Маринка сама перевезет их через реку, с плывущими по ее глади облаками, оставит челн у большого камня, пойдет с девочками вдоль реки по тропинке, у раскалывающихся от старости лип посадит сестер в рейсовый «пазик», помашет, зачем-то улыбаясь, рукой: «До свидания, до следующего лета!», – а потом пойдет по той же тропинке обратно, но уже одна. Одна, потому что родители ее отправили к бабушке на целый год, а сами уехали в Африку – строить дорогу.

– И зачем так далеко строить? – нередко ворчала бабушка. – У самих грязи по колено…

– Бабушка! – Маринку ужасала озвученная крамола. – Это же братская помощь!

– Да, братья у него (бабушкиного сына) в Африке сыскались!

Маринка переживала за политическую недальновидность родного человека.

Бабушка зовет всех обедать, Маринка выходит из своего убежища, так и не найденная. В доме окошко открыто еще по-летнему, ветер гонит прочь тюлевую занавеску, обнажая выцветшее небо, и солнце роняет на пол тусклые блики. Бабушка беспокоится, что простынет суп, и захлопывает окошко, занавески, раздуваясь бессильно, опадают, волоча за собой по полу дырявые тени.

Суп этот, предмет бабушкиного беспокойства, в котором Маринка задумчиво водит ложкой, – всего лишь водица, где с белыми кубиками картошки и оранжевой морковки плавают бесцветные ошметки грибов. И где тот подосиновик с маленькой круглой шляпкой, что она нашла, раздвинув мокрую зеленую траву, когда утром, рано-рано, они шли через поляну в лес, сбивая с травы росу и оставляя за собой четыре вьющиеся яркие тропинки? Под глянцевыми от воды сапогами, шурша, путалась трава, и голос тети Веры звал откуда-то из чащи:

– Девочки! У-у-у-у-у, девочки!..

Глухо капала вола, стекая с иголок елей на земляничные кусты без ягод. Девочка задевала ветку – и сыпался на лицо и руки короткий холодный осенний дождь. Они долго бродили, не видя друг друга, аукались, а потом у огромного замшелого валуна, у разоренного опустевшего муравейника вдруг появилась тетя Вера и сказала, что всем пора домой. Туман таял, они уходили из леса, унося по тяжелой корзинке, и в нее падали листья, засохшие зонтики сныти и бубенчики горького чернобыльника.

Маринка целовала сестер – и все: нет их. Осталось только легкое облачко пыли на дороге, но и оно быстро осело – как и затихло урчание пропавшего вдали автобуса. Девочка побрела вдоль берега к лодке. Вот там, на другом берегу, зажатые рекой и лесом, отделенные от мира пургой, ледоставом и ледоходом, будут они жить вдвоем с бабушкой. И вся-то их деревня – три дома. На одном краю она, на другом – Люська с родителями, а посередине – тетка Катя. Вот вам и Дворищи. А тут еще через три дня школа новая…

– Класс у нас отличный, – говорила Люська, – Шесть человек. Ты седьмая будешь.

Люська беспечно сосала травинку, а солнце, грея ее курносую моську, не позволяло открыть узкие синие глазки. И все же она их округлила, как могла:

– Ты представляешь, Колька Тычинкин, сын директора, прямо ненормальный какой-то! Все время на меня смотрит! Надоел, хоть совсем в школу не ходи!

Девочки, размахивая корзинками, шли по пестрой от опавших листьев тропинке; звучно чавкали их резиновые сапоги, с силой вырванные из грязи с пожелтевшими волосьями травы, и разлетался в белое крошево под Люськиной ногой жирный мухомор. Сквозь ощетинившуюся крапиву и отцветшую ломкую таволгу девочки пробирались к малиннику, к ярким бугристым ягодам в окружении поникшей зелени. Но от шелеста падали, стуча по листьям, в мокрую траву одна за другой отяжелевшие малинины, и смородина, цепляющаяся в тени деревьев огрубелыми корнями за разбитые фундаменты, повиснув прозрачными красными и черными каплями, расползалась в руках остро-сладкой кашицей.

