Позже мы прогуливаемся по бульвару Капахулу, и она позволяет мне взять ее за руку.

Неделю спустя мы едем на северное побережье острова и наблюдаем за местными серферами. Гигантские волны завораживают Рейчел, а я не могу оторвать глаз от нее. Когда она волнуется, то смешно поджимает губы, а если серфер ловит особенно мощную волну, улыбается и восторженно вздыхает.

Когда это происходит в пятый раз, я больше не могу сопротивляться. Я наклоняюсь и касаюсь губами ее губ. Брызги воды окутывают нас прохладным туманом, а над нашими головами шелестят пальмы.

– Прости, я не сдержался, – шепчу я.

– Я не хочу, чтобы ты сдерживался, – улыбается она и целует меня в ответ.

Две недели спустя мы становимся неразлучны, не считая моих дежурств. Если она работает, я кручусь в библиотеке, а свободные вечера она проводит со мной и другими моряками. Я не умею играть в бильярд, а Рейчел – просто ас, о чем мои приятели, к своему ужасу, узнают только после того, как ставят на кон выпивку для всех. Зато в покере она ничего не понимает, поэтому позволяет играть мне, а сама изо всех сил хлопает ресницами, чтобы отвлечь других игроков. Потом мы умираем от смеха, выясняя, кто сильнее других попал под ее чары.

По субботам мы встаем рано и отправляемся на рыбалку с ее семьей: мамой, папой, четырьмя братьями и дедушкой Фредом. Мы выходим в океан на их лодке и все утро ловим махи-махи; порой попадаются ваху или жирная опакапака.

Получив за столько жизней богатый опыт мореплавания, я знаю толк в рыбалке и завоевываю уважение отца и братьев Рейчел, а дедушка Фред оказывает мне честь, приглашая помочь ему приготовить улов на гриле и на пару. Рейчел, как и все Джульетты, не умеет готовить, и ей запрещено приближаться к кухне.

После ужина семья собирается вокруг догорающего костра. Я не силен в аккордах, а Рейчел и ее братья играют на укулеле, словно инструмент – продолжение их пальцев. Правда, она не умеет петь – однажды она мне спела, и это звучало как плач дельфинов, – и мне приходится отдуваться за двоих. Мать Рейчел учит меня своим любимым песням, а я ее – матросскому фольклору.

За свою долгую жизнь я так часто оставался один, что уже не помню, каково это – быть частью семьи. Недели проходят в радостном возбуждении, и я едва не забываю, что райское блаженство не может длиться вечно.

Пока не возвращается страшная реальность, бьющая в уши, в глаза, в каждую проклятую клеточку тела.

Утром седьмого декабря японцы атакуют Перл-Харбор. С неба падают бомбы. Вокруг вздымаются стены дыма и пламени, словно бесятся раскаленные демоны, посланные, чтобы заклеймить нас болью. Вот я в казарме, а вот уже плыву среди обломков, вытаскивая людей из тонущего судна. Оттаскиваю моряков по горящей воде в сторону, чтобы их подобрали спасательные команды, и вновь плыву к горящему кораблю. В этот день погибают все мои люди, кроме двоих. Наконец я падаю на берегу.

После минутной передышки собираю остатки силы воли и, пошатываясь, бреду в библиотеку. Резко останавливаюсь – библиотеки нет, только почерневшее пожарище.

– Рейчел? – хриплю я.

Нет, ее здесь не могло быть таким ранним утром. Она приходит на работу позже… Только вот… она собиралась прийти пораньше, чтобы разобрать несколько коробок с пожертвованиями.

В сером воздухе порхают обгоревшие клочки бумаги. Один обрывок падает к моим ногам, рядом с оплавившимся от взрыва бейджиком. На нем видны буквы: Рейчел Уил…

Я вскрикиваю, падаю на землю, сжимая табличку с именем – все, что осталось от Рейчел, и вою, пока голос не срывается, а горло не начинает кровоточить. Легкие забиваются дымом и пеплом, и даже тогда я отказываюсь уходить с пожарища, с места последнего упокоения моей любви. Я пытаюсь поджечь себя, добавить свой труп к мрачному погребальному костру, однако спички задувает ветром, потом начинает моросить дождь, и Перл-Харбор меня не принимает.

