– Кстати, о сюжете, – всё с той же настороженностью на лице обронил Роберсон, – можно мне на него взглянуть?

– Конечно! – воскликнул Роксин, – Вот, держите! – он достал из-за пазухи сложенный вдвое листок бумаги и протянул его Роберсону.

Тот с осторожностью развернул его и бегло пробежался по тексту глазами.

– Это всё?

Роксин кивнул.

– Сколько времени у меня есть?

– Спешка нам ни к чему, – задумчиво проговорил Роксин, – но и затягивать особенно не стоит. Не знаю… Года хватит? – с надеждой спросил он.

– Более чем, – кивнул Роберсон.

– Ну, значит договорились? – обрадовался Роксин, протягивая руку.

– Письменного договора не будет? – Недоверчиво нахмурился Роберсон.

– Зачем? – Искренне удивился Роксин. – Уверен, наших слов будет вполне достаточно… Так по рукам?

– По рукам, – кивнул Роберсон, подкрепляя своё согласие крепким рукопожатием.

Полено, положенное в топку камина ещё в начале разговора, наконец, вспыхнуло.

Пожалуй, каждому из нас приходилось в своей жизни хоть единожды оказываться, что называется «не в своей тарелке».

Иногда, когда речь идёт о подавляющем численном перевесе (не в свою пользу, конечно) – это различие в интересах, мнениях и мировоззрениях, иногда – это нахождение на разных ступенях социальной лестницы, иногда, на общем фоне, нелепо выглядит твоя одежда, а иногда, когда речь о делах амурных – ты попросту «третий лишний».

Много их, этих «иногда», но как бы то ни было, все их объединяет одно обстоятельство: обычно, человек, оказавшийся в такой неприятной ситуации, чувствует себя неловко и спешит (некоторые умудряются делать это даже с достоинством) максимально быстро покинуть место где он, что называется, «out of place»4.

Только, похоже, всё это никак не относилось к человеку, появившемуся в это пасмурное утро на набережной верфи «Харланд энд Вулф»5. Мало того, что он был чрезвычайно долговяз и сверх всякой меры тощ (что уже само по себе выделяло его из толпы), так ещё и одет он был, мягко говоря, не в общем стиле: черный, дорогого сукна, сюртук, педантично застёгнутый снизу доверху на все свои многочисленные пуговицы, и такие же черные брюки.

Его сияющие лаком ботинки (как, впрочем, и безупречность костюма в целом), вызывали искреннее недоумение, прежде всего, конечно, по причине абсолютной невозможности оставаться не заляпанными грязной жижей, что имела место быть под ногами (местами, её уровень доходил до щиколоток!) и разбрызгиваемой во все стороны множеством повозок и разнорабочих, хаотично снующих по своим делам.

Особенно резали глаз белоснежные лайковые перчатки на его руках и немного гротескный, надвинутый на глаза, старомодный цилиндр.

В общем, сама возможность нахождения подобного франта здесь, на верфи, представлялась явным недоразумением, нарушавшим общую «гармонию» портовой возни, но его самого этот факт, похоже нисколько не смущал, поскольку вид, с которым он шествовал, позволял сделать вывод, что подобная прогулка, хоть и, конечно же, и была вызвана какой-то там острой необходимостью (сама мысль о том, что подобный гражданин забрёл сюда по чистой случайности, представлялась в высшей степени абсурдной), но, тем не менее, не доставляет ему абсолютно никаких неудобств.

На его лице не было даже тени раздражения или брезгливости, движения его были расслаблены и непринуждённы, а на губах поигрывала лёгкая улыбка.

Так, сопровождаемый сотнями неодобрительных (а зачастую и откровенно враждебных) взглядов, он добрался-таки до конца одного из доков и, присев в отдалении от общей суеты на обломок толстенной деревянной балки (одной из тех, что используются для возведения корабельных стапелей), закурил.

Очевидно было, что у него здесь назначена какая-то встреча, поскольку он демонстративно достал из кармана золотые часы на длинной цепочке и взглянул на циферблат. Удовлетворённо кивнув (видимо, времени было в избытке), он захлопнул крышку и, попыхивая сигарой, принялся раскачивать их на весу, подобно маятнику.

