Чуть в стороне отпаивали лекарствами женщину, перед которой с высоты десятого этажа упало тело. В стороне толпились люди. Народу в этом доме и соседних живет полно, хотя дома совсем новые, еще не все квартиры заняты. Хоть и просили граждан разойтись, не мешать, – не уходят. Стоят. Чего ждут? Радуются, что на этот раз костлявая не за ними пришла?

К Савину подошел Костя Рокотов. Молодой совсем, только-только поступил на службу, бьет копытом, рвется к карьерным высотам. Савин и сам таким был. Но давно. Теперь через год на пенсию. «Дожить бы, – говаривал он, – работа уж больно нервная».

– Тут все ясно, – бодро проговорил Костя. Тело парнишки, шагнувшего из окна, уже готовились увозить. – Я родным позвонил. Отец, кажется, не очень удивился. Только и сказал, что Антон всегда в своем мире жил, а в нашей реальности ему будто тесно было. Заплакал. Уверен, что поговорю с родными, коллегами, и выяснится, что это был депрессивный тип и…

– Погоди ты, – поморщился Савин. – Не гони. Возможно, все не настолько очевидно.

Он не собирался этого говорить, и ясно было, что убить Антона никто не мог: в квартире парень находился один, дверь заперта на два замка изнутри. Но слишком уж безапелляционным был Костин тон, а манера говорить – чересчур самоуверенная. Это раздражало, злило.

– Что? Типичная картина…

– Знаю, что тебе на лекциях рассказывали, – перебил Савин. – Можешь не стараться. А если я скажу, что такие вещи тут происходят регулярно? Приблизительно раз в месяц кто-то дверь с окном путает. Это всегда люди, живущие одиноко, чаще всего никаких причин добровольно прощаться с жизнью у них нет. Все выглядит очевидным, дела закрывают, но…

– Но что?

– Посмотри статистику для интереса. Очень удивишься. Суициды происходят здесь в несколько раз чаще, чем во всех остальных районах города, вместе взятых. Способ всегда один – полет из окна. Бывает, окно распахнуто, но нередко стекло разбито, и есть признаки, что разбито оно снаружи.

Костя недоверчиво смотрел на старшего товарища.

Савин не понимал, зачем продолжает говорить. Костя ему не верит. В молодости редко веришь тому, что нельзя потрогать руками, попробовать на зуб. Понимание неоднозначности мироустройства приходит с возрастом.

– Если копнуть еще глубже (я копнул), то выяснится: место это непростое, с давних пор неспокойное. Когда комбинат был, люди часто на производстве умирали. Предприятие закрыли, появился склад, но народ продолжал помирать. Один случай запомнился особенно: сторожиха ночная помешалась. Утром пришли – она на полу сидит, иголки швейные пытается проглотить. Иголки отобрали, женщину в психушку увезли, она все твердила, что к ней ночью в окно лезли черные безглазые твари в балахонах. Недолго прожила, не больше недели.

– Чего психам не померещится!

Савин видел: Костя не поверил, не проникся. Больше ничего говорить не стал – потерял интерес. Подумал, что вряд ли Костю ждет большой успех в сыскном деле. Разве что бумажки научится ловко писать и начальству подносить. Для сыска пытливый ум необходим, жадный, сомневающийся. Острота нужна, любопытство.

Костя тоже не был в восторге от наставника. Когда они позже ехали в машине, он думал, что Савин – старый дурак, пропивший остатки мозгов. Это же надо – такую чушь нести!

А район, кстати, хороший. И лес рядом, и инфраструктура вся. Квартирки, конечно, маленькие, зато новенькие. Костя снимал однушку, но этот вариант был бы куда лучше. Он увидел на дверях подъездов несколько объявлений о сдаче (некоторые специально под сдачу в аренду недвижимость покупают), цены радовали. Костя сфотографировал номера телефонов.

Или можно ипотеку взять, вообще своя будет, одному для старта хватит.

Чем дольше Костя думал, тем больше ему нравилась идея поселиться в этом районе. Надо непременно так и сделать!

Савин хмуро молчал, глядя на дорогу.

Ефим был рад, что получил эту работу. Не бог весть что, и зарплата небольшая, но и делать практически нечего: ночные дежурства по графику, ночь – ты, ночь – напарник, ничего сложного.

Будущий шеф, принимая на службу, смотрел недоверчиво, морщил лоб, рот собирал в куриную гузку.