Я лежу на пепелище, пока не появляется сам контр-адмирал Киммел, который вытаскивает мое тело из тлеющих останков библиотеки. Когда президент Рузвельт наградил пятьдесят одного человека, в том числе и меня, Военно-морским крестом за исключительный героизм в бою, я выбросил медаль в Тихий океан. Я ее не достоин. Я не смог защитить своих людей. Не смог защитить Рейчел.

Единственное, что я имею право хранить из Перл-Харбора, – это мрачное напоминание о моей несостоятельности: расплавленный бейджик с ее именем.

Себастьен

Ночью я просыпаюсь от криков. Я заснул на вахте, а такого никогда не бывало. Кто-то стучит в дверь рубки.

– Человек за бортом! Человек за бортом!

Сердце выпрыгивает из груди. Я выбегаю в шторм, поскальзываюсь на мокрой палубе. На судно обрушиваются порывы ветра с мокрым снегом, высокие волны бьются о корпус. Матросы уже включили ночные огни. У рейлингов стоит Пиньерос.

– Кто? – кричу в шторм.

– Меркульеф! Ловушка для крабов оторвалась и ударила его по голове.

На один кошмарный миг вспоминаю несчастный случай с Адамом. Ловушка весит восемьсот фунтов. И вновь ее жертвой может стать Меркульеф. Черт, если Колина ударило по голове, он, скорее всего, бултыхается без сознания в бушующем океане. Это гораздо хуже, чем нога Адама.

– Где? – кричу я.

Пиньерос указывает взглядом на черную пенящуюся мглу, похожую на взбесившееся морское чудовище. Колина не видно.

Я сбрасываю куртку. Пиньерос испуганно выпучивает глаза.

– Что вы делаете, капитан?

– Я за Колином.

– Нельзя, сэр! Вы утонете!

– Черт меня побери, если я оставлю его здесь! – кричу я, задыхаясь от мокрого снега, бьющего в лицо. Воспоминания о Перл-Харборе свежи в моей памяти, и мысль о потере еще одного члена экипажа в море для меня невыносима. Единственное лекарство – действие. Я стаскиваю ботинки и вглядываюсь в воду.

– Дайте мне как можно больше света!

Пиньерос колеблется.

– Скорее! – требую я.

Может, я и сумасшедший, но команда пока выполняет приказы. Пиньерос уходит, чтобы добавить света. Я ныряю.

Видимость почти нулевая. Ледяная вода бурлит. Я не чувствую себя бессмертным и в то же время знаю, что, если потеряю сознание от холода, мое тело все равно каким-то образом всплывет на поверхность, и команда сможет меня выловить. Проклятие всегда находит способ вмешаться, даже когда я хочу умереть. Сегодня такая неуязвимость очень кстати.

Что касается Колина, то он продержится в таких условиях не больше нескольких минут, и то если не пошел на дно мгновенно.

Я готов на все ради своих людей, а ради Колина особенно. Он совсем ребенок, и я пообещал Адаму оберегать мальчика.

Один из краболовов, Джонс, кричит что-то в мегафон; из-за шторма не разобрать. Пиньерос направляет прожектор.

Вот! Я вижу Колина, метрах в пятидесяти! Его тело напоминает тряпичную куклу. Море, словно взбесившийся кракен, свирепо швыряет свою добычу на волнах.

Океанская пасть пытается проглотить меня целиком. Захлебываясь ледяной соленой водой, которая попадает в рот и в нос, я продолжаю плыть.

Разбушевавшееся чудовище, не желая отдавать добычу, использует против меня все средства: холод, многоэтажные волны, мокрый снег, ветер и темноту, которую неспособны рассеять прожекторы «Алакрити».

Я стискиваю зубы. «Не отдам его!» – мысленно кричу океану. Я всего в нескольких ярдах от Колина. В лицо бьют ледяные соленые иглы. Щиплет глаза, я ничего не вижу. На несколько секунд я забываюсь и вновь попадаю в Перл-Харбор: барахтаюсь в воде, отчаянно пытаясь спасти моряков. Воют сирены, воздух загустел от дыма. Я плыву, осознавая, что мои усилия тщетны, люди утонут, я не смогу их спасти…

Волны хлещут по лицу, ледяной апперкот вырывает меня из прошлого и возвращает в настоящее. Я не смог спасти своих людей в Перл-Харборе. А этого смогу.