Грисельд шел по мягкой земле, накинув на голову песчаный капюшон, и держа в руках звенящий мешок. Улица была пуста. Он считал дома, вглядываясь в видавшие виды таблички и иные обозначения с нумерацией до тех пор, пока не остановился у одноэтажного строения. На первый взгляд интересующий его экземпляр безусловно почтенного возраста, ничем не отличался от остальных. Если не обращать внимание на территорию, что с течением времени успела разрастись голыми веточками диких кустарников, и склонившееся у крыльца умирающее дерево. Под вековым стволом и вырывая землю на всеобщее обозрение тянулись многолетние корни. Казалось, за столько лет они то устремлялись сквозь почву наружу, то волнообразно просачивались обратно, проникая под потрепанный дождями и сезонными ненастьями строительный камень и кладку у невысокой ограды участка.
Монро озираясь прошел по ковру из опавших сухих листьев, и остановился у окна. Заглянув внутрь и поняв, что убранство между собой разделили тишина и беспорядок, свойственные холостякам на службе, Грисельд обошел дом с обратной стороны. На заднем дворе он не заметил ничего необычного. Вокруг и внутри никого. «Можно приступать. – извлек он из внутренней части сапога сверток.» Замок поддался быстро. Благо Грисельд вскрывал такие замки с детства. Металлическая задвижка приятно щелкнула, и дверь отворилась, приглашая молодого парня войти.
Внутри дом оказался еще большим свинарником, чем думалось поначалу. Здесь была пара комнат с голыми стенами и кроватью. Имелась и просторная кухня-столовая с исполинским столом и разбросанными на нем как придется грязными тарелками и кружками. У стола прямо в стене расположилось отверстие с решеткой и остывшей сковородой. А у бочки, из которой разило пшеничным недоразумением — никак не пивом, прямо на стене висели воинские атрибуты. Был здесь исцарапанный и побитый годами и боями щит с пылающим тюльпаном. Еще Грисельд заметил полуторный меч времен великой войны с пустынным народом Ибисамина. Гарда воинского артефакта походила на рассекающую лезвие и дол стрелу, а в навершии имелось отверстие, в которое судя по всему когда-то был вставлен драгоценный камень Гаргален — небесный алмаз. Мечи с такими камнями ковались королевским кузнецом специально для прославленных в боях мечников, и были большой редкостью в королевстве. Рядом с мечом на гвоздях висели всевозможные медали и ордена, а в углу верхом на поперхнувшемся Эвене Вейле Андре — так в Табриэйне называли тренировочные манекены в честь почившего королевского начальника стражи недотепы и слюнтяя, расположились массивные, и наполовину сгнившие латы с шлемом шарообразной формы, подбородником, состоявшим из двух раскрывающихся половинок, и вторым забралом, откидывающимся назад. Шлем плотно облегал голову Эвена Вейла, и был такой же редкостью, если не сказать диковинкой, как и меч королевской мастерской.
«Ветеран боевых действий чтит память о своих заслугах, но живет в этой клоаке. Он и на ветерана не похож. План по моей поимке не самый плохой, но он не выглядел как человек, заслуживший все это. Взять хотя бы эпизод с лестницей. Что-то здесь не так. – Грисельд еще раз взглянул на испачканный стол. – Дешевое пойло. Несколько грязных тарелок. Если человек много лет служил в армии, то ему в голову должны были вдолбить что такое порядок. А здесь порядком и не пахнет. Это место похоже больше на рассадник мерзавцев, что пьют, орут, устраивают дебош, а испражняться ходят на задний двор. Если бы не здешний запах, ставлю золотой, что на заднем дворе несло бы мочой за километр отсюда. – Грисельд склонился над доспехами. – За ними не следят. Они покрыты пылью, и судя по всему уже много лет. Ветераны все так следят за своими вещами? Или этот исключение? Может он запил? От несчастья или от безделья? Хотя если бы я запил от несчастья, то мне бы не нужна была орава друзей. Я бы тихо себе сидел дома. Странно. Очень странно.»
