– Хватит! Мне пора, – остановил его Сергей. Сколько можно слушать байки этого кретина! Надо же, чувствительный оказался. – Забрал все – и молодец. Получил свое. Ты меня не видел, я тебя тоже, а теперь иди купи себе беленькой. Пусть душа успокоится.

Васек открыл рот, хотел сказать что-то, потом махнул рукой и ушел в свою берлогу.

Прошло шесть дней.

Сергей и думать забыл про сторожа, дел полно было. Поэтому, когда увидел его номер на дисплее, присвистнул с досады. Хотел же удалить и в черный список внести!

Трубку Сергей не взял, но Васек оказался упрямым и настойчивым. Снова позвонил. И опять. Да что стряслось? Вдруг важное… Пришлось ответить.

– Серый? Ты? – хрипло проговорил Васек.

– А ты кому звонишь? – огрызнулся тот. – Чего надо?

Послышались сдавленные звуки. Плачет он там, что ли?

– Ты это, Серега… Вернуть бы надо. Брильянты-то.

Сергей чуть не поперхнулся.

– В каком смысле – вернуть?

– Старухе вернуть. Ее ведь это. Вот пусть и…

– Слушай, ты до зеленых чертей допился? Или вместо водки керосину хлебнул? Че несешь-то? Проспись иди!

Он хотел нажать отбой, но Васек внезапно закричал отчаянным, тонким голосом:

– Приходит она ко мне! Каждую ночь таскается!

– Что? – Сергей оторопел.

– А то! Первый раз я подумал, правда перебрал. На вторую ночь, почитай, трезвый был. Желудок прихватило, только воду и пил. Среди ночи слышу: стук в окно. Гляжу: она там. Стоит и внутрь заглядывает. В желтом платье. Пальцами костлявыми по стеклу скребет. Рот у нее зашит, вот она и воет, утробно так, глазами меня сверлит. Луна была, ясная ночь. Я ее четко видел. Всю ночь под окнами бродила; то в окно пялится, то в дверь стучит.

– Внутрь же не может войти, пускай себе бродит!

– Погоди, дослушай! На другую ночь она уже в доме была! Я все запер, а она пробралась как-то. С вечера задремал, а ночью будто будильник над ухом прозвенел. Открываю глаза – стоит в углу комнаты мертвая старуха! Еще жутче стала, чем была. Руки ко мне тянет, воет… А у меня в голове голос: «Отдай украшения! Не твои они, чужое взял! Отдай, сукин сын! Не отстану, каждую ночь ходить буду, изведу тебя до смерти!» Так мне страшно стало… Я, кажется, в обморок грохнулся. К утру сгинула она, а слова ее все равно у меня в ушах, знаешь, так и гремят: «Отдай! Верни!» Теперь она каждую ночь является, воет, руки тянет, свое твердит. – Васек перевел дыхание. – Все ближе придвигается, Серега! Прошлой ночью возле кровати стояла. Думаешь, я по синьке все придумал? Нет. Есть не могу, водка не берет. Трезвый уж который день. Спасу нет, как страшно. Если прямо сегодня ей побрякушки не вернем, достанет она меня. По-человечески прошу…

– Да как я верну-то? – психанул Сергей. – Что за бред? Нету их у меня, продал!

Васек помолчал, а потом произнес тихо, обреченно:

– Что ж, значит, так тому и быть. Придется, видно, помирать.

От этой усталой безнадеги Сергею стало жутко, он понял, что Васек и вправду напуган, рассказанное им – это не алкогольный бред.

– Заберет меня покойница с собой. Не переживу эту ночь.

– Перестань, ты… – начал Сергей, но Васек его перебил:

– А когда меня заберет, за тобой придет. Как ты говорил? Без тебя ничего бы не было.

Сергею захотелось сказать Ваську, чтобы не выдавал его злобной покойнице, не говорил, чья была идея, но устыдился, стал подыскивать слова, чтобы произнести что-то спокойное, утешительное, может, ироничное, но Васек уже нажал отбой.

Разговор со сторожем оставил неприятный осадок. Весь день Сергей ходил как в воду опущенный, ни на чем не мог сосредоточиться. Вроде и ерунда, как в такое верить? Васек давно остатки мозгов пропил. Но было в голосе, интонациях Васька нечто, что заставляло ему верить. Неподдельный страх – вот что. Такое не сыграешь.

