Литмир - Электронная Библиотека

Мы попали в длинное и довольно-таки узкое помещение с мягкими сиденьями по обе стороны от прохода и компактными весёленькими столиками, которые выглядели вполне цивилизованно, будучи снабжены белыми скатертями, салфетками и столовым серебром. В вазах по центру столиков имелись цветы, а установленные через равные промежутки высокие торшеры излучали сквозь жёлтые шёлковые абажуры мягкий и тёплый свет.

Там уже сидело и ужинало большое количество людей – насколько я смогла понять, все они были русскими, – а в дальнем конце зала играл оркестр.

Наш первый ужин состоял из борща, ростбифа и компота, а также чая и минеральной воды. Было два вида хлеба – чёрный и серый – оба хорошие, хотя я лично предпочла первый, а Вик – второй. Мы поспешили поесть, поскольку время летело незаметно и нас ждало авто, чтобы отвезти в оперный театр.

К нам присоединились наш маленький немец, а также двое иностранцев, которых мы раньше не видели. Мы направились в бывший Императорский Мариинский театр, который теперь был переименован в Государственный театр оперы и балета, и я чувствовала себя, будто во сне, будто вот-вот попаду в страну чудес. Сколько раз в своей жизни я побывала в этом театре – и ребёнком, и юной девушкой, и очень молодой женщиной, – всегда сидя в ложе, облачённая в красивую одежду с драгоценностями. Оперы, балеты, гала-представления – я помню их все, начиная с того момента, когда мне было около четырёх лет и я, сидя в директорской ложе, смотрела свой первый балет, тогда как Нана, моя няня, кормила меня между актами бутербродами и молоком, и заканчивая трёхсотлетием Дома Романовых, коему был посвящён торжественный показ оперы "Жизнь за царя", когда в своей ложе присутствовали император с императрицей и все мы были в диадемах и бриллиантах; а потом, уже в последний раз, во времена правления Керенского, когда был устроен грандиозный "революционный концерт" и в императорской ложе сидели Вера Фигнер, Засулич, Морозов и другие ветераны революции10.

Интересно, что же меня ожидает теперь? Как будет на этот раз выглядеть театр?

Мы вновь проезжали знакомые улицы и дома, и везде мне хотелось закричать и показать их Вику, но я этого не делала, помня его совет не привлекать к себе внимания. Вот старый дворец Щербатовых на Невском, а вот дом Балашовых на улице Гоголя, где я обычно играла по воскресеньям со своей двоюродной сестрой Зози́ и где впервые вышла в свет и плакала навзрыд, спрятавшись за старым сундуком, так как узнала, что Петя – юноша, в которого я была влюблена – помолвлен с другой. Увидела я и старый яхт-клуб, где мой отец обычно проводил послеобеденные часы, играя в бильярд с великим князем Николаем, и, чуть далее, огромный дворец Юсуповых на Мойке, где был убит Распутин.

Наконец мы прибыли в театр. Толпы людей вливались внутрь, и всё это казалось ужасно знакомым, но в то же время странным и нереальным. Вместо обычной хорошо наряженной театральной публики тут были, опять же, за исключением военных, лишь бедно одетые люди, более или менее похожие друг на друга, хотя кое-кто и предпринял попытку улучшить свой внешний вид, которая подчёркивала их решимость соответствовать случаю.

И когда мы сели на свои места во втором ряду и я огляделась вокруг, картина вновь показалась мне и привычной, и кардинально изменившейся одновременно.

На сей раз в императорской ложе, украшенной огромной надписью алыми буквами на белом фоне, гласившей: "Зарезервировано для текстильщиков", – сидело несколько рабочих мужчин и женщин, нетерпеливых, возбуждённых и выглядевших ужасно довольными, словно дети, получившие вкуснейшее лакомство.