Он решил съездить на рынок. До полуночи было столько времени, что хватило бы на войско песочных часов. Солнце лениво ползло по небосводу, освещая всю земную поверхность, а Грисельд не обращая внимание на болтовню очередного кучера, грыз яблоко. «Пылающий щит — очевидно ветеран. Интересно, он участвовал в войне Табриэйна и султаната? Война была десять лет назад. Да что за вздор? Не верю я, что он боевой мечник, да еще и такой. Откуда у него все это? Украл? Боится продать потому что еще рано? – Он вынырнул из озера своих мыслей как раз в тот самый момент, когда поворачивая, извозчик стал нахваливать цель их поездки.» Грисельд тут же подхватил разговор, и озвучил точку зрения смуглолицего бакалейщика, с которым успел познакомиться ранним утром. Возница среагировал резко. Он стал бранить торговца за его слова, пользуясь не самыми лестными эпитетами в его адрес и говоря, что благодаря таким как он, вскоре рынки Табриэйна окончательно перенесутся под крыши, и цены на товар взлетят до небывалых высот. Грисельд не стал спорить с водителем транспорта, а просто молча кивал. Тогда мужчина с еще большей ожесточенностью набросился на обсуждаемого. По его словам, будь на то воля короля, он бы первый записался в добровольческую дружину для того, чтобы отнимать у зажиточных людей их хлеб, и не ровен час, весь Табриэйн обрел бы милосердную справедливость. Грисельд, конечно, не отвечал, но про себя думал, что если так, то королевство ждет не милостивое правосудие, а мрак, кровопролитные восстания, казни, пытки и все вытекающие.
Прибыв в место назначения, молодой парень дал денег явно раздосадованному окончанием пути извозчику. Все таки мужчине нравилось, что спутник не спорил, а покорно его слушал. Грисельд же напротив был несказанно рад возможности побыть наедине. Пусть вокруг и господствовал хаос провинциального базара. Он аккуратно слез с телеги, и махнув рукой, отправился вглубь. Прикупив у купца вяленой буженины и на месте разделившись с не самым вкусным ее куском, он проследовал дальше. Центральный рынок был не самым крупным в государстве, но справедливо занимал далеко не последнюю позицию в списке популярности. Репутация у торгового беспорядка однако хромала. То и дело в безмерном гомоне можно было услышать, как сокрушался кто-то из собственников торговых палаток. Орущие отовсюду купцы иногда, разрази их гром, выкрикивали обвинения в воровстве, и стража, дежурившая отрядами по два человека не могла не реагировать. Они расталкивали покупателей вглядываясь в толпу и спеша на помощь потерпевшему. Грисельд не раз наблюдал подобное. В преступном мире города без конца появлялись новые персонажи, но уклад был един. Щипачи и грабители средней руки любили ярмарки и рынки. Многие из них не догадывались, что поймав волну азарта сильно рискуют. Провинциальный базар мог перемолоть оступившегося и не до конца уверенного в себе воришку словно мельница пшеницу. И дело даже не в том, что их ловили. Дело в том, что юные и неопытные любители легкой наживы в большинстве своем забывали о распоряжении начальника стражи Бенедикта Димара. В распоряжении было четко сказано, что любой мерзавец, схваченный на воровстве, мог лишиться обеих кистей рук на месте. Большинство опытных негодяев, конечно, приняли документ с нескрываемой толикой ехидства и сомнения, поскольку верили в коррумпированность стражей порядка больше, чем в слово их командира. Пусть оно и закреплено на официальном уровне. Однако деньги не всегда решали проблемы. В особенности, если сторонник фортуны оказывался слишком молод, и чего греха таить, без нужной суммы в карманах. Монро, естественно, не проявлял жалости к преступникам. Если только их возраст не выступал в качестве главного оправдания глупости. Молодые мальчишки, по его скромному мнению, не заслуживали печальной участи, потому как их жизненный путь только начинался, и только одному Рэйнару известно, куда он их в конечном итоге приведет. Один из таких, загорелый, но решительный мальчуган с веснушкой на грязном подбородке, пытался украсть помидор у беседующего на повышенных тонах дельца. Купец и горбатая старушка вели не самую мягкую беседу, в то время как он гипнотизировал овощи. Грисельд это заметил, и тут же одернул молодого сорванца. Он незаметно ударил незадачливого воришку по руке, и приобняв последнего громко заявил:
