— Тебе, Громов, повезло, что меня с ними вчера не было… — угрожающе пробасил Руслан.

— Видишь ли, Руслан, тебя там не было, потому что тебе остатки совести не позволили моей Наташе руки крутить и в «нулевку» ее на целый день засунуть. Все-таки, мы когда-то семьями дружили, ты у нее за столом ел. Ты ее просто сдал этим упырям и отошел в сторонку. Правда, Руслан?

Руслан фыркнул и отвернулся.

— Ты Громов не боишься…- влез со своими «светлыми» мыслями Дима Плотников: — Что пока ты здесь сидишь, Серега твою бабу уже нашел и сделал, то, что обещал?

— Нет, Дима, не боюсь — Серега слишком тупой, чтобы что-то найти — он даже свой конец в штанах не всегда найти успевает, поэтому, так часто обсосанный ходит…

Конев не выдержал, отвернулся к окну и закряхтел, давя в себе смех, а Плотников не нашелся сразу, что ответить, только пообещал передать мои слова своему приятелю слово в слово.

Распахнулась входная дверь и в кабинет ворвался начальник розыска. Конев и Плотников вскочили, я же остался сидеть — я сейчас вроде на другой стороне баррикад.

— Ну что сидите? Берите этого и в прокуратуру везите, машина моя уже у крыльца. Как закончите, отзвонитесь. — начальник розыска вышел, на меня так и не поглядев. Правильно, уверен, прикидывает сейчас, как прожить на пенсию в отставке, как никак киллер у него в отделе уголовного розыска обнаружился. Интересно, по скольким делам подброшенный мне вчера пистолетик проходит и сколько осталось экспертам, чтобы «привязать» меня к заказным убийствам?

— Сейчас, Александр Александрович, сейчас поедем. — проинформировал Плотников удаляющуюся спину майора Окулова, после чего подскочил к телефону и начал набирать номер: — Привет, да, через двадцать минут у Дорожной прокуратуры.

После чего Дима сел на диван, с улыбочкой глядя на меня. Вряд ли он «заказал» меня, чтобы, как в боевике, киллер расстрелял меня на ступеньках районной прокуратуры — во-первых, сам может пострадать, а во-вторых, ступеньки крыльца прокуратуры маленькие и всего две. Значит Дима решил попиариться, вызвал знакомого журналиста, чтобы тот заснял, как меня в наручниках ведут на допрос, чтобы вечером выпустит в эфир эффектные кадры. Возможно, Дима скажет еще пару слов на камеру — пока согласовывать дачу интервью с пресс-службой УВД не надо, и многие работники милиции себя пиарят, на камеру рассказывая о своих успехах — глядишь, начальство заметит и возьмет на заметку.

Мы просидели молча пятнадцать минут, после чего Плотников встал:

— Ну, Громов, что расселся? Поехали.

У крыльца нас ждала «шестерка» начальника розыска, с штатным водителем за рулем, строгим и пожилым старшиной Бороздиным Леонидом Борисовичем, который искренно считал себя вторым, по значимости, сотрудником уголовного розыска, после майора Окунева, естественно.

— Вы где бродите? Поехали быстрее. — Борисович был зол, наверное, опаздывал по своим, неотложным, делам.

Мы загрузились в салон «Жигуленка», я с Коневым на заднее сидение, Плотников — рядом с водителем.

— Руки давай сюда. — стоило нам тронутся, как Дима обернулся ко мне, тряся перед моим лицом тяжелыми браслетами наручников.

— На! — я безмятежно улыбнулся, позволил ему защелкнуть до упора металлические «украшения», после чего ударил его в улыбающиеся лицо массивными уголками запорного механизма.

— Ай! — Дима отшатнулся, инстинктивно вскинув вверх разбитое лицо, Борисыч с матами прижал машину к обочине и стал выпихивать незадачливого Плотникова из салона, чтобы тот не засрал своей кровью обивку, а на заднем сидении, не выдержавший моих выкрутасов Конев, с истерическими всхлипами, мутузил меня кулаками по лицу.

Моего бывшего приятеля от меня оттащил взбеленившийся Борисыч, который вытащил из машины и меня и Конева, сейчас, по бабьи причитая, чистой тряпкой, пропитанной бензином, оттирал, заляпанную красным, обивку сиденья.

