Дальше разговор мамы и бабушки был уже неинтересен. Они вдвоём считали сколько заказать кормов для коз и какой объём муки дополнительно выкупить.

Наступило воскресенье.

Тамара всё ждала, когда мать скажет ей: «Собирайся, поедем к отцу!»

Но вместо этого Настасья опять ушла в ночь на работу.

Около полуночи Тамара услышала голоса. Тихо-тихо поднялась с постели, вышла из комнаты.

За обеденным столом сидела бабушка и какой-то мужчина. Он сидел спиной к двери, и лица не было видно.

Гость говорил довольно громко:

– Марфа Игнатьевна, плохо вы дочь воспитываете и внучку плохо. Отчего же у вас дитё пишет, что серебро в доме имеется?

– Пётр Саныч, это ж откуда у вас такие знания? – бабушка говорила без страха.

– А вот откуда!

Мужчина из-за пазухи вытащил что-то и бросил на стол.

– Что это? – поинтересовалась Марфа Игнатьевна.

– А вы прочтите, не ленитесь!

Бабушка забормотала себе под нос:

– Меня зовут Тамара. Мне 9 лет. У меня есть бабушка Марфа. Она очень добрая, но всегда плачет из-за тяжёлой жизни.

В комнате наступила тишина.

Тамара дрожала за стеной.

«Божечки, – думала она, – что же будет? Что же будет? Кто же мою тетрадь взял? Кто? Как она оказалась у этого мужика?»

От вопросов разболелась голова.

До девочки доносились уже только обрывки фраз:

– Поселение, конфискация, детский дом, тюрьма, враг народа…

Слёзы лились из глаз. Не слушая дальше разговор, она пошла было в свою комнату, но вдруг голос мужчины стал громче:

– Марфа Игнатьевна! Меняю дневник на вашу дочь. Делайте что хотите, но срок вам даю до декабря. Если Настасья не станет моей, всю семью вашу сживу с этой земли! Так и знайте!

Тамара думала, что её сердце разорвётся в груди. Утром она не вышла из своей комнаты.

Бабушка кричала:

– Тома! Тома! Иди учиться!

Но у Томы поднялась температура. Девочка лежала в кровати и смотрела в потолок.

Марфа Игнатьевна подошла к внучке, потрогала лоб и воскликнула:

– Боже святый! Горит девчонка, беда какая!

Тамара плохо помнила, что происходило в те дни.

Настасья говорила матери:

– Отныне вы ходите стирать одна! Застудили мне ребёнка!

– Так пусть закаляется! Она ж помрёт в случае чего! – возмущалась Марфа Игнатьевна.

– Вы так и мечтаете об этом! Так давайте, убейте её сейчас, и меня, и Сеньку! Вы же хотите остаться одна! – кричала на мать Настя.

– О-хо-хо. – Марфа Игнатьевна не сдавалась. – Мне для этого убивать вас не надо.

На пятый день болезни Тамаре стало легче.

Мать сидела рядом с ней, держала маленькую ладошку в своей руке и шептала:

– Доченька, ты обязательно поправишься. Я обещаю, ты больше не пойдёшь стирать в реке.

– Пойду, – ответила Тамара. – Я хочу дослушать сказку.

– Какую сказку?

– О красивой дочке богача и Исуре…

Тамара никогда не видела у матери таких удивлённых глаз. Настасья даже закашлялась.

Потом улыбнулась, кажется, через силу и попросила дочку:

– А мне ты расскажешь эту сказку?

Тамара кивнула и начала:

– По ту и по эту сторону нашей реки раньше стояли домики…

Настя слушала рассказ дочери и старалась улыбаться, но когда вышла из комнаты, позвала свою мать:

– Мама, где вы?

Марфа Игнатьевна не спешила отзываться.

Только с третьего раза подала голос.

– Чего разоралась? Слышу я. Подойди по-человечески. Горланишь, как ворона.

Настя схватила мать за шею и стала её душить.

– Ты что творишь, – хрипела Марфа, – что творишь? Бог с тобой! Никак помешалась на том, что муж бросил тебя, и приплод ему не нужен? Почему же ты ему не сказала, что на сносях? Убивай давай! И потом родить не сможешь. Будешь в муках корчиться, никто к тебе не подойдёт за то, что ты мать жизни лишила!

Настя ослабила хватку, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками и зарыдала.

Пока Марфа Игнатьевна откашливалась, её дочь плакала.

