— Мисс Кэтрин, — говорит он, — что могло привести вас к моей двери в этот час?

Я резко вздыхаю, что заставляет грудь Катрионы подпрыгивать.

— Я совершила ужасную ошибку, мистер Довер. Продала то, что должна была сохранить. Это просто ужасно, — я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я надеюсь, что вы еще не продали это.

— Я тоже надеюсь, что не сделал этого.

Он суетится, протягивая ко мне руки. Мне требуется мгновение, чтобы понять, что он просит мое пальто. Здесь не слишком тепло, чтобы снимать его, но он хочет позаботиться обо мне, и это я могу позволить ему это. Я передаю пальто.

Пока он вешает пальто, я осматриваю магазин. Он соответствует моему мысленному образу лучше, чем его хозяин. Я не вижу никаких драгоценностей. Со стеклянными окнами он, вероятно, запирает их. В основном это винтажный эквивалент современного ломбарда. Вместо бывшей в употреблении электроники и украшений здесь предметы повседневного обихода, такие как одежда и инструменты. Все, что представляло для людей ценность, что им нужно было продать, чтобы дожить до следующей зарплаты или чтобы профинансировать вредную привычку. Я почувствовала характерный запах сладкого дыма снаружи, как будто в одном из близлежащих зданий располагался еще один главный элемент викторианской мелодрамы: опиумный притон.

Проходя внутрь, я вижу нечто похожее на стойку кассира банка укомплектованную разделителями. Чтобы дать толику уединения тем, кто смущен своей нуждой. Там три секции, как бы для трех клерков, в каждой одна ручка и один блокнот ломбардных билетов.

— Теперь, скажите, что вы хотите вернуть? — спрашивает он.

— Медальон. Он довольно уникален.

— Тот, что с жезлом Асклепия. Тебе повезло, Кэтрин. Приходил студент из медицинской школы, он присматривался к нему. Сказал, что вернется, когда у него будут деньги. Предложил мне за это фунт.

Я предполагаю, что викторианские ломбарды работают как современные. Вы можете либо продать им что-то, либо оставить это в качестве залога, после чего вы или выкупите это с процентами, или он продаст это. Уверена, Катриона выбрала продажу. Этот мужчина сообщает мне, что мне требуется заплатить больше, то есть покупка плюс проценты. И у него есть покупатель. По крайней мере, так он утверждает, но и я и Катриона знаем такие трюки.

— О…, - выдыхаю я. — Это гораздо больше, чем я могу себе позволить, — я вздыхаю, позволяя моей груди подняться в корсете. — Какая жалость. Я была готова заплатить почти вдвое больше, чем вы мне дали, — я бросаю взгляд на свое пальто. — Но я также понимаю, что вы должны следовать своим деловым интересам, и я не виню вас за это, — я снова возвращаю взгляд к нему. — Если только вы по-прежнему готовы продать его мне за чуть меньшую цену, чем он предложил, тот покупатель. Это мгновенная продажа, с оплатой этой самой ночью, не зависящая от возвращения бедного студента, студента, который, как я могу предположить, оказался здесь из-за нехватки денег?

Довер улыбается и опускает подбородок.

— Вы правы, мисс Кэтрин. Очень тонкая мысль. Так редко можно встретить красивую девушку с таким острым умом.

— Не так редко, как вы могли бы подумать, сэр. Некоторым из нас просто приходится притворяться дурочками. Я бы предпочла этого не делать.

Он еще ниже опускает подбородок.

— И я восхищен этим. Считаю, что мы можем прийти к какой-то договоренности. Давайте начнем переговоры с одного фунта.

Глава 20

Я получаю медальон, и после этого у меня в кармане даже остаются деньги. Довер флиртует, но не делает неприличных предложений в обмен на медальон.

За пределами магазина сопротивляюсь желанию вынуть медальон, чтобы лучше рассмотреть. Я едва изучила его внутри ломбарда, но достаточно, чтобы убедиться, что он соответствует описанию Айлы. Было бы трудно продать столь странное изделие с символом змеи. Не совсем обычный дизайн для женских украшений.

