– Причём здесь страна, Агриппина Ивановна? И какую войну? Когда вы в сорок третьем родились.

– И родилась! – вспылила свидетельница, – Что мне довелось пережить, такого никому не приведи господь. Но этакого позора отродясь не доводилось. Милиция приезжает и увозит меня на глазах у людей, словно, какую… прости господи.

– Машину прислали для вашего удобства, Агриппина Ивановна, – не теряя терпения пояснил Андрей, – Чтобы вам на место прибыть вовремя.

– Спасибо тебе за этакое за удобство, – не унималась старуха, – Нечто я сама не доберусь? Я, чай, не инвалид. Сама, почитай, почти сорок лет в медицине оттрубила. Сколько людей через мои руки прошло. Скольких я на ноги поставила.

Андрей снова глянул в анкету:

– Вы же вроде всю жизнь в психлечебнице работали, Агриппина Ивановна?

– И работала, не отрицаю, – возмутилась та, – Нечто там не люди лежат? Для чего я там, сорок лет с лишним вот этим самым горбом, – свидетельница хлопнула себя ниже затылка, – Горбатилась? Чтоб позор этакий выносить?

– Да в чём позор то? – возмутился Андрей.

– Что обо мне теперь станут судачить соседи, ты знаешь? Вовек не отмыться. А в чём я виновата?

– Паспорт давайте, – строго сказал Андрей.

Иванова, пошарив в авоське, подала документ. Андрей, деловито взглянув на неё и её фотографию в паспорте, распахнул страницу прописки и переписал адрес в протокол.

– Вчера уже всё рассказала, – негромко ворчала Иванова, пока он записывал, – Где надо, роспись проставила. А сегодня ещё и руки измазали, будто какой, прости господи, – в доказательство Иванова развернула к нему пальцы, с чистыми длинными ногтями, но не вполне отмытыми от красителя подушечками, на одном из которых блестело крупным фальшивым камнем кольцо, – А я – человек пожилой.

– Таков протокол, – Андрей вернул паспорт.

– И что он даёт, протокол твой? – вновь возмутилась та, – Ежели вы невиновному человеку руки чернилами вымажете, поможет это преступника отыскать? Бесполезная работа, как я погляжу.

– Почему же бесполезная, Агриппина Ивановна? – возразил Андрей, – Сравнит эксперт ваши отпечатки с отпечатками на месте происшествия и напишет заключение, что, такая-то, мол, и такая, Иванова Агриппина Ивановна, невиновна.

– Как будто это и так неясно, – свидетельница пригладила рукой волосы, туго собранные в хвост.

– Вы в курсе, почему вас привезли? – начал Андрей, по опыту предполагая, что от показаний старухи толка не будет.

– Нечто ты сам не знаешь, над чем работаешь? – буркнула Иванова.

– Так почему?

– Убили кого-то у зубного, где я была. Доктора ихнюю что ли.

– Что можете рассказать о погибшей Пыжиковой Янине Леванидовне?

– О ком? – спросила старуха, – Знать не знаю такую.

– Так, – начал терять обладание Андрей, – Вы были в стоматологическом кабинете по улице Двадцать Второго Партсъезда тринадцатого числа?

– Была. Я и не отказываюсь. Но никакой Нины Леонидовны в лицо не видела и знать не знаю.

– Допустим, – сказал Андрей, – Хотя странно. А что вы делали там?

– Что там все прочие делают? Зубы показывала.

Андрей посмотрел на Иванову, остановив взгляд на верёвочном поясе кофты:

– А откуда у вас, извините, деньги на весьма дорогие платные услуги?

– В то-то и дело, – старуха доверительно придвинулась к столу, – Подруга моя Галина Сморчкова …

– Полное имя и отчество.

– Галина Фёдоровна Сморчкова. Так вот Галя и присоветовала врача. Иди, мол, та к пенсионерам с душой. Лечения на копейки выйдет, а уважения – на миллион.

– Доктора как звать? – спросил Андрей.

– Диана Сергеевна, кажется. Точно не Нина.

– Фамилия?

– Фамилию я не припомню. Да и зачем мне она? Галя научила, как записаться, я позвонила. Чай не две там Дианы Сергеевны в ряд будут стоять? – Иванова вопросительно посмотрела.

– Допустим. Ну и как доктор? Много денег взяла? – спросил Андрей.

– Доктор учёная очень и очень грамотная, сразу видать, – признала свидетельница, – Но подороже взяла, чем мне Галя расписывала.