— Идите вы ребята на х… — закончив убирать кровавые разводы, Борисыч сел в машину: — Я вас, придурков, не повезу. Ждите, сейчас дежурка или еще кто приедет.

С этими словами он уехал, бросив нас, троих, при наручниках и с разбитыми мордами, посреди улицы Полярников.

«Дежурка» приехала за нами через пятнадцать минут, а еще через десять меня вытащили из «УАЗика» у здания прокуратуры.

— Диман, ты что так долго! — При нашем появлении из припаркованной рядом «Волгой» выскочили два парня: — Мы вас ждать запарились! Погоди, сейчас камеру настроим, и вы его еще раз выведете из машины…

— Дима, пошел ты на х…! — Конев, будучи в полном моральном раздрае, подхватил меня под локоть и поволок в помещение прокуратуры, оставив Плотникова, стыдливо закрывшего опухшее, с ссадинами от наручников, лицо несвежим носовым платком, объяснятся с журналистами.

В коридоре, в полном молчании мы ждали около двух часов — прокурор устаивал накачку своим следователя и помощникам. Потом злые Кожин и Прокофьева пятнадцать минут пили чай, отходя от совещания с начальником, и лишь после этого нас пригласили в кабинет.

— Плотников, что у тебя с лицом? — Ирина Евгеньевна подняла глаза от бумаг и только сейчас разглядела прибывших сотрудников милиции.

— Кошка поцарапала.

— А с Громовым что произошло? Тоже кошка оцарапала?

Все отмолчались.

— Понятно. Громов, ваша фамилия имя, отчество?

— Фамилию свою не знаю, им отчество мне тоже не известно.

— Громов, своим поведением вы только ухудшаете свое положение. — следователь положила ручку и строго, как учительница младших классов на первоклассника, посмотрела на меня: — Вы понимаете, что я могу…

— Вы, гражданка следователь, ничего не можете, поэтому не надо меня пугать, а на дурацкие вопросы я отвечать не буду.

— … — следователь пару минут «сжигала» меня своим взглядом, но, поняв, что ситуация заходит в тупик, стала переписывать шапку протокола допроса с какой-то справки.

— Громов, вчера в ходе обыска в вашей квартире было…

— Я прошу прервать допрос и дать мне бумагу с ручкой, чтобы я мог написать заявление прокурору о незаконном обыске в принадлежащей мне квартире.

Ночью я думал разогнать тему о том, что квартира мне не принадлежит, так как я ее продал, но подумал, что не стоит втягивать Игоря в эту историю и отказался от такой линии защиты.

— Допрос я прерывать не буду, ручку и листок я вам дам. — мне бросили письменные принадлежности: — Все, можно продолжать?

— Можно. — я подтянул к себе листок и ручку, и замер — писать в наручниках было неудобно.

После нескольких предварительных вопросов — с кем живу в квартире, бывают ли у меня дома посторонние, следователь перешла к главному.

— Под ковром, в большой комнате, а также в шкафу, под постельным бельем, во время проведения обыска, в присутствии понятых были обнаружены и изъяты двадцать три пакетика из фольги, содержащие порошок бежевого цвета, направленные сейчас на экспертизу. Что вы можете сказать о содержимом этих пакетов?

Я могу сказать, что вы, гражданин следователь, круглая дура…

— Что?

— Что слышала. Только такая дура или, присутствующие при допросе, сотрудники милиции могли придумать, что нормальный отец спрячет наркотики там, где их легко найдет малолетний ребенок…

— То есть, вы признаете, что в пакетиках содержатся наркотики…

— Ты глухая или мои слова перевираешь? Я признаю, что только присутствующие здесь идиоты могли спрятать наркотики в квартире в те места, куда легко добирается ребенок. Евгений Викторович! — я повернулся к Кожину, который старательно делал вид, что происходящее за соседним столом его не интересует: — Включите пожалуйста телевизор, восьмой канал.

— Женя, не вздумай этого делать! — Вскинулась Ирина Евгеньевна.

— Я требую перерыва десять минут. — я вскинул закованные в «браслеты» руки: — Сотрудники милиции сознательно затянули на мне наручники до предела и теперь я испытываю физическую боль, что в соответствии с декларацией ООН, которую, кстати, подписал СССР, является пытками. А за допрос с применением пыток вас, гражданин следователь, по головке не погладят.