– Могу сказать только одно – девочка сильно не бедная, – произнес я. – Это сразу заметно. И одежда брендовая, причем не подделка, а оригинал, и серьги в ушах недешевые, и колечки на пальцах с серьезными такими камешками. Похоже, папа у нее на самом деле высоко сидит и далеко глядит.

– Непонятно только, чего он дочку сюда одну отпустил, – резонно заметила Метельская и зевнула. – Без сопровождения.

– Так она же сказала – заблудилась, – пояснила Марго. – А то и заблудили ее специально, чтобы нам как наживку продемонстрировать. Вдруг те двое за аргумент не проканают? А тут вон – юная, беззащитная, трогательная, глазки синие, в них слезинки. Кто такую не пожалеет?

– Макс, – показал на меня пальцем Аркаша, – и ты. Да и я тоже, выходит. Не знаю, по какой причине, но мне ее отчего-то не очень и жалко, причем на подсознательном уровне. Блин, ну где же я ее видел?

– Это потому, что вы из Москвы, – снова зевнула Светлана. – Вам там всем на всех наплевать. Большой город, как известно из классики, выжигает душу. Ладно, ничего нового мы все равно не придумаем, потому давайте вздремнем, что ли? Кто его знает, как оно дальше сложится.

Как-то незаметно для себя самого я задремал, причем даже сон начал мне сниться, хороший такой, душевный. Будто сидим мы с Гелей в баре на пирсе, о который бьется лазурная волна Средиземного моря, и жизни радуемся. Вокруг простор, солнышко светит, она мохито пьет, а я себя «Гиннесом» темным балую, тем, которое с азотным шариком. И так мне хорошо, так славно, так легко…

– Притомились, бедолаги, – ворвался в сон задорный девчачий голос, полный то ли искреннего сочувствия, то ли хорошо спрятанной иронии. – Замотались, под горами бегая. А ведь не время спать-от, не время. За стол садиться пора! Или вы думали, что наша владычица слова на ветер бросает?

– Ничего мы такого не думали, – пробормотал сонно Аркаша.

– Опять врет! – всплеснула руками Глаша. – Скажи, молодец, ты хоть иногда по чести что делаешь?

– Делаю.

– Что?

– Ем, – на голубом глазу ответил малой Стрелецкий, похоже, окончательно махнувший рукой на свою репутацию, – и сплю. А еще всегда держу слово, которое дал.

– Ой ли? – прищурила левый глаз девчушка.

– Ты меня за руку не ловила на вранье, – холодно произнес молодой человек. – И никто из здесь присутствующих в этой связи мне ничего не сможет предъявить. Так ведь?

– Тут да, – кивнула, вставая с лавки, Метельская. – По крайне мере, я за ним подобного не наблюдала. Но подозреваю, что только пока.

Аркаше ее слова, само собой, не понравились, но возражать не стал, предпочел промолчать. Оно и правильно. Вот вернемся обратно в город – тогда пусть они хоть поубивают друг друга. А еще лучше если Светка притопит нашего юного друга в болоте, том самом, которое она в лесу упоминала, когда уму-разуму меня учила.

– Мне тоже идти? – осведомилась у нашей проводницы Марго. – Или тут подождать? Если что – пожалуйста, можно и так. Я не обидчивая.

– Хоть ты и нежить, вестимо, но все ж гостья, – белозубо улыбнулась Глаша. – Так что с нами иди. Но снеди для тебя на столе не будет, уж не обессудь.

– Ничего. Так посижу, посмотрю, как вы брюхо набиваете, слюнки поглотаю, – вурдалачка притворно всхлипнула, – я привычная.

– Хорошая у нас все же компания, – подытожила Метельская, – нескучная.

Признаться, я полагал, что мы снова вернемся в тот зал, где происходила первая беседа с местной Хозяйкой, и ошибся. На этот раз она ждала нас в пещере куда меньше размером, но зато украшенной так, что все мы застыли в немом восхищении, только войдя в нее.

– Оторопели, – довольно сообщила своей свите повелительница, сидящая во главе стола. – Ишь даже не дышат вроде!