– Сколько?

– Пятьсот, – Иванова развела в сожалении руки, но тут же спросила, – Неужто убили ту доктора?

– Убили, – деловито ответил Андрей, -Убийство произошло примерно в то время, когда вы там лечились. До которого часа вы там были?

Андрей отметил, что Иванова, услышав об убийстве, занервничала, что было нормальным.

– Почти до восьми, – суетливо сказала она, – В полдевятого уже дома была. Пока трамвай, пока от остановки дошла. В восемь вышла я.

– В кабинете кто оставался? – спросил Андрей, довольный, что свидетельница заговорила по делу.

– Так Диана Сергеевна же, я уже говорила, – Иванова удивлённо посмотрела на него.

– Как давно вы знаете Диану Сергеевну?

– Да знать я её и не знаю, – снова удивилась Иванова, – Я же уже говорила. К ней всегда ходила подруга моя Галина. Галя Фёдоровна Сморчкова.

– Припомните, когда вы лечились, не показалось вам, что кто-то сидел в соседней комнате? Может быть, чашка стучала о блюдце? Или запах кофе вы ощутили?

Иванова недолго подумала:

– Кофеем пахло, вроде. Да точно.

– Доктор разговаривала по телефону при вас? – спросил Андрей.

– Отвечала, да, точно помню, – Иванова вновь пригладила без того гладкие волосы, – Ответила, что занята и ответить не может.

– Отвечая, ответила, что ответить не может? – недоверчиво переспросил Андрей и проговорил в трубку внутреннего телефона, не дожидаясь ответа, – Студентов мне парочку организуйте.

– Это ещё для чего? – свидетельница насторожилась.

– Следственный эксперимент проведём, Агриппина Ивановна.

– Над кем, надо мной? – глаза Ивановой расширились за линзами, но всё равно остались не больше гречишных зёрен.

– Не над вами, а с вашим участием, успокойтесь, пожалуйста, – сказал Андрей.

Дверь открылась, зашли молодой человек с девушкой и без слов подписали, где требовалось.

– Агриппина Ивановна, я покажу вам сейчас три фотографии, среди которых вы должны выбрать фото Дианы Сергеевны, – сказал Андрей.

Андрей достал заготовленные фотографии Янины, Дианы и сотрудницы из отдела кадров прокуратуры, типичная неприметная внешность которой часто позволяла разбавить ряд опознания. Иванова полезла в сумку и достала футляр от очков. Футляр оказался пустым. Она с неловкой улыбкой его убрала, сняла очки с глаз, взяла фотографию и отодвинула руку.

– Агриппина Ивановна, зачем же вы сняли очки, раз вы плохо видите? – спросил Андрей.

– Эти очки у меня для дали, вблизи вижу отменно, – Иванова даже приосанилась, но почему-то стала казаться ещё более жалкой в своей старой потрёпанной кофте.

Андрей вышел из-за стола к тумбе в углу и включил чайник:

– Агриппина Ивановна, вы чай или кофе хотите?

– Чашечку чаю, если позволите, – та внимательно изучала снимки.

– Сахара сколько?

– Две ложки.

Пока чайник шипел, Андрей засмотрелся сумкой-авоськой на локте свидетельницы. Давно, в его детстве, такие были у всех. С такой его бабушка, мамина мама, каждый день приходила за ним в детский сад. Андрею было тогда чуть больше трёх, и он, по идее, не должен был этого помнить. Но он помнил, как бабушка, неся в одной руке неизменный бидон с молоком, другой, с авоськой, брала руку Андрея. И Андрей брал её руку, опасаясь куриных цевок, торчащих из дырчатой сумки и норовящих до него дотянуться при каждом бабушкином шаге.

Андрей перевёл взгляд на саму Иванову. Она точно, как его бабушка, стягивала седые волосы тугим пучком на затылке. Одевалась в самодельную вязаную кофту. И носила на пальце кольцо с огромной стекляшкой. Бабушки нет давно. Нет даже мамы.

Тумблер чайника щёлкнул. Андрей подал Ивановой чашку с чаем на блюдце. Иванова умело её приняла, поводила бесшумно ложкой, так же бесшумно выложила её на стол и неожиданно громко отхлебнула из чашки. Андрей очнулся от дум:

– Ну что, Агриппина Ивановна, узнали кого-то?

– Узнала, конечно, – не переставая причмокивать, Иванова допила чай и беззвучно поставила чашку на стол, – Но не совсем.