считал, значит не зря. Мучился он от того, что не имеет права поделиться. То, что Васька эти его бумажки нашел – плохо. Лучше бы не находил он их вовсе. Смутные тогда времена были, если вы понимаете, о чём я. Тяжелые. В плане того, что постоянно одни несчастья на страну да на людей валились. Чернобыль тот же взять. Или землетрясения эти… как их… Спитак и… чёрт, забыл, память уже неважная стала.
– Простите, Анатолий Алексеевич, вы не помните, что он говорил про свою работу тогда, когда… ну, перед тем, как он умер? – осторожно спросил Саша.
– Что говорил?… Да, одна фраза запала, было дело. Он сказал, буквально за неделю до смерти, что теперь-то уж точно всё. Все умерли, больше делать нечего. Пора, мол, и мне на покой. Мы ему – прекрати, перестань, что ты несешь? А он – я знаю, что говорю, своими глазами видел. Мы – что видел? А он грустно так посмотрел на нас и отвечает – видел, как люди своими руками своё спасение губят. И всё. Больше ничего.