– Смотри мне! Пьяным поймаю – выкину без разговоров!

Ефим уверял, что ни-ни, ни капли на работе, а шеф усмехался: знаю, мол, вас, таких трезвенников. Принял, сделал одолжение, отец родной. Видать, не выстроилась очередь из желающих «важный объект» охранять.

Ага, важный. «Объект» этот – одно из городских зданий: двухэтажное, затейливого вида, старинное, позапрошлого века или еще древнее. В народе его «Купеческим домом» называют, а кто на самом деле тут проживал – купцы, дворяне или другие какие буржуи, – пускай историки разбираются, им за это деньги платят.

После революции здесь много лет городская библиотека была, потом пожар случился, чудом книги спасли. С той поры здание стояло заколоченное, с одной стороны почерневшее, огнем пропеченное. Ветшало, осыпа́лось, глядело по сторонам мутными глазами уцелевших окошек.

А теперь городские власти решили оживить труп. Отреставрировать чего-то там, что получится, новое крыло пристроить – и будет кукольный театр.

Что ж, думал Ефим, дело хорошее, ребятишкам окультуриваться надо, не все в телефонах торчать. Да и ему, опять же, работа. А то уже больше трех лет, как с мебельного предприятия турнули, только случайные заработки и были. Водка проклятущая виновата.

Ладно, наладится потихоньку.

Днем в здании сновали рабочие: бегают туда-сюда, колотят, суетятся, что твои муравьи. Штукатурка летит, пылища кругом, начальники разные орут дурниной, машины грохочут. А ночью, когда смена Ефима, благодать да и только. Запри ворота, чтобы малолетки и жулики, желающие поживиться со стройки, не лезли, – и знай себе сиди в каморке, в камеры смотри, которых натыкали по периметру.

– По зданию не мотаться, – строго наказал Ефиму и его напарнику шеф, – если только шум какой или что подозрительное.

Ефим и не собирался бродить – зачем? Первую неделю все шло отлично. А потом, в одну из ночей, послышалось что-то.

Ну как послышалось… Сложно объяснить. То ли гудение откуда-то раздавалось, то ли вибрация шла, на пение было немного похоже, но кому в старом здании ночью петь? Ефим решил внимания не обращать. Спросил напарника вскользь, между делом, не слыхал ли чего, а тот брови насупил, посмотрел сердито. Ефим пожалел, что полез с вопросами. Еще настучит шефу, что Ефим пьет и ему спьяну мерещится.

Две ночи все тихо и спокойно было, Ефим уж и забыл про странный звук. А нынче опять… Из глубины здания он раздавался, и было в нем нечто манящее, прекрасное, как в русалочьих голосах летней ночью. Ефим решил пойти и взглянуть, что там такое.

Шеф ведь сказал: не мотаться, пока подозрительное не услышишь, вот Ефим и услышал. Уж куда как подозрительно!

Сторож взял фонарь, сотовый в карман сунул и пошел.

Здание было большое, запутанное. Лестницы, коридоры, переходы. Как тут люди жили? Одной уборки сколько, еще и заплутать можешь, пока спальню отыщешь (если, к примеру, на грудь принял!)

Ефим шел на звук. Шел правильно, потому что он становился громче. Нет, не пение это было, а именно гудение. Звук высокий, красивый, ровный. Щекочущий немножко, но приятный.

Не на втором этаже, не на первом, ниже.

В одной из дальних комнат за короткой железной лесенкой обнаружилась низенькая дверца. Тоже железом обитая, прочная на вид, вмурованная в стену. Вот из-за нее вибрация, гудение и доносилось.

Что там могло быть?

Потайная дверца, тайная комната! Может, строители ее и не видели еще: вон она какая, вся в пыли, неприметная. Ефим вспомнил, что жили в доме какие-то богатеи. Про то, что в здании много лет библиотека была, как-то позабыл, и пришло ему на ум, что внутри могут быть сокровища. Золото, бриллианты или другие ценности.

Найти бы их, продать – и все, и горбатиться никогда в жизни не придется! Денег полно, покупай, что душе угодно, а можно бросить этот городишко и уехать куда-то к морю. Дом купить на берегу, лежать на песочке пузом кверху, кости греть, пиво попивать или коктейль. И девушка чтоб непременно рядом красивая, грудастая, вроде кассирши из соседней «Пятерочки» (та, у которой волосы светлые, блестящие, шелковые).