Когда шёпот Маллета смолк, Ралтон какое-то время сидел, не шевелясь и не говоря ни слова. Потом поднялся и почувствовал, что покачивается на ногах, оглядел маленькую комнату, а затем встретился с напряжённым взглядом своего друга. Ни один звук, кроме тонкого, едва слышного жужжания огромного шара на площади, не нарушал тишины на вершине огромного конуса, и пока они оба стояли там, Ралтону показалось, что эта тишина громоподобными раскатами отдаётся у него в ушах.

— Протоплазма, — услышал он свой голос. — Весь мир.

И затем, по мере того, как в его голове проносились порождённые рассказом картины, реальность всего произошедшего резко и бесповоротно открылась ему.

— Маллет! — воскликнул он полушёпотом. — Если бы я знал всё это, когда стоял у пульта управления конденсатором!

Глаза Маллета внезапно загорелись азартом.

— Но может ещё есть шанс! — пробормотал он. — Даже сейчас… если бы мы вдвоём могли выбраться отсюда.

Он стремительно повернулся к окнам, Ралтон оказался рядом с ним. Глядя вниз сквозь узкое, зарешеченное отверстие одного из них, они могли видеть огромные массы серой, блестящей протоплазмы, вздымающейся вверх по крутым, гладким скалам огромного скального конуса, накатывающей волна за волной и отступающей обратно после тщетной попытки перелиться через край плато и достичь вершины конуса, как она делала это на других частях острова в своих слепых, бездумных поисках пищи.

Маллет быстро махнул рукой в сторону этих рвущихся вверх масс.

— Она не может подняться по крутым стенкам конуса, — сказал он. — Мансон знал об этом, когда выпускал её в мир. Но отключение конденсатора сейчас не уничтожит ни эту протоплазму, ни её скопления по всему миру.

— Но как… — начал Ралтон, но его прервал Маллет.

— Наш единственный шанс — переключить управление конденсатором, — быстро сказал он ему, — перевести его с диапазона колебаний космических лучей на диапазон колебаний радиоактивного излучения. Тогда вместо того, чтобы притягивать и концентрировать колебания космических лучей на всей Земле, он создавал бы радиоактивные колебания и мгновенно разрушал протоплазму.

Они повернулись к другому окну, тому, что выходило на площадь, и, глядя сквозь него на открытое пространство, увидели, что там нет движения, до них доносились слабые голоса Мансона и других учёных и эпизодический стук инструментов, раздававшийся из освещённого белым светом лабораторного корпуса справа, бывшего вне поля их зрения. В центре площади, легко доступный и ничем не защищённый, располагался громадный конденсатор, его огромный шар тускло поблёскивал, а стеклянные циферблаты на чёрной распределительной коробке слабо отражали звёздный свет. Пока они наблюдали за площадью, один из сотрудников лаборатории, смуглый и сосредоточенный, в котором Ралтон узнал Кингсфорда, специалиста по электротехнике, подошёл к коробке, осмотрел циферблаты, а затем, как будто удовлетворившись этим, двинулся обратно к зданию лаборатории, из которого он пришёл и откуда через мгновение снова донёсся его голос. Маллет быстро повернулся к своему другу.

— Они чем-то заняты, — взволнованно сказал он, — и если мы хотим сбежать, то сейчас самое время.

Он быстро достал из карманов несколько непонятных кусочков металла, которые он грубо заточил о бетонные стены комнаты, и с их помощью они вдвоём начали медленно ковырять и царапать цемент у основания одной из решёток, бывшей их единственным шансом выбраться на свободу. Ралтону казалось, что, хотя они усердно занимались этой мучительной работой, они почти не оставляли никаких следов на твёрдом цементе, в котором Маллет за последние дни сделал несколько неглубоких ямок, но они всё равно продолжали трудиться, сбивая руки в кровь. Большой конденсатор на поляне продолжал гудеть, и с приближением рассвета группы звёзд над головой медленно смещались на запад.

