– Вы были очень близки с отцом? – не могла я проигнорировать очевидное.

– Наверное, хотя он держал меня на расстоянии. Не принято было в мое время к детям проявлять приязнь. С внуками он уже другой был, разумеется. Я даже завидовал, – тепло улыбнулся мужчина.

– А с семьей Сергея после его смерти вы поддерживали отношения?

– Нет, как-то не сложилось. Зинаида Павловна тогда на всех нас кидалась, говорила, что мы убили Сергея.

– На нас – это на кого? – перебила я.

– На всех, кто был вместе с ним незадолго до того, как его не стало. На меня, жену Сергея. На еще одного нашего товарища. Естественная реакция, я считаю, на смерть сына. Поэтому с моей стороны обид не было, но и общение прервалось. Хотя я все детство с тетей Зиной дружил, она была приятной женщиной.

– А жена Сергея? Какой она была? – Мой маскарад грозился окончиться моим полным разоблачением.

– Обычной, – с готовностью ответил мужчина, – тихая такая девчонка. Серега ревновал ее сильно, поэтому держал подальше ото всех. Хотя у нас железно с этим было, на чужих девчонок мы не смотрели, – засмеялся он.

– Кодекс пацана? – подыграла я.

– Да, кодекс пацана, – согласился он, – но он как-то все равно слишком строго себя с ней вел. Ну, а что про молодежь-то? – напомнил он.

– Как раз подвожу, – встрепенулась я и снова призвала на помощь собственное красноречие.

К концу интервью Артем Леонидович, уже не стесняясь, разглядывал меня и отпускал двусмысленные комплименты. У него был приятный голос и благодушный громкий смех, который то и дело оглашал кабинет. Для пожилого мужчины выглядел он неплохо, хотя красноватый цвет лица и лишний вес выдавали в нем человека, которому не чужд гедонизм. Когда он рассуждал о работе, то его полные ладони с коротковатыми пальцами смешно сжимались. В целом, впечатление он производил приятное, даже сальные взгляды в мою сторону не вызывали опасений. Он любил внимание и был щедр на комплименты.

Спустя полтора часа я засобиралась. Едва я потянулась к диктофону, как мою руку накрыла ладонь Артема Леонидовича.

– Что вы, Танечка, даже фотографировать меня не собираетесь? – делано строго спросил он.

– Точно! – не выходя из образа, согласилась я. – Давайте возле окна?

– Там же стройка, – возразил глава управы.

– И это прекрасная метафора новых свершений! – горячо заявила я, прервав спор.

К тому времени, как мы закончили, Восточная управа уже была полна людей. Из приемной меня проводил строгий и внимательный взгляд секретаря Матренина, женщины средних лет с черными волосами ниже талии и вишневым блеском на искусственно пухлых губах. Вежливо улыбнувшись, я ретировалась.

Не стоило ожидать от Матренина честного рассказа на якобы стандартном интервью. Такие люди даже в присутствии адвоката не склонны впадать в сентиментальность и откровенничать. Хотя то, что он рассказал, не противоречило тому, что мне удалось узнать, всегда оставалась вероятность, что это была официальная версия его биографии, которая позволила ему двигаться выше по карьерной лестнице. Артем Леонидович был из непростой семьи, и возможности по вытаскиванию себя из неприятностей у него были на порядок выше, чем у других членов минцевского кружка. То же бытовое отравление для них было невинной шалостью по сравнению с тем, как они расправлялись с конкурентами в начале своей деятельности. Да и в то, что он так запросто отдал активы Минцу, верилось с трудом. Одно из главных правил нечистых на руку людей гласит, что все отдавать никогда не следует, это опасно. А Матренин не производит впечатления человека, который рискует собственной безопасностью. И почему заявление было написано исключительно на Анну, а друга детства даже не упомянули в нем? Неужели потому, что за Анну некому было заступиться?

Все еще не определившись, какая из многочисленных Зуевых являлась лучшей подругой пропавшей вдовы, я решила начать поиски с истоков, а именно с дома детства Анны.

Припарковавшись недалеко от искомого адреса, я с удовольствием прошлась вдоль трехэтажных сталинских домов. Некоторые из них были мило выкрашены в светло-желтый или бежевый цвета, а какие-то здания все еще сияли облупившейся штукатуркой, за давностью лет обойденные вниманием коммунальных служб.

