— Я вас понял, шеф…- я собрал свои бумаги со стола и вышел из начальственного кабинета.
Вернувшись в помещение юридического бюро, я посмотрел на часы — рабочий день уже заканчивался и смысла начинать чем-то заниматься совсем не было. Я посмотрел на Валентину, которая сидела, обложившись договорами, старательно делая вид, что меня здесь нет.
— Валя, заканчивай на сегодня, а завтра, к девяти утра езжай в публичную библиотеку, бери бюллетени Верховного суда СССР и РСФСР за пять лет и копируй все, что относится к статусу общежитий, выселению из общежитий и договорам аренды жилых помещений… но последнее, наверное, в вестнике арбитража публикуют. Короче, мне нужна судебная практика по этим вопросам. Все, давай, можешь домой идти.
Сухо попрощавшись, все видом выражая вселенскую обиду юрист прошагала мимо меня, гремя каблуками. Я проводил взглядом прямую спину девушки, досадливо мысленно сплюнул и уселся за стол Валентины — куча незаверенных договоров все еще возвышалась над ее столом.
Вечером я поехал домой — обещал Наташе забрать из шкафа ее кружевное белье, без которого она на даче чувствует себя Золушкой. К дому подходил очень осторожно, оглядывая окрестности, и не прогадал — на металлических качелях, установленных во дворе, качался знакомый силуэт. Я подождал минут тридцать, но парень на качелях продолжал меланхолично покачиваться, не подавая никаких сигналов и не покидая свою точку наблюдения. Судя по всему, это не засада и наблюдатель пришел к моему дому в одиночку, без прикрытия. С одной стороны, безопасней было уйти и обойдется Наташа без кружевных штучек, а с другой — больно любопытно мне стало, что он тут делает.
— Привет, Вася! — я очень тихо подкрался к склонившему голову оперуполномоченному Снегиреву и положил ему руку на плечо.
Судя по реакции, Василий уже успел задремать, так как от дружеского хлопка он чуть не упал с качели, я в последний момент успел его подхватить.
— Фу! — выдохнул доблестный «опер»: — Как вы меня напугали, Павел Николаевич, чуть сердце из груди не выскочило!
— А не надо спать на службе, и сердце выскакивать не будет. И, кстати, что ты здесь, Василек, делаешь?
— Так вас жду. Давайте, Павел Николаевич, поедем в отдел, пожалуйста, а то мы вас каждый день здесь ждем, с утра до вечера.
— Во-первых, Вася, никуда я с тобой не поеду, время сейчас девятый час и в райотделе, кроме дежурного наряда никого нет, а если кто-то еще остался, то только кто, по тихой грусти, бухает по кабинетам, а мне о чем с ними разговаривать? Я за рулем
— Павел Николаевич, ну поймите, если я вас не привезу, то завтра опять поеду сюда, а мне эти гребаные качели уже по ночам снится…
— Да в чем дело то? Что за ажиотаж?
Оказалось, что товарищ, которого я последний раз видел с шомполом от моего пистолета, торчащим из глазницы, вчера, не приходя в сознание, умер в больнице, а вот второй, получивший пулю в грудь вполне уже выжил и начал болтать, прошу прощения, давать показания, причем не в мою пользу.
Начальство возбудилось и третий день ищет меня, дабы доставить в прокуратуру для дачи признательных показаний, но только столкнулось с непреодолимым препятствием — после отстранения от службы по месту регистрации я не проживал. Тогда был заброшен более широкий бредень, но ищеек снова ждала неудача. Мои ближайшие родственники, указанные в многочисленных анкетах личного дела, по летнему времени, священному для сибиряков, в городе тоже не проживали, а о единых реестрах недвижимости в России тогда даже не задумывались. Начальство топало ножками, грубо ругалось и посылало несчастных оперов первой оперативной зоны на мои поиски, так как я, с недавних пор был членом их маленького коллектива.
— А почему такой ажиотаж, Вася? Жулики всегда на ментов наговаривают, что тут нового? Там же еще наши были, следователь и «водила» с дежурки…
— Я не знаю, что там в подробностях, но краем уха я слышал, что ты на потерпевших напал, которые вас вызвали…
— Что⁈
— Ну я за что купил, за то и продаю… — Вася, ошарашенный моей реакцией вскочил с качелей и отпрыгнул на пару шагов.
— Вася, ты мне друг? — я уставился в глаза молодого опера.
— Э-э… да!
— Тогда давай так — ты меня не видел, сидел до полуночи, потом пошел домой. Скажи, жулика который умер, когда хоронить будут?