Пока я иду, не могу не вспоминать историю, рассказанную Айлой. Это интересная семейная легенда. Она сказала, что ее дедушка подарил медальон бабушке, потому что она не могла стать врачом на практике, а лишь в теории. Было ли это простой подачкой? О, жаль, что ты не можешь стать врачом, дорогая, но зато у тебя будет красивый медальон с символом медицины. Или же это было в качестве утешения?

Легко заглянуть в прошлое и предположить, что лишь немногие женщины хотят получить работу или образование. Как раз те «особенные», которые «не такие, как другие девушки». Это чушь. Айла и ее бабушка могли не быть нормой, но только потому, что кто-то вдохновил их мечтать о большем. Кто-то сказал, что они заслужили использовать свой острый ум так, как считают нужным.

Я могу быть благодарной за то, что Грей не развратник и не буйный шовинист, но очевидно, что это его воспитание, и я не думаю, что оно настолько уникально, как может показаться. Пока у женщин были мечты, всегда находились мужчины, которые их поддерживали, и это может быть сентиментально с моей стороны, но я не могу не надеяться, что дедушка Айлы был одним из них, и этот медальон символизировал…

Звук прерывает мои мысли. Я останавливаюсь посреди дороги и оглядываюсь. Сейчас на улицах все стихло. Не знаю, как долго я пробыла в ломбарде, но когда вышла, была слишком погружена в свои мысли, чтобы как следует понять происходящее вокруг.

Оглядевшись, вижу, что все пабы закрыты. Неужели они закрываются в одиннадцать? Теперь мне понятно, почему улицы были заполнены людьми, когда я шла к ломбарду.

Я видела несколько пьяных гуляк на улице, но затем свернула за угол, и теперь я совершенно одна в этом узком переулке. Все магазины закрыты, а в окнах квартир уже не горит свет.

Я снова слышу этот звук. Как будто кто-то плачет. Я прищуриваюсь и смотрю на верх, в темные окна домов. Все окна закрыты, здесь безопасность важнее свежего воздуха. Стон достаточно громкий и ничем не приглушен, он доносится из узкого переулка слева от меня.

Еще один всхлип, похожий на детский, и когда я его слышу, ощущаю страх, ползущий вверх по моему позвоночнику.

Я была здесь раньше.

Ранее я думала, что одинока на этих темных, пустых улочках, до того момента, когда услышала шум в переулке. Понимаю, что возможно это ловушка. В тот вечер в двадцать первом веке я была чертовски уверена в себе. Я была полицейским. У меня был телефон. Со мной ничего не могло произойти.

Но все-таки произошло. Если бы я не провалилась сквозь время, меня могли бы найти мертвой на следующее утро. Задушенной серийным убийцей.

Мои пальцы непроизвольно тянутся к горлу. Этот женский и детский крики смешиваются, окутывая меня туманом нереальности.

Что, если это путь домой?

Не может быть чистым совпадением, что я снова нахожусь на Грассмаркете ночью и слышу такие же крики. Возможно, проход снова открылся, указывая мне путь назад.

Или он мог открыться в совершенно другое время, которое заманит меня в еще одну ловушку.

Хочу ли я попасть в другое место?

Нет. У меня есть медальон Айлы, и причина, по которой я так старалась вернуть его, в том, что я не хочу идти куда-то еще. Если я не могу быть дома, я хочу быть там, где я сейчас, в доме, где я в безопасности и с возможностью получения чего-то большего для себя.

Пока я колеблюсь, стоны продолжаются, сопровождаемые хныканьем и тихими криками.

Возможно, девушка на самом деле в опасности. Возможно, это разрыв в другое время и есть шанс, что в мое собственное. Но это также может быть ловушкой. Черт, в средневековой Шотландии это может быть ребенок, изображающий плач, чтобы заманить меня в ловушку.

Я достаю нож и прижимаю его к пальто. Щелчок и лезвие выдвигается. Затем делаю самое спокойное выражение лица, на которое только способна, и шагаю в этот темный переулок.

Я невольно медлю, как только заворачиваю за угол. Свет уличных фонарей сюда не доходит, как и лунный свет. Я могу лишь разглядеть кучу женской одежды на земле. Всхлип эхом разносится между высокими стенами.