Таким образом, сведя Жанну д’Арк с ослом, Монстреле совершенно недвусмысленно давал понять своим читателям, что перед ними — обманщица, давно потерявшая невинность в публичном доме, а с момента своего появления в войсках Карла VII превратившаяся в обычную армейскую проститутку. Выдумка бургундского хрониста положила начало целой историографической традиции, причем не только английской. Даже французские авторы вплоть до начала XVIII в. использовали миф о проститутке-служанке из таверны, дабы развенчать образ девственной спасительницы королевства. В 1570 г. Жирар дю Эйан (Haillan) в своем сочинении «De l’estat et mercy des affaires de France» настаивал на том, что в любовниках Жанны ходили буквально все прославленные французские полководцы: бастард Орлеанский, Робер де Бодрикур, Потон де Сантрай [80]. В 1715 г. историю о «прислуге на постоялом дворе» воспроизвел в «Abr?g? de l’histoire de France» Боссюэ [81]. Тех же взглядов на эпопею Жанны д’Арк придерживался и Поль Рапен-Тойра, французский протестант, укрывшийся в Англии, автор многотомной «Histoire d’Angleterre» (1724–1736), прямо заявлявший, что более других источников он доверяет «Хронике» Монстреле [82].

Что же касается собственно английских сочинений, то здесь выдумки Монстреле оказались дополнены новыми вымыслами. Так, Эдвард Холл (а вслед за ним и Ричард Графтон), слово в слово повторяя пассаж о служанке с постоялого двора, научившейся там ездить верхом и владеть оружием [83], заявлял, что Жанна была настоящей уродкой и ни один мужчина не желал близости с ней [84]. Хотя оба автора и упоминали о якобы данном девушкой обете девственности, ее слова они называли «выдумками» и «фантазиями», которым доверять вовсе не следовало [85]. Графтон подробно останавливался также на пребывании Жанны в армии, замечая, что в прежние времена ни одна римская матрона не позволяла себе разговаривать с мужчинами в публичных местах [86], тогда как «эта денно и нощно общается с солдатами и военными, что совершенно недостойно, аморально и бесчестно» [87]. Уважающие себя женщины так себя вести не должны, а потому, заключал Графтон, Жанна — непорядочная особа и не может быть названа святой [88]. Еще более ясно свое отношение к французской героине формулировал Шекспир. Его Жанна д’Арк, вне всякого сомнения, оказывалась настоящей армейской проституткой [89], не помнящей даже, от кого именно она ждет ребенка: от Карла VII, герцога Алансонского или Рене, короля Неаполя [90].

Образ распутницы, навязываемый английскими авторами XVI в. Жанне д’Арк, должен был поставить под сомнение ее роль в Столетней войне, опорочить сам факт многочисленных побед французских войск, одержанных с ее помощью, ибо оказывалось, что добыты они были нечестным путем. Доверие, оказанное Жанне Карлом VII и его военачальниками, с точки зрения англичан, являлось всего лишь следствием ее развратного образа жизни. Поставив во главе своего войска проститутку, король не мог рассчитывать на то, что его действия по спасению страны будут сочтены достойными, а его война — справедливой [91]. Конечно, подобное отношение к успехам Жанны д’Арк на военном поприще не было следствием одного лишь влияния «Хроники» Монстреле — оно сформировалось еще в 30-х гг. XV в. [92] и просуществовало вплоть до XVIII в. [93] Однако, образ, созданный бургундским хронистом, не был лишен известного изящества. Вместо прямых оскорблений, переполнявших в свое время английские пропагандистские сочинения [94], он использовал тонкие намеки, хорошо знакомые его современникам и ближайшим потомкам символические подтексты вполне обычных, на первый взгляд, явлений — обета девственности, визионерства, службы на постоялом дворе. И именно этим привлек внимание своих английских последователей.