— Я не знаю…
— Давай так, я завтра в половину десятого наберу телефонный номер вашего кабинета, буду молчать в трубку, а ты просто скажешь, когда и на каком кладбище его будут хоронить. Если хоронят завтра, то кого-то из вас туда пошлют, в любом случае, это обсудят. Если хоронят не завтра, то ты просто говоришь фразу «Неизвестно», и кладешь трубку. В этом случае я позвоню послезавтра, в это же время. Сделаешь?
— Угу…- Снегирев мотнул головой.
— Тогда давай посиди здесь, минут пятнадцать — двадцать, мне кое-что взять нужно в квартире, а потом я тебя до дома отвезу, а то транспорт в такое позднее время плохо ходит.
Если у Снегирева в голове забрезжит мысль меня предать, то сейчас самое время — за двадцать минут можно найти телефон и ближайший наряд ППС или охраны успеет подскочить в моему дому, но мне оставалось только понадеется на то, что наша совместная работа по розыску экскаватора сделала нас с чуточку ближе.
Прежде чем подойти к своей двери я залепил глазок квартиры напротив обрывком газеты бесплатных объявлений, которую я взял в своем почтовом ящике — ментам, меня разыскивающим, вполне могла прийти мысль попросить соседей сообщить в «органы» при моем появлении. В моей двери, в замочной скважине и в щели между дверью и косяком, торчало несколько бумажек, в основном повесток, которые я глянул мельком — вызывала меня следователь Прокофьева, с которой я знаком не был. Дверь без скрипа распахнулась (Наташа скрипы не любила, говорила, что от этих звуков ее передергивает, поэтому, услышав неприятный звук, просто приходила ко мне с флаконом машинного масла), бумажки, кувыркаясь, посыпались на пол. Маленький китайский фонарик висел у меня на тонком шнурке, на вешалке в коридоре, его я и зажег. Первым делом я открыл шкаф и, не глядя, пересыпал в большую спортивную сумке все Наташины вещи с трех полок, а также пару платьев, висящих на вешалках, после чего приступил к самой сложной части изъятия. Стараясь не шуметь, я приподнял край дивана и отодвинул его от стены, после чего снял с гвоздей, висящий на стене, чисто советский, ковер, за котором открылась оклеенная обоями фанерная дверь, которая скрывала небольшую кладовку, половину которой занимал металлический шкаф, который можно было обнаружить только сняв в перекладины зимнюю одежду. В шкафу я, не доверяя банкам, хранил наличность, переведенную в СКВ и золотой запас, разложенный по матерчатым мешочкам, а из-под шкафа, если потянуть за тонкую ниточку, притаившуюся на полу, можно было вытянуть мешок с патронами. Патроны можно было назвать коллекцией — их было около сотни и к табельному «Макарову» относились только пара десятков, остальные были самого разного цвета, калибра и размера. Забрав свои сокровища, я вернул одежду на место, прикрыл плотно дверь и, повесив, пахнущий пылью, ковер, задвинул диван на место.
Из стоящего в спальне, открыто, узкого металлического ящика, я достал карабин МЦ в новой, выпиленной на Заводе, ложей. Тут хранилось легальное оружие, но я не сомневался, что если мои недоброжелатели дозреют до обыска в моей квартире, дорогого и редкого карабина я больше не увижу, поэтому «ствол» подлежал обязательной эвакуации. Обвешанный вещами, как двугорбый верблюд, я закрыл дверь и быстрым шагом двинулся из подъезда. Если меня «сдал» Снегирь или засекли бдительные соседи, то сейчас был самый момент меня вязать — по совокупности статей поехал бы в «красную зону» лет на пятнадцать, если брать во внимание шомпол в глазнице, золото, валюту и патроны.
Проходя мимо, по-прежнему качающегося на качелях, Снегиря, я мотнул головой и парень, отпустив меня несколько десятков шагов, поспешил за мной.
Стоило мне выехать с территории соседнего двора, как навстречу, с проспекта, на узкую улицу Драгунскую, свернула милицейская машина, и, в сполохах ядовито-синих мигалок, рванула нам навстречу. Улица Драгунская на этом участке была прямой и очень узкой. Справа чернел провалом глубокий лог, а дворы слева не давали выскочить на другую улицу, нырнув туда мы, рано или поздно, вынуждены были бы вернутся на Драгунскую. Я бросил на сидящего рядом Снегиря испытывающий взгляд, но парень, судя по глазам, явно был испуган. Усилием воли я удержал себя от необдуманных движений и продолжал двигаться навстречу правоохранителям, как пишут в протоколах «прямолинейно и с постоянной скоростью». По глазам резанул слепящий свет «дальних» фар милицейской «шестерки», и экипаж ГАИ промчался мимо. Я сбросил скорость, внимательно глядя в зеркало заднего вида, но милиция проехала мимо моего дома и быстро скрылась за дальнем поворотом.