Ждать, впрочем, ему пришлось совсем недолго: минуты через три от общей, копошащейся в грязи толпы людей, отделилась фигура и неторопливо направилась к тому месту, где он расположился.

Судя по всему, это был один из многочисленных портовых рабочих, что добавило к общей странности происходящего (к слову, и так – более чем достаточной) ещё добрую сотню пунктов, поскольку трудно было даже предположить, что могло бы связывать вместе этих двоих, столь разительно различающихся между собой.

Рабочий, помимо особенностей гардероба, был полной противоположностью «Долговязому»: коренастый, среднего роста, сильно небрит, с мрачным выражением лица.

Подойдя вплотную к сидящему, он, сунув руки в карманы, процедил сквозь зубы:

– Чего хотел?

– Приветствую тебя, Вестник! – улыбнулся Долговязый, не поднимая головы, – Давно не виделись.

– Не скажу, что скучал, – буркнул Рабочий.

– Похоже, в Обители совсем забыли об элементарной вежливости, – «горестно» вздохнул Долговязый и убрал часы в карман, – не то, что в старые добрые времена! Э-э-эх!

– Я не собираюсь любезничать с исчадием, вроде тебя. Более того: я бы не задумываясь, отдал жизнь, – неожиданно вспылил Рабочий, и балка под Долговязым мелко затряслась, – Лишь бы раз и навсегда извести твоё племя под корень!

– Не переживай… – мечтательно улыбнулся Долговязый, – Придёт время – отдашь!

Рабочий вытащил руки из карманов и, с силой сжав кулаки, шагнул к Долговязому.

– У меня есть кое-что, – процедил сквозь зубы Долговязый, не сводя с Рабочего осторожного прищура, – для твоего Руководства. – Он сунул руку в карман и, достав оттуда небольшой конверт, протянул его Рабочему, – s'il vous plaît6.

Рабочий не двинулся с места. Более того, он демонстративно сунул руки обратно в карман и презрительно скривил губы.

– Ну к чему всё это ханжество? – закатил глаза Долговязый, – Подумать только: и нас ещё в чём-то там обвиняют! Вам бы там, – Долговязый ткнул пальцем вверх, – слегка упростить протокол, – он сблизил большой и указательный пальцы, – хотя бы чу-у-уть-чуть…, и у нас, – он указал вниз, – не было бы ни единого шанса заполучить хотя бы одну, пусть даже самую захудалую, душонку. Но, – он развел руками и хищно улыбнулся, – грех жаловаться: ваша консервативность – залог нашего процветания. А посему…, – он с силой пришлёпнул ладонью конверт к балке, – порядок есть порядок! – Дерево, пропитанное креозотом7, в один момент почернело, обратившись в обугленную головешку. Долговязый встал, отряхивая с белоснежной перчатки следы сажи, – Засим, позвольте откланяться! – Он слегка кивнул, одновременно дотрагиваясь пальцем до полы своего цилиндра, – До скорой встречи! – Лихо развернувшись на каблуках, он энергичной походкой направился в толпу, где спустя пару мгновений (хотя и непонятно было, как ему это удалось) затерялся.

Рабочий, не удостоив его уход вниманием, некоторое время с задумчивым видом разглядывал место, где ещё совсем недавно сидел Долговязый, а потом подошёл к обуглившейся балке и присел перед ней на корточки. Белоснежный конверт, непостижимым образом сохранивший свой первоначальный вид, как ни в чём ни бывало лежал на, ещё дымящемся, бревне.

Рабочий, протянув руку, осторожно дотронулся до него. Словно пронзённый мощным электрическим разрядом, он неестественно сильно выгнулся в спине и запрокинул голову. Его глаза сияли ярким, бело-голубым светом.

Едва табличка на двери успела перевернуться, являя прохожим надпись «Открыто», как стеклянная дверь кафе, издав мелодичный перезвон, открылась, и на пороге появился первый посетитель.