Ну, дышать мы, конечно, дышали, но через раз. Да и как по-другому? Вся пещера были отделана то ли малахитом, то ли каким другим поделочным камнем – и стены, и потолок, и пол, причем настолько умело, что возникало ощущение, будто они живые. Мы словно стояли в каком-то немыслимом первобытном лесу, среди буйно растущей зелени, которая движется, дышит, растет на наших глазах. Вон на листе капли росы блестят, вон вьюнок оплетает ствол могучего дерева…

– Смотри, смотри, – шепнула мне тихо Светлана, – по стенам точно волны проходят. Как есть море! Очень похоже!

– Да нет, – возразил ей Аркаша. – Какие волны? Это же…

– В этой палате каждый видит что-то свое, – пояснила Хозяйка. – То, что ему ближе. Не стойте, садитесь. Нет-нет, не вместе. За моим столом у каждого свое место. А твое, воин, рядом со мной.

Ну, не то чтобы совсем прямо уж рядом она меня усадила, устроив мне в соседи недобро сопящего Прова, который бросил на меня мрачный взгляд из-под косматых бровей, но поближе, чем Марго, которую запихнули в самый дальний угол, так сказать – подальше от глаз.

– Угощайтесь. – Хозяйка обвела рукой обильно накрытый стол, на котором нашлось место и жаркому, и капустке квашеной, и пирожкам с неведомой пока нам начинкой и еще много чему. – На здоровье! Кто хорошо ест, тот хорошо работает, а труды вам предстоят немалые.

– Хотелось бы узнать поподробнее какие. – Я не стал изображать из себя привереду или стесняшку, потому ухватил с блюда, стоящего неподалеку от меня, кусок жареной поросятины, а после себе еще и гречневой каши на деревянную тарелку отсыпал. – А то всю голову себе сломали, если честно. Просто не очень понятно, какую пользу вам могут принести обычные люди вроде нас.

– Погоди, Макс, – остановила меня Светлана. – Не спеши.

– Молодец! – похвалила ее повелительница. – Сначала пир, потом дело!

– А потом снова пир, – вякнула с дальнего конца стола Марго. – Что? Так всегда и происходит. Поели, подвиг совершили, снова поели. Традиция!

– Вообще не о том хотела сказать, – начала сердиться оперативница. – Ваше… э-э-э-э. Ваше могущество.

– Красиво звучит, – снова одобрила ее слова Хозяйка. – Так меня еще не называли, но мне нравится. Молви, что хотела.

– Те трое, которых вы в темницу отправили, – Метельская явно очень тщательно подбирала слова, – они будут накормлены?

– А тебе что за печаль?

– Вот такая я дура, – вздохнула Светлана. – Постоянно чего-то о других пекусь, хотя им всем на меня плевать. Мне и мать, когда еще жива была, часто говорила: «Погубит тебя, доча, твоя социальная гиперактивность».

– Доброта, если она от сердца идет, к беде не приводит, – назидательно произнесла владычица подгорья. – Разве что скверные люди такого человека недобрым словом помянут, да и то от зависти, что они не такие.

– Сразу видно – давно вы на поверхности не бывали, – усмехнулся Аркаша, бодро грызущий жареную куриную ногу. – Времена сильно изменились, поверьте. Нынче несвоевременно проявленная и заранее не согласованная с лидерами мнений доброта может так по человеку шарахнуть, что он костей не соберет.

– Может, и так. Но люди остались людьми, что бы ты ни говорил. Выглядят – да, по-другому, говорят иногда так, что их не поймешь, но сердца их… Ладно, что о таком спорить. Значит, ты хочешь, чтобы я попотчевала тех трех хитников? Явила им свою милость?

– Я согласна и на двух, – хрустнула редиской оперативница, – на девчонку молодую и мужика смурного. А третью, которая крашеная, можно и не кормить. Ей оно даже полезно, может, жопа чуть поменьше станет.

Ох, хорошо, что Майя этого не слышит. Правды в этих словах нет, фигура у моей бывшей замечательная, но она, как и положено, то и дело сама себя критикует, употребляя слова «разжирела» и «отожралась», всякий раз ожидая от окружающих уверений в том, что это на самом деле не так, и жутко бесится, когда подобное не происходит. Ну а услышь она эдакое мнение, да еще от Светки, с которой у нее изначально отношения не сложились… Боюсь представить, что может случиться. Единственный плюс будет состоять в том, что Майя тогда точно выберется из этих пещер, хотя бы даже из принципа. Не знаю как, но выберется. Даже если умрет, то ее тень припрется к Метельской и попробует ту задушить.