– Простите, – начал Поль, тщательно подбирая слова. – Не могу похвастаться тем, что я понял всё, что вы рассказали. Но не показалось ли мне из вашей истории, что вы изволили отрезать несчастному руку?

– Да. – Дюпре кинул окурок на пол и придушил туфлей. – И со временем я зашёл несколько дальше. С этого и началось моё нежное увлечение анатомией и первые эксперименты. Вас это удивляет?

– Меня удивляет, что кто-то отказался от хорошенькой мануфактурки и переехал попрошайничать на сырую площадь. А ещё я ни за что не поверю, что проходимец, который встретил меня в коридоре, – французский аристократ.

Дюпре взорвался хрустальным смехом:

– Вы, князь, смотрите на мир под удивительным углом. Что до Бернарда, то мы прошлись только по самому началу этой истории. И чтобы рассказать её всю, боюсь, у вас не будет…

– Не будет, – перебил князь. – Хотелось бы побыстрее, как говорится, revenons à nos moutons [4].

Повисла неловкая пауза. Поль уже жалел про себя, что так грубо оборвал иностранца. Тот сверлил его увлажнившимися, будто от обиды, глазами.

– Приношу глубочайшие извинения. – произнёс Дюпре. – Потратил ваше драгоценное время на пустые, хоть и приятные, воспоминания. Так с каким желанием пожаловали вы? Вам тоже нужно что-нибудь отрезать?

– Бог с вами, – перекрестился Поль.

– Ну так что же тогда? Не томите.

– Господин Дюпре, – начал Поль, – учитывая усилия, которые я потратил, чтобы достать инвитацию, а также сумму компенсации, могу ли я рассчитывать на вашу конфиденциальность?

– О, всецело! – заверил господин.

Поль слизнул пот с верхней губы и зашептал:

– Шесть месяцев назад я имел неосторожность утратить один важный предмет.

– Предмет?

– Сущая безделушка, казалось бы. Старый перстень. Грошовый к тому же. Но теперь, в его отсутствие, от меня начисто отвернулась удача.

Дюпре как-то весь сразу выпрямился в кресле и наклонился к князю:

– Так вы из тех, кто верит в удачу?

– Поймите, я не из суеверных, и сам рассмеялся бы в лицо первому, кто рассказал бы нечто подобное. Но, оказавшись в том положении, в котором я оказался, поневоле начинаешь верить в сверхъестественное. Сперва перестало везти в карты. За месяц я проиграл всю наличность. За следующий – нажил прилично долгов. А ещё через два мои попытки отыграться сделали меня полнейшим банкротом и посмешищем для всей Москвы. У меня даже появилось обидное прозвище – бедный князь. Я ведь я побогаче многих был! Прадед мой при Бородине погиб, и на стене храма Христа Спасителя пропечатан, между прочим. Можете пойти посмотреть.

– Всенепременно схожу, – заверил Дюпре.

– Мануфактурка моя железноделательная, батюшкой ещё построенная, ни с того ни с сего лопнула. Три деревни, фамильная усадьба – всё с молотка ушло в счёт долгов! А недавно, в конце зимы, в мой экипаж ударила молния! Я чуть не лишился жизни – последнего, что имею. Вот тут я и понял, что сама смерть охотится за мной… Вот буквально только что меня чуть не придушил извозчик!

Дюпре внимательно смотрел на князя, обхватив тонкими пальцами острый подбородок.

– Но как же вы умудрились утратить столь ценный предмет?

– Глупость, сущая глупость, – замотал головой Поль. – В тот вечер я гостил на скучнейшем балу и почти всё время, по обыкновению, провёл за карточным столом. Мне чертовски везло. Я пустился в браваду и даже позволял себе прикуривать от сотенных ассигнаций, чем очаровал нескольких хорошеньких дам. Часу в третьем за столом появилась баронесса Армфельт. Она в Москве фигура авторитетная, как иногда неизвестно почему бывает с московскими старушками. Она ни с того ни с сего обозвала меня шулером. Оскорбление в наших кругах смертельное. Я попросил её объясниться. На это баронесса заявила, что ей не к чести объясняться перед лентяем и франтиком, проматывающим папино наследство. А ещё, что удачу мне приносит мой фамильный перстень. И что сними я его, то тут же проиграюсь в пух и прах.