Девочки забирались на черемуху с буро-зелеными опадающими листьями, и, ощущая во рту терпко-вязкий вкус перезревших ягод, бродили среди выстроившихся в геометрическом порядке корявых кленов и дубов и, обойдя круглый пруд, окаймленный кустами сирени и жасмина, оставляя позади остов дома с торчащими из проломов венецианских окон пучками бузины, усыпанной ядовито-красным горохом; они шли через поляну, изрытую кабанами и спускались по растрескавшимся ступеням в сложенный из глыб пустой погреб.

– У-у-у-у, – кричали они в гулком погребе, и чужим голосом из подземелья вторило эхо. Неслышно сыпался песок, и, шурша, медленно сползала в расщелину толстая глянцево-черная змея.

Но когда девочки уйдут и станет тихо-тихо, навстречу плавно спускающемуся желтому или красному листу не сразу тяжело взлетит бабочка, и ветерок погонит по бездонным от черного ила разноцветные кораблики листьев, и вослед своей скользящей по траве тени пролетит птица, и сюда из чащи, хлопая грустными глазами, раздвигая голые ветви сучковатыми рогами, мягко ступая мохнатыми копытами, придет лось…

– Ну что, – сказала Люська. – Пошли домой, новенькая!

Новый класс Маринке понравился. Он оказался, как и обещала Люська, маленький и дружный. Не «а», не «б», а просто 7-й класс: один-единственный.

– Здравствуйте, тетя Дуся! – Маринка стояла в дверях Люськиного дома.

– Здравствуй, доченька, здравствуй, – отвечала Люськина мать. О цели визита она не спрашивала: просто так пришла.

Люська высунула из комнаты лукавую моську:

– Проходи скорей, сейчас кино будут показывать!

– А какое кино, а? – Маринка торопливо сбросила резиновые сапоги и повесила на гвоздь тощенькое пальто и платок.

– Да не знаю, – отвечала незримая Люська. – Девчонки говорили, что про любовь, а тут хрыч про уравнения какие-то рассказывает.

Маринка вошла в комнату, вежливо поздоровалась с Люськиной бабкой Анисой, тускло глядящей на решение дифференциальных уравнений второго порядка.

– Маринк, а Маринк, – кричала из кухни тетя Дуся. – Ты бы хоть чему мою дуру поучила! Эвон скоко двоек, а по географии и вовсе единицу принесла!

– А ну тебя, – смеясь, отмахнулась от матери Люська.

– Чем глазеть про любовь, лучше бы географию поучили. Я тебе говорю! – прикрикнула она на Люську. – Титьки-то во какие отрастила, и про любовь ей кино подавай! Маринушка, ты грамотная, отец с матерью в Африке живут… Научи ты мою девку географии! – Тетя Дуся уже рылась среди десятка книжек, стоящих на этажерке. Она, вытащив одну из них, медленно прочла: «География».

Все, любовь закончилась: началась «география», и она была вручена Маринке.

– Учитесь, родные, а я вам пирогов с топленкой принесу. – Главное – питание, – наставляла она уже из кухни. – Без питания ничего не будет. Здоровья не будет, голова работать не будет…

Под грохот литейного цеха и лязг тракторных гусениц обещанного фильма «про любовь» тетя Дуся с шумом отодвинула заслонку печи, достала ухватом еще горячий глиняный горшок и разлила по «бокалам», граненым стаканам, молоко – густое, розоватое, – да так, что в каждом из них сверху плавала коричневая плотная пенка. Она отрезала пахнувшие теплым нутром русской печки румяные мягкие пироги: один с морковкой, другой – с творогом.

После этого тетя Дуся, отдав девочкам молоко с пирогами, тем самым завершив процесс обучения, уселась за стол и подперла голову толстой красной ручищей. Она с отсутствующим видом жевала пирог, глядя поверх злополучной «Географии» на честные открытые лица рабочих и партактива, мелькающие на экране.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.