Я любила эти старые дома. Они выглядели уютными, не в пример своим более молодым и высоким собратьям. Дворы в них утопали в зелени стараниями местных старожилов. И возле них всегда можно было найти место для парковки.

Присев возле подъезда, я решила для начала как следует осмотреться и просто послушать сплетни. Наверняка кто-нибудь из местных бабушек скоро спустится вниз посидеть на лавочке. На одну такую, возле бывшего подъезда Анны, я присела, с аппетитом вгрызаясь в маслянистый беляш, купленный по дороге. Не успев позавтракать, сейчас я просто физически ощущала черную дыру у себя в животе.

– Ууу, жадная какая! – услышала я детский голос. – Смотри, меня не съешь! – Грозная рожица пятилетнего мальчишки смешно смотрела на меня из зарослей лилейника и колокольчиков.

– Макс, хорош к людям приставать! – окликнула его сухонькая старушка, опирающаяся на трость. – Хоть дыхание перевести, – сказала она, присев возле меня, – вы простите, пожалуйста, за ним не угнаться.

– Все в порядке, – заверила я. – Это ваш внук?

– Какое там! Правнук! – рассмеялась женщина. – Меня берегут, возиться не просят, но сегодня прям напасть какая‐то. Никого поблизости нет, а внучке по работе срочно уехать нужно. Вот меня на несколько часов нянькой и снарядили. Максимка, ну-ка брысь от клумбы, кому сказала! – больше со смехом, чем с угрозой в голосе, прокричала она правнуку.

– Да, на месте не сидит, – согласилась я, – хороший у вас двор, есть где побегать, – начала я. – Вы давно здесь живете? Район удобный?

– Так всю жизнь и живу, – кивнула она, не отводя взгляд от мальчика, – как дали нам от завода квартиру в пятьдесят седьмом, так вот и обосновались тут. И детей вырастили, и внуки гостили, сейчас вот и правнуков очередь пришла. А район хороший, – спохватилась она, – электричество только скачет, но я привыкла уж, столько лет живу!

Старушка расслабилась, глядя, как маленький Максим увлекся жуком у соседней лавки.

Она явно была рада поболтать, и я поспешила воспользоваться этим:

– Я здесь только в детстве была, – начала я свою легенду, – уже и не помню ничего, кроме фамилий знакомых родителей. Не знаю, может, помните их, Зуева Марина и Анна Лебедева? Я тогда малявкой совсем была, а мама с подружками меня с собой брали погулять, угощали меня сладким, тетешкались.

– Как же, Лебедевы, знаю я их, – оживилась она, – мы соседями по лестничной клетке были. Анечка на моих глазах выросла. И подружку ее, Маринку, тоже хорошо помню. Они вон в том доме жили, – указала она морщинистым пальцем позади себя, – может, и сейчас живут, не знаю.

– Я спрошу у мамы, – сказала я, – а про Лебедевых ничего не слышно? Мама все тетю Аню вспоминает.

– Так уехали они, много лет назад, – как-то грустно сказала старушка, – ноябрь месяц был, я их проводила.

– А куда, не знаете? – Я невольно задержала дыхание.

– Кто ж знает, собрались да уехали, – будто бы равнодушно произнесла она. – Максимка, айда обедать, скоро мать приедет уже, – вдруг засобиралась она, с усилием поднимаясь на ноги.

Я поняла, что продолжать этот разговор, по крайней мере сегодня, было бы неразумно. Слишком быстро старушка решила его закончить, как только я стала спрашивать про Лебедевых. Возможно, в другой раз, когда ее внимание не будет направлено на правнука, у меня получится разговорить ее.

– Спасибо вам большое, я маме расскажу, она хоть обрадуется. А то мы же тоже уезжали на много лет из Тарасова. Вот они связь и потеряли. А сейчас она на пенсии и все вспоминает их, а найти не может, – тем не менее, поблагодарила я ее. – Я – Таня Иванова, а вы? Мама наверняка и вас знает, – решила закрепить знакомством наш случайный диалог. – Маша Иванова, помните?