– Это кто говорит?

– Не знаю, слышал где-то… Тут вон кругом волки какие. К тому же у вас этот Мёрзлый из Сочинского горкома уже в разработке, вы сами говорили. А это серьёзный удар по Медунову. Не захочет вас шеф его дотоптать, раз уж начал? Да все ставропольские против него и Горбачёв тоже, естественно. И Черненко, возможно, на их стороне. На стороне зла…

– Да, ты прав, но что-то я пока не знаю, как его из-под удара выводить. Надо было раньше начинать.

Надо было, это я прошляпил момент…

– Надо в другом месте кризис создать, – говорю я.

– И в каком же? – хмурится он.

– Давайте в Свердловске!

Отличная мысль, между прочим!

– А кто там у нас?

– Ельцин. Надо на него внимание переключить.

– Да как ты переключишь? – с удивлением восклицает он.

– Не знаю, придумайте. Может, заговор, может хищения. Это, конечно, край не курортный, но расхищают везде хорошо.

– И что, – разводит он руками, – просто взять нормального мужика и сфабриковать против него дело?

– Ельцин – это законная цель, поверьте.

– Да почему, ты толком объясни!

Блин… как тут объяснить-то без девяносто первого года?

– Слушайте… Ёлки…

– Чего? Говори давай! Тише только, не кричи.

– Там в восьмидесятых годах, – я тру виски, стараясь хоть что-нибудь припомнить или придумать, – я помню на железной дороге хищения были… Да, точно! Охрененные просто!

– В восьмидесятых годах? – прищуривается Злобин. – Ты помнишь, да? Сейчас вообще-то восемьдесят первый ещё только. Или ты про прошлый век? Брагин, аллё, ты чего несёшь? Ты переволновался что ли или выпил, может быть? Да и хищения это к Щёлокову, а не к нам.

– Я думаю, Леонид Юрьевич, думаю! – отвечаю я. – Мучительный мыслительный процесс…

– Слушай, Ельцин твой… Ну кто его, как серьёзную угрозу и конкурента будет воспринимать? Ну, сидит мужик в Свердловске своём, работает спокойно. Он же молодой ещё, какой из него генсек к херам?

– Горбачёв тоже молодой, а шеф ваш его конкретно в боевом резерве держит.

– Земляки, как никак…

– Надо придумать что-то… – говорю я, не желая расставаться с идей расправиться одним ударом с двумя, да какое там с двумя, с целой стаей зайцев. – Потому что если Медунов полетит, мы тоже позиции можем потерять и хорошо, если только позиции. Придёт какой-нибудь Разумовский и весь бизнес нам испортит.

– А может, через генсека зайдёшь? – щурится Де Ниро. – Ну, я понимаю, вопрос не простой, но можешь же напроситься с Галей на дачу… А там капнешь, так мол и так, любимчика вашего обложили со всех сторон.

– Во-первых, становиться личным врагом Андропова у меня желания нет. А во-вторых, сколько Брежневу осталось-то? Помрёт он скоро!

– Тише! Ты чего кричишь! С ума что ли сошёл?

– Да, простите…

– Озадачил ты меня, Егор… – качает головой Злобин. – Давай-ка мы пока это дело отложим и подумаем хорошенько. Я запрошу информацию о твоём Ельцине и посмотрю, можно ли что-нибудь сделать. Но почему он-то обязательно?

– Ну а кто ещё? Сами же видите. Подальше от Сочи, там у нас, тем более, пока ничего нет.

– Ну, у нас много где ничего нет. В Ленинграде, например.

– А нас приглашают, кстати, – говорю я. – В город на Неве.

Я рассказываю ему про сегодняшнего Уголька дона Вито и про ребят спортсменов, с которыми встретился в Риге.

– Так может, нам на Романова лучше стрелки перевести? – предлагает он.

– Коррупция или политика? Лучше политические мотивы.

– Мотивы политические, а доставать-то будут через коррупцию. В Ленинграде дел много, там и минвнешторговцы с финнами крутят и иностранцы, и свои Мёрзлые и Бородкины имеются. Нарыть можно быстро и эффективно.

– Ну и как нам самим не попасть под раздачу, если туда удар направлять?

– Можно и переждать немножко, пока страсти улягутся. Потом туда зайдём, как ты говоришь.

– А у него дочь вышла замуж уже?

– У Романова? Вышла, – кивает Злобин. – Ты про эту туфту, что они в Таврическом дворце гуляли и на сервизах из «Эрмитажа» ели? Это ж хрень.