Ночью Сергею снились кошмары. Покойница в желтом платье садилась в гробу, ухмылялась зашитым черными нитками ртом, пыталась задушить его длинными, похожими на сухие ветки пальцами.

Было четыре утра, когда Сергей понял, что больше не уснет, и принял решение. Наскоро привел себя в порядок, выпил кофе, чтобы взбодриться, и поехал на кладбище. Толком не знал, что хочет делать, но ему нужно было еще раз переговорить с Васьком, убедиться: все сказанное – правда.

Как убедиться? Чем, кроме слов, Васек сможет доказать, что мертвая старуха является к нему по ночам, требуя вернуть драгоценности?

«Допустим, он убедит тебя. Если ты поймешь, что неупокоенная актриса встает из гроба, что тогда?» – спрашивал себя Сергей и, кажется, знал ответ.

Возле сторожки никого не было, дверь оказалась закрыта. Ушел, наверное, попытался убедить себя Сергей, в глубине души зная правду. Разлилось что-то в воздухе, который внезапно стал гуще, плотнее. Случилось плохое, и Сергею почудилось, что даже небо низко нависло над убогим домишкой, навалилось, стало давить к земле.

Он обошел неказистое строение, заглянул в окно, но внутри было темно, ничего не разглядеть. Постучал, окликая Васька, понимая, что ответа не будет.

Выбить дверь оказалось несложно. Она держалась на честном слове. Предчувствие было верным: Васек никуда не уходил. Лежал на топчане; спал, не раздеваясь. Трясясь от ужаса, Сергей приблизился к телу, заставил себя присмотреться.

Рот Васька был широко раскрыт, словно он и мертвым кричал во весь голос. Глаза тоже были распахнуты, чуть не выкатывались из орбит. Вероятно, врачи скажут, что сторож допился до смерти, вот сердце и не выдержало, но Сергей знал, что это не так.

И бутылок в комнате не было. Если пил, куда делась тара?

Несчастный Васек умер от страха, от смертельного ужаса, увидев то, что ни один человек видеть не должен. Умер, потому что его навестило противоестественное, дикое, совершенно невозможное…

«То, что скоро явится и ко мне, – отстраненно подумал Сергей. – Или они станут приходить вдвоем».

Мысль привела его в чувство. Сергей попятился и выбежал из дома, ставшего местом расправы. Лишь оказавшись на центральной аллее, остановился, отдышался, сунул руку во внутренний карман. Мешочек был на месте, где ж ему быть. Теперь надо сделать то, о чем просил несчастный Васек.

Сергею не хотелось думать о том, что он виноват в смерти этого человека, пусть и никчемного, а все же живого, настоящего, того, кто еще вчера дышал, ходил, умолял о спасении.

«Но ведь я и пришел сюда, чтобы все исправить, – подумал Сергей. – Немного не успел».

Могилу старой актрисы, которая и после смерти цеплялась за свои сокровища, нашел быстро. Васек все сделал аккуратно, даром что пропойца. И не заметишь, что могилу вскрывали, раскапывали.

Сергей огляделся по сторонам. Никого. Еще очень рано, семи нет. Никто не увидит. Он присел возле могилы, достал маленькую садовую лопатку, которую, убегая, прихватил из дома Васька, и мешочек с драгоценностями.

Он солгал, сказав, что украшения проданы, сделка совершена, фарш обратно не провернуть. Глупо было продавать драгоценности тут, в провинции, где правда может выплыть. У Сергея имелись связи в столице, он должен был отвезти туда золото на следующей неделе.

Васька можно было вчера спасти…

Но об этом лучше не думать. И без того достаточно жути. При мысли о том, что двумя метрами ниже лежит мертвая старуха, которая, как говорил Васек, воет и скрежещет зубами, у Сергея кружилась голова.

Ему даже послышался какой-то звук!

«Скорее», – скомандовал он себе и взялся за дело.

Глубоко копать не стал: раскапывание могилы, открытие гроба в его планы не входило. Он и изначально этого делать не стал не только потому, что руки не хотел марать. Боялся таких вещей и, по всей видимости, не напрасно.

Когда сокровище очутилось в жирной коричневой земле, Сергей встал с колен и отошел от могилы. Дело сделано. Можно уходить.

Оставалось надеяться, что покойница, получив желаемое, отстанет, отвяжется от него, не заморит, как Васька. В крайнем случае придется вернуться и сделать то, от чего мороз по коже: напялить украшения на мертвую актрису.