* * *

Этой же «находкой» Монстреле воспользовался, как представляется, и Вольтер, задумывая «Орлеанскую девственницу». Его Жанна также представала перед читателями в виде «горничной, дебелой и румяной», с мускулистыми руками, твердой грудью, что «попу, бойцу и книжнику мила», способной отвесить оплеуху любому, кто «ее за грудь или за бедра щиплет». Она все также заботилась о «лошадях таверны», разливала вино, таскала мешки — пока за ней не являлся св. Денис: «Денис спешит, — чудно, но это так, — На поиски невинности в кабак» [95]. Чтобы сделать свою мысль еще более доходчивой, изменения в судьбе своей героини Вольтер сравнивал с изменениями в жизни какой-нибудь юной белошвейки, вместо публичного дома попадающей в постель к королю:

«Или, скорей, так швейка молодая,

Которую природа с юных лет

Готовила в бордель или в балет,

…. Когда ее Амур, везде порхая,

Кладет под короля, меж двух простынь» [96].

Появление в жизни Жанны крылатого осла должно было таким образом завершить общую картину событий, дабы у читателей не осталось ни малейших сомнений в нравственном облике Девы.

Заимствовав у Апулея тему осла как фаллического животного, катание на котором означало в символическом плане потерю девственности, Вольтер развил этот мотив, доведя его, при помощи хроники Монстреле, до логического конца. Его Жанна д’Арк не только теряла девственность, на что указывало наличие у нее чудесного спутника (как это, без сомнения, происходило и с римской Харитой) [97]. Вопреки надеждам св. Дениса, она оказывалась вполне сговорчивой особой, готовой отдаться влюбленному в нее Дюнуа, несмотря на то, что подобное поведение наносило, возможно, непоправимый урон будущему Франции.

Однако именно в этом противоречии между утратой девственности и окончательной победой французских войск над врагом и состояла главная задумка великого «либертинца» [98]. Если для противников Жанны д’Арк, англичан, обвинение ее в проституции подразумевало более тяжелое обвинение в ведении войны недостойными средствами, иными словами, несправедливой войны, то для Вольтера значение имело совсем другое. Использовав тот же самый, что и английская традиция, мотив катания на осле он лишний раз указал на пусть скрытый, но продолжающий свое существование конфликт двух культур в восприятии французской национальной героини. Официальные обвинения английских военачальников и рожденные на их основании литературные мифы об армейской проститутке не имели, по мнению Вольтера, никакого отношения к истинной роли Жанны в Столетней войне и в истории ее страны. Именно поэтому они оказались столь иронично обыграны в «Орлеанской девственнице». Впрочем, ее автор пошел еще дальше, направив свой талант на развенчание другого мифа, складывавшегося теперь уже во Франции, — мифа о святой деве, второй Деве Марии, чье житие, с его точки зрения, напоминало жизнь реальной Жанны д’Арк точно так же, как и история распутницы, едущей верхом на осле.

Примечания

[1] Статья подготовлена при поддержке гранта Американского Совета Научных Сообществ в области гуманитарных наук (ACLS Humanities Program). Я благодарна своим коллегам Н. Т. Пахсарьян, Т. Ф. Теперик, Д. Ю. Бовыкину и А. В. Чудинову за помощь, оказанную при ее написании.

[2] Как о своем «самом любимом произведении (de tous mes ouvrages, celui que j’aime le mieux)» Вольтер вспоминал об «Орлеанской девственнице» в беседе с мадам Сюар, навестившей его в Ферне в 1775 г.: /Suard //A./ Lettres à son mari. P., 1802. Lettre VI.

[3] Споры вокруг «Орлеанской девственницы» и фигуры Жанны д’Арк во французском обществе XVIII в. подробно изложены в: Raknem/ I./ Joan of Arc in History, Legend and Litterature. Oslo, 1971. P. 71–75; Winock M. Jeanne d’Arc // Les lieux de mémoire Sous la dir. de P. Nora. III: Les France. T. 3. De l’archive à l’emblème. P., 1992. P. 675–733, здесь Р. 680–686; Krumeich G./ Jeanne d’Arc à travers l’Histoire. P., 1993. P. 33–34, 172, 196–202, 266; Warner M. Joan of Arc. The Image of Female Heroism. L., 2000. P. 237–254.

[4] См., к примеру: Пахсарьян Н. Т. История зарубежной литературы XVII–XVIII веков. М., 1996. С. 78–88; Linder M. Voltaire und die Poetik des Epos: Studien zur Erzähltechnik und zur Ironie in «La Pucelle d’Orléans». München, 1980; Bessire F. De l’épopée burlesque? l’Histoire: la Jeanne d’Arc de Voltaire // Images de Jeanne d’Arc / Sous la dir. de J. Maurice, D. Couty. P., 2000. P. 189–196.