– Партконтролю это хренью не покажется, возможно… Если распоряжения сверху будут, естественно.

В общем, не приняв решения, мы заканчиваем ужин и разъезжаемся по домам… Кассета в машине выдаёт глухой и не очень качественный звук, но тембр Розенбаума узнать можно.

Заходите к нам на огонёк

Пела скрипка ласково и так нежно

В этот вечер я так одинок

Я так промок, налей, сынок

Дома ждёт холодная постель

Пьяная соседка, а в глазах похоть…

Похотливая соседка, к счастью, с горизонта исчезла, но в остальном в точку, Наташка дома меня точно не ждёт… Мы останавливаемся у подъезда. Уже поздно. Сначала выходит Виктор и осматривается, потом Алик. Он подходит к моей двери и тогда только из машины выбираюсь я. Вечер тёплый. Возможно первый такой тёплый, почти летний. Скоро июнь… Свадьба…

Я вдыхаю воздух напоённый ароматом цветов. Что это, сирень что ли? Захлопываю дверцу и в этот момент из темноты появляется фигура человека, с ног до головы укутанного в чёрное. Я не успеваю его рассмотреть, как он начинает стрелять.

Пистолет или даже пистолеты у него с глушителями, потому что огня не видно и звук выстрелов очень тихий, щёлкающий и лязгающий механизмом конструкции. Но машина, крупно вздрагивает, принимая на себя град пуль.

По стеклу, по бортам, по капоту…

Твою дивизию! Рука Алика мгновенно ложится мне на затылок и с силой пригибает к земле. Да я и сам уже падаю вниз, успевая крикнуть короткое:

– За машину!

Мы опускаемся, прижимаясь спинами к прохладному борту «Волги». Парни достают оружие, когда раздаётся голос киллера:

– Брагин! Выходи, сука!

– Как же я выйду, если ты шмаляешь? – кричу я.

– Выходи, говорю!

По машине тут же прилетает ещё два выстрела. Бэмс, бэмс – два хлёстких железных щелчка, как в тире.

– Хорош машину портить, и так как решето уже! – выкрикиваю я и, понизив голос, обращаюсь к парням. – Не стреляйте, ясно? Ни при каких обстоятельствах!

– Егор, ты чего! – шепчет Алик.

– У меня патроны кончились, выходи! – снова раздаётся голос стрелка.

– Не, – отвечаю я. – Не верю.

– Сам проверь! Держи!

Слышатся два тяжёлых удара – что-то попадает в машину.

– Это мои пушки, – кричит стрелок. – Я лучше тебя голыми руками уделаю! Выходи.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Но если выстрелишь, зачуханкой будешь!

– Не буду! Выползай уже.

– Ребят, не вмешивайтесь, ладно?

Я встаю, выхожу из-за машины и, скорее чувствую, чем вижу, как на меня несётся чёрная фигура. Хотя правильнее было бы сказать, пантера, молния или даже лавина. Я не успеваю приготовиться и тут же оказываюсь сбитым с ног. На бока и голову начинают сыпаться удары. Я сначала просто прикрываюсь, а потом пытаюсь их блокировать, прижимая руки нападающего, вернее, нападающей.

– Тише-тише, – шепчу я. – Перестань, ну, ладно, милая, не нужно…

Не знаю, оттого ли, что почти не сопротивляюсь, или оттого, что проявляю сочувствие, её напор делается чуть меньше и я, воспользовавшись заминкой, выхожу из партера и подминаю её под себя. Она стихает и, в конце концов, выдохшись или просто, спустив пар, прекращает трепыхаться и начинает тихо выть, обливаясь горючими слезами.

Твою дивизию… У меня самого и ком в горле, и огонь в желудке, и целый вихрь чувств.

– Ну, всё-всё, Гуля, всё, милая…

Я опираюсь на локоть и глажу её по волосам, стягивая капюшон.

– Пойдём, пойдём, а то нас с тобой в ментовку загребут. Сейчас соседи наряд вызовут.

– Ты скотина, Бро… – шепчет она. – Ненавижу тебя… Пусть бы лучше он тебя убил… Всех вас перестрелял и порезал на куски… Суки…

Кое как мы поднимаемся и идём в сторону подъезда. Наверняка, хоть и не слишком громкая, войнушка, привлекла внимание моих соседей-композиторов. Заходим домой, захлопываем дверь и она сползает по этой двери, усаживаясь на полу и обхватывая колени.