То же самое касалось и других лож – на всех них красовались надписи, указывавшие на то, для каких конкретных организаций те были забронированы, и они были заполнены работниками, которые разговаривали, смеялись и наслаждались жизнью совсем не так, как это делали бывшие их завсегдатаи более пятнадцати лет назад. Исчезли прекрасные платья, длинные белые перчатки, украшения и веера светских дам, блестящие мундиры гвардейских офицеров, немного скучающие позы, низкие благовоспитанные голоса и мягко модулированный смех. Вместо этого объявился совершенно другой тип людей, которые и веселились абсолютно иначе, оживлённо беседуя, близко склонив головы, громко смеясь над вещами, которые казались им забавными, радостно маша друг другу, споря, флиртуя или пялясь по сторонам с величайшим интересом в глазах.

И Вик, как истинно мудрый человек, подытожил всю ситуацию в нескольких словах. "Что мне в них нравится, так это их естественность и в то же время стремление сохранять пристойность", – сказал он. И это было правдой.

Сама старая опера "Руслан и Людмила" и всё, что с ней связано, – голоса певцов, костюмы, декорации и оркестр – были идеальны. Возможно, именно в таком виде она была представлена в Метрополитен-опера и заслуживала только самых высоких похвал. Было странновато, что на сцене подобной публике показывали князей и княжон, витязей и бояр, однако это никак не повлияло на отменное качество того вечера. Зрители вели себя превосходно. Никто не входил и не выходил, никто не ёрзал, во время представления из зала не доносилось ни звука, а выражение восторженного интереса на всех лицах говорило о том, что каждая нота оперы была должным образом оценена и доставила удовольствие. В перерывах между актами мы прогуливались по коридорам и я прислушивалась к разговорам, которые в основном касались спектакля, а также побеседовала со многими людьми.

"Ву́ндербар! Ко́лоссаль!"11 – восклицал наш маленький немец, подбегая к нам и будучи очень взволнованным и полным энтузиазма по поводу оперы. Его место оказалось далеко от наших, и он разыскивал нас, дабы поделиться тем, что он обо всём этом думает. Тогда же к нам присоединился ещё один член нашей группы, американский электрик, ставший на родине безработным и приехавший в Россию в поисках трудоустройства.

"Как долго продлится это шоу? – скорбно спросил он. – Я бы отдал всё, чтобы попасть сегодня вечером на славный нью-йоркский водевиль, в котором много цыпочек, канкана и всего такого".

Я заверила его, что в следующем акте будет какое-то количество танцев, и он покинул нас слегка повеселевшим.

Выйдя после окончания спектакля из театра, мы обнаружили, что нас уже ожидает "Линкольн", и, собрав свою паству (ведь я, будучи единственной, кто говорил по-русски, стала предводительницей), приехали в гостиницу, перекусили и легли спать.

"Никогда бы не подумал, что ты будешь моим гидом, – заметил Вик, выключая свет. – А где же тот хвалёный туристический сервис, про который я так много слышал? Определённо, в твоей стране происходят странные вещи".

"Ну, а со мной-то что не так? Ты думаешь, я не знаю город, где родилась? – возмущённо ответила я. – А что касается нововведений, то будет забавно открыть их для себя вместе".

Так и закончился наш первый день в России.

Город, где я родилась

1

"Если бы тебе пришлось выбирать, что ты сильнее всего хочешь увидеть в Ленинграде, что бы это было?" – задала я вопрос Вику на следующее утро, вполне серьёзно относясь к своей роли гида.

"Царское Село, – быстро ответил он. – Я так много читал о нём, что всякий раз, когда я думаю о Ленинграде, мои мысли возвращаются к Царскому. Давай туда поедем".

"Хорошо, – согласилась я, – хотя начинать с пригородов, прежде чем увидеть сам город, не совсем правильно".

"Почему? Разве это не та страна, где всё должно делаться не так, как везде?" – парировал он.

Итак, мы отправились в Детское Село, как нынче величают бывшее Царское, вкусив весьма плотный завтрак, состоявший из кофе, яиц (не слишком свежих), чёрного хлеба, масла, сыра и джема.

вернуться

10

От переводчика: То событие подробно описано в моём втором романе из цикла "Миры Эры", основанном, среди прочего, на Иринином "Дневнике Революции".

вернуться

11

От переводчика: Немецкое "Wunderbar! Kolossal!" – "Превосходно! Колоссально!"

6
{"b":"910149","o":1}