– Фамильный, говорите…

– Да, колечко от бабки досталось, царствие ей небесное. Храни его, Полюшка, говаривала она, он защитит тебя от бед и принесёт удачу. Я всегда думал, что это сказки.

Иногда Полю удавалось врать очень проникновенно. Это был один из тех моментов.

– Занимательно, – сказал Дюпре. – Ну и что же было дальше?

– В общем, я и поднял баронессу на смех. Шутка вышла на славу. Особенно смеялись дамы, которым я, уже не стесняясь, подмигивал. Не смеялась только старая баронесса. Она предложила мне поставить перстень на кон и проверить её предположение. Тут бы мне забрать барышень и уехать кутить в «Яр», но я, на свою беду, предложение принял… Успех. Чёртов успех вскружил мне голову. Распечатали колоды для «Фараончика» [5]. Я поставил бубнового валета. Старушка принялась метать. И… на втором же круге на её сторону приземлилась такая же карта. Уж если кто и был из нас шулер, так это она! Вскоре я уже наблюдал, как баронесса нанизывает на свой упитанный пальчик мой перстень. Как только это произошло, я будто бы почувствовал какую-то глубокую утрату. Я просидел до утра, наблюдая, как один за другим расходятся гости. Более всего мне запомнились взгляды тех барышень. Презрительные взгляды. Как никогда, я чувствовал себя слабым и одиноким.

Князь откинулся на стуле, вымотанный собственным рассказом.

– Что ж, выходит, перстень действительно наделён некой таинственной силой… – прошептал иностранец, – Но вы же, наверное, пытались вернуть его?

– Пытался, – кивнул Поль. – Перед тем, как обратиться к вам я перепробовал всё. Хотел выкупить, требовал, угрожал, просил, умолял, унижался. И четверговую свечу домой носил, и освящённую вату в уши закладывал, всё без проку. Когда ничего не помогло, я решил найти у моего vis-à-vis[6] слабость.

– И какая же слабость у баронессы?

– Старушка всегда была падка на молодых красивых мужчин. Следующий ход напрашивался сам собой, но злая природа, как вы сами можете лицезреть, наградила меня рыхлым задом и поросячьими глазками. Нужен был кто-то, на кого она точно клюнет. И тут сама судьба подкинула шанс.

Сидел я как-то в трактире и горевал о потерянной удаче за графинчиком зубровки. Как вдруг ко мне подсел один оборванец. «Отставной унтер-офицер карабинерного полка, председатель советов, благодетель, содержатель лошадей и тарантасов Жорж Селиванович Безобразов», – так он представился.

Одет «председатель советов» был в грязные кальсоны и изорванный мундир. Благоухал Жорж Селиванович в высшей степени mauvais [7]. По обритому наполовину черепу я сразу заключил, что он беглец с каторги, и уже хотел отослать его к такой-то матери. Но, помилуйте, он так ловко раскрутил меня на ужин с водкой, что всю оставшуюся ночь я прослушал, открыв рот, небылицы о его военных приключениях и любовных подвигах. Жорж называл себя то тайным сыном самого Наполеона, то прямым потомком Чингисхана, а двигался и говорил, несмотря на свинское опьянение, с таким изяществом, что даже в своём рванье мог потягаться с любым придворным кавалером. А как красив чертовски! Тогда-то в моей голове и созрел план. Я немедленно предложил ему работать на меня. Он поклялся в вечной преданности и остаток ночи искал, кому набить морду, лишь бы эту свою преданность доказать. Когда силы его покинули, я отвёз его в усадьбу, бросил в подвал, приставил ко входу приказчика с ружьём и две недели держал на хлебе и воде, ограждая всячески от водки, к которой он, как я догадывался, был чертовски пристрастен.

После того как хмельной бред покинул его голову, а сама голова заросла густыми кудрявыми волосами, я отвёл его к лучшему цирюльнику и заказал недурной фрак. Ба! Это был другой человек. Настоящее совершенство. Как раз то, о чём вы говорили ранее. Я уже представлял, как влюблённая старуха отдаст ему всё, что он пожелает, включая, само собой, мой перстень.