В последующее время, показавшееся притуплённым чувствам Ралтона бесконечным, они были поражены неподатливостью цемента, который они ковыряли, и только благодаря безостановочному труду они смогли оставить неглубокие царапины на этом грубом материале. Они ковыряли возле основания прута решётки, молча и безостановочно, они работали окровавленными руками, в то время как из лабораторного корпуса справа, находившегося вне пределов видимости, всё ещё доносился тихий гул голосов. На площади всё также стоял никем не охраняемый огромный конденсатор, и, хоть они и продолжали трудиться, им казалось, что они ни на шаг не приблизились к свободе, и вот уже серый оттенок света в тёмном небе над головой возвестил о приближении рассвета. В очередной раз выглянув из окна, Ралтон разглядел блестящие массы протоплазмы у основания огромного конуса, которые всё ещё лезли вверх, и увидел, что им удалось удержаться на полпути к вершине, и они тщетно вслепую пытаются подняться ещё выше.

Но не эти блестящие массы на пустынном острове занимали центральное место в мыслях Маллета и Ралтона, когда они трудились над решёткой, окровавленные, слепые от заливающего глаза пота, практически лишившиеся сил; это были другие гигантские массы, которые, как знали оба учёных, в это время захлёстывали побережья и острова, поглощая народы Земли по мере их продвижения вперёд. Ни один из них не говорил об этом; ни один из них вообще не произнёс ни слова, пока они изо всех сил трудились у упрямого прута, но эта мысль как бы витала между ними, подстёгивая их силы. И наконец, когда на востоке забрезжил рассвет, они соскребли цемент с одной стороны основания прута и распрямились, почти без сил.

— Это всё, что нам удалось сделать! — выдохнул Маллет. — Наш единственный шанс — это вытащить прут сейчас — если мы будем ждать дольше, то наступит полдень.

Они оба на мгновение замерли, затем схватились за прут, упёрлись в бетонную стену и вложили всю силу своих мышц в мощный рывок. Ралтону показалось, что он услышал, как его мышцы и мышцы его друга затрещали от напряжения, и закрыл глаза от боли, вызванной этим усилием. Он почувствовал, как прут слегка пошевелился в их руках. Но когда они отпустили и быстро осмотрели его, то обнаружили, что он всё также неподвижен. Они снова схватились за него, снова вложили всю свою силу в мощный рывок и на этот раз почувствовали, как он ощутимо поддался. Ни один из них не сказал ни слова, и Ралтон увидел, что его друг, как и он сам, тяжело дышит; они прервались на мгновение, а затем снова схватились за прут. Ещё одно невероятное усилие — он поддался и затем с резким, пронзительным скрежетом железа о цемент полностью вышел из стены.

Какое-то время они оба неподвижно стояли, прислонившись к стене, запыхавшиеся и измученные, и с бешено колотящимися сердцами прислушиваясь, не поднял ли Мансон и остальные тревогу, услышав последний пронзительный скрип прута. Они заметили, что слабые голоса из лаборатории, вроде как прекратились, но не было слышно никаких звуков тревоги, и никто не появился ни на площади, ни в пределах видимости из их тюремной комнаты. Затем, после минутной паузы, Маллет подтянулся и протиснулся в окно между вторым прутом и стеной, а через мгновение Ралтон последовал за ним. Присев на землю под окном, в сером свете рассвета, разгорающегося над вершиной скального конуса, Маллет указал на стоящий на площади огромный шар-конденсатор и его незащищённый пульт управления.

— Пульт! — хрипло прошептал Маллет. — Если мы сможем добраться до него…

Они крадучись шагнули вперёд, стараясь двигаться бесшумно. Ни с какой стороны не доносилось ни звука, кроме едва слышного гудения огромного конденсатора. Ещё шаг, ещё. Медленно и осторожно они выбрались из укрытия возле своей тюрьмы и длинного здания рядом с ней на большую круглую площадь. Кровь бешено застучала в жилах Ралтона, потому что теперь матово блестящий конденсатор находился всего в нескольких сотнях футов впереди, в центре площади. Стоит ли спешить туда и полагаться на случай, что он успеет вовремя добраться до управления конденсатором? Он отбросил эту идею, хотя они с Маллетом продолжали красться вперёд; ведь через несколько мгновений их скрытное, бесшумное продвижение привело бы их к цели. Ещё несколько мгновений…