– Говорю тебе – не позорься. Пётр Александрович – видный человек. Умный, воспитанный. Сдался тебе этот пролетариат. Он же не стóит даже твоей волосинки! У него, небось, баба в городе. А ты тут слёзы льёшь. А Пётр – человек ответственный: и ребёночка воспитает, и Сеньке ума даст.

– Вы зачем Тамаре рассказываете о своей жизни? Зачем маленькой девочке ваши приключения? Отчего же это сказкой стало? Меня позорите, что себя не с тем связала, а сами-то…

Марфа Игнатьевна усмехнулась.

– А… Вот откуда ноги растут. А мне скрывать нечего. Пусть знает, какой может быть любовь.

– Какая любовь в 9 лет? Вы в своём уме?

– В своём! В отличие от тебя.

– Ну тогда не забудьте рассказать правдивую концовку, чтобы внучка знала, какое чудовище её бабушка.

– Дура ты, Настька…

Марфа Игнатьевна вышла из дома.

После того дня с дочкой не разговаривала.

Тамара выздоровела. Когда бабушка собралась в очередной раз на реку, увязалась с ней. Но Марфа Игнатьевна велела внучке остаться дома.

Девочка не знала, чем себя занять.

Дома никого не было. Сеньку мама взяла с собой на работу. И Тамара решила пойти в ветеринарный пункт.

Захотелось ей поведать матери о разговоре, который подслушала ночью.

Но по пути встретила подружку Варю.

Та почему-то стала убегать. Тома еле догнала её.

– Ты чего, Варя? Убегаешь вдруг. Не виделись давно.

– Некогда мне с тобой беседы вести, уроки надобно делать. Ты вот в школу не ходишь, а пишешь красивее нашей учительницы. Я тоже хочу так научиться, – Варя вдруг покраснела: – Я тетрадку у тебя взяла на время: толстенькую такую, под книжками лежала.

Тамара побагровела.

– Ах это ты! Воровка ты эдакая!

– Да я верну, верну! Мамка на работу уйдёт, найду и верну! Пропала твоя тетрадка!

Тамара теперь всё поняла: Варя украла тетрадь, её нашёл Геннадий Ефимович и передал своему другу Петру Александровичу. А тот, в свою очередь, пришёл к Марфе Игнатьевне и стал угрожать.

– Я бы тебя и без воровства писать научила, – обиженно пробормотала Тамара. – Иди ищи…

Варя побежала в сторону своего дома. Тамара же думала о том, как теперь забрать дневник у Петра Александровича. О подслушанном разговоре решила матери пока не говорить.

Через два дня уже поздним вечером, когда мама пожелала Тамаре добрых снов, в дом постучали.

Пришёл Варин отец и начал с порога:

– Анастасия Алексеевна, отчего же ваша дочь так запугала мою, что она теперь из дому боится выйти?

Настя смотрела на Геннадия Ефимовича с удивлением.

Марфа Игнатьевна решила полюбопытствовать и тоже вышла из своей комнаты.

– Это ж как ребёнка надо запугать, чтобы она вот так боялась? Мне бы с вашей дочкой беседу провести.

– Она спит, – сказала Настя.

– Ну так разбудите, Анастасия Алексеевна. Негоже так поступать.

Тамара не стала дожидаться, пока её позовут. Поднялась с кровати, вышла к гостю. Смотрела на него сонными глазами.

– Что же ты, Тамара, Варюху запугала? – переключился на неё Геннадий Ефимович.

– Что же ты, Тома? – спросила Настя.

– Ох, Тамара, ремень отцовский о тебе рыдает, да нет отца-то! Сиротинушка ты наша, – запричитала Марфа Геннадьевна.

В комнате воцарилась тишина. Все пытливо смотрели на Тамару.

Она вдруг обратилась к отцу Вари:

– А что грозит человеку, укравшему чужое?

Геннадий Ефимович усмехнулся:

– То же, что и тому, кто от советской власти драгоценности в подвале прячет.

Настя и её мать покраснели.

Отец Вари приблизился к Насте, схватил её за плечи и зло прошипел:

– Если ещё твои выродки к моей дочке подойдут, серебро ваше на переплавку поедет…

И вышел, громко хлопнув дверью.

– Чего это такое было? – дрожащим голосом спросила у дочери Марфа Игнатьевна. – Никак Генка решил до нас добраться? Неужто антисоветскими элементами нас посчитал? Давай поскорее серебро прятать. А то нагрянут…

Настя долго стояла с опущенной головой, потом накинула на плечи шаль и вышла на улицу.