– Айви?

Глаза ее распахнулись, я отпрянула.

– Я больше не хочу думать, – сказала она тихо. И не мигала, хотя вода лилась по лицу. – Если я тебя убью, можно будет не думать.

Я попыталась проглотить слюну.

– Мне уйти? – шепнула я, хотя знала, что она меня не слышит.

Она закрыла глаза и скривилась. Подтянув колени к подбородку, чтобы прикрыться, она обхватила их руками и снова заплакала:

– Да.

Меня трясло, но я наклонилась над ней и выключила воду, схватила полотенце, грубое на ощупь, и остановилась.

– Айви? – позвала я ее испуганно. – Я не хочу к тебе прикасаться, встань, пожалуйста.

Слезы на ее лице смешивались с водой. Она встала и взяла полотенце. Когда она пообещала, что вытрется и оденется, я взяла ее окровавленную одежду вместе с собственным халатом и тапочками, прошла через всю церковь и выбросила все это на заднее крыльцо. От запаха горящей крови мутило, как от неудачных благовоний. Потом закопаю все это на кладбище.

Когда я вернулась, Айви лежала на кровати, свернувшись в клубок, волосы промочили подушку, какао стояло на столике нетронутым. Она лежала неподвижно, лицом к стене. Я взяла шерстяной плед в ногах кровати, чтобы ее укрыть, и она задрожала.

– Айви? – спросила я и осталась стоять в нерешительности, не зная, что делать.

– Я ему сказала «нет», – прошептала она.

Как будто серый рваный шелк медленно лег на снег.

Я села на покрытый тканью сундук у стены. Пискари. Но я не стала называть его имя, боясь спровоцировать какую-нибудь реакцию.

– Кист меня к нему привез, – сказала она, вспоминая.

Руки она скрестила на груди, и только пальцы были видны, вцепившиеся в плечи. Я побледнела, увидев, что под ногтями у нее наверняка чье-то мясо, и подтянула плед, чтобы их накрыть.

– Кист меня к нему привез, – повторила она, выговаривая слова медленно и тщательно. – Он был зол. Он сказал, что ты создаешь ему проблемы. Я ему ответила, что ты ничего плохого ему не хочешь, но он был зол. И очень на меня сердит.

Я наклонилась ближе, мне это все не нравилось.

– Он сказал, – шептала Айви почти неслышно, – что если я тебя не могу обуздать, он это сделает. Я ему сказала, что сделаю тебя своим наследником, что ты будешь вести себя хорошо и нет нужды тебя убивать, но я не смогла. – Она заговорила быстрее, почти лихорадочно. – Ты не захотела, а ведь это дар. Прости, мне очень, очень жаль, я пыталась тебе сказать, – говорила она в стену. – Я хотела сохранить тебе жизнь, но он хочет тебя видеть. Хочет с тобой говорить. Если только… – Она вдруг перестала дрожать: – Рэйчел, вчера… когда ты сказала, что тебе очень жаль – чего тебе было жаль? Что ты меня на это толкнула – или что сказала «нет»?

Я набрала воздуху, но слова застряли у меня в глотке.

– Ты хочешь быть моим наследником? – едва слышно сказала она, тише, чем молитва кающегося.

– Нет, – прошептала я, испуганная почти до потери рассудка.

Ее снова затрясло, и я поняла, что она опять плачет.

– Я тоже сказала «нет», – говорила она, заходясь в рыданиях, – но он все равно это сделал. Я, наверное, мертва, Рэйчел? Я мертва? – спросила она, и слезы прекратились от внезапного испуга.

У меня пересохло во рту, я обхватила себя руками.

– Что случилось?

Она резко, со свистом вдохнула воздух и задержала его.

– Он разозлился. Он сказал, что я его подвела. Но еще сказал, что ничего страшного, что я – дитя его сердца, и он меня любит и он меня прощает. Сказал, что понимает отношение к любимцам. Когда-то сам их держал, но они всегда против него восставали, и приходилось их убивать. Это было больно – когда они предавали его снова и снова. И он сказал, что раз я не могу сделать тебя безопасной, он сам это сделает. Я ответила, что сделаю сама, но он знал, что я лгу. – Стон страха вырвался у нее из груди. – Он знал!

Я – домашний зверек. Опасный, которого следует укротить. Вот кем считает меня Пискари.

– Он сказал, что понимает мое желание иметь друга, а не ручного зверька, но позволить тебе остаться как есть – небезопасно. Он говорил, что я утратила контроль над ситуацией, и пошли слухи. Тут я заплакала, потому что он такой добрый, а я его огорчила. – Слова Айви вылетали короткими фразами, ей трудно было говорить. – И он заставил меня сесть рядом, обнял и стал шептать, как он мной гордится, и как любил мою прабабушку – почти так, как меня любит. Это все, чего я хотела в жизни, – сказала она, – чтобы он мной гордился. Айви коротко и болезненно рассмеялась.

– Он говорил, что понимает мое желание иметь друга, – сказала она, отвернувшись к стене и закрыв лицо волосами. – Он мне говорил, что сотни лет ищет кого-нибудь достаточно сильного, чтобы выжить при нем, что моя мать, бабка и прабабка были слишком слабы, а вот у меня есть воля к жизни. Я ему сказала, что не хочу жить вечно, и он отмахнулся от этих слов, сказал, что я его избранница, что я останусь с ним навсегда.

Плечи ее тряслись под пледом.

– Он меня обнимал, успокаивал мои страхи перед будущим. Сказал, что любит меня и гордится мною. А потом он взял меня за палец и пустил себе кровь.

Кислый ком поднялся у меня из живота, я его проглотила. Голос Айви стал едва слышным, голод и нужда – как спрятанная стальная лента.

– О Боже, Рэйчел, как он стар! Это было как живое электричество, оно из него хлынуло, как вода из колодца. Я попыталась уйти. Я хотела уйти и пыталась, но он меня не отпускал. Я сказала «нет» и бросилась бежать, но он поймал меня. Я пыталась отбиваться, он даже этого не заметил. Я умоляла его, но он держал меня и заставил его отведать.

Голос стал хриплым, ее трясло. Я села на край кровати, переживая ее ужас. Айви затихла, и я ждала. Лица ее мне было не видно – но я боялась на него смотреть.

– А потом мне не нужно было думать, – сказала она, и меня потряс ее ровный голос. – Наверное, я потеряла сознание на секунду, я хотела этого – силы и страсти. Он так стар. Я его стащила на пол и села на него верхом. Я взяла все, что у него было, а он прижимал меня к себе, побуждая идти глубже, выпить больше. И я взяла это, Рэйчел. Я взяла больше, чем надо было. Он должен был меня остановить, но дал мне взять все.

Я не могла шевельнуться, пригвожденная ужасом.

– Кист пытался нас остановить. Пытался встать между нами, просил Пискари, чтобы тот не давал мне брать слишком много, но с каждым глотком я все больше и больше от себя теряла. Кажется… кажется, я Киста ранила. Сломала ему… я только помню, что он ушел, а Пискари… – тихий полный удовольствия звук сорвался у нее с губ, когда она снова повторила его имя: – …Пискари притянул меня обратно. – Она сладострастно пошевелилась под черными простынями. – Он ласково приложил к себе мою голову, прижал меня теснее, чтобы убедить, что он хочет меня, чтобы я увидела, что ему еще есть что отдать.

Ее сотрясало тяжелое дыхание, она свернулась в тугой узел – удовлетворенная любовница превращалась в избитого ребенка.

– Я взяла все. Он дал мне взять все. Я знала, зачем он это делает, и все равно взяла.

Она замолчала, но я знала, что она еще не договорила. Мне не хотелось слышать ни слова больше, но я знала, что она должна это сказать – или постепенно сама себя с ума сведет.

– С каждым глотком я чувствовала, как растет его голод, – шептала Айви. – Его отчаянное желание. Я знала, что будет, если я не остановлюсь, но он сказал, что можно, что все хорошо, и так давно этого не было! – почти простонала она. – Я не хотела переставать. Я знала, что будет, и не хотела переставать. Моя вина.

Обычная фраза жертв изнасилования.

– Нет, не твоя, – сказала я, кладя руку на прикрытое одеялом плечо.

– Моя, – возразила она, и я отодвинулась, когда в ее голосе прозвучали низкие сладострастные нотки. – Я знала, что случится. И когда я взяла все, что у него было, он попросил свою кровь обратно – я знала, что так будет. И я отдала ему ее – хотела отдать и отдала. И это было чудесно.

Я заставила себя дышать.