Анне Гавриловне тоже было не по себе, но она боялась сделать гостям неприятно. Те могли подумать, что хозяйка гонит их. Никому не нравилось, но все молчали.

Дочка богача всё ходила в лесочке, всё звала еле слышно:

– Исур, Исур!

Но никто не отзывался.

Анна Гавриловна наконец-то взяла себя в руки и сказала:

– А не пройти ли нам в гостиную? Мне привезли новые карты. Хочу попробовать с вами, дорогие гости!

И богач, и его супруга обрадовались предложению.

– Еду оставим тут! – громко сказала Анна Гавриловна. – Я сейчас позову рыбаков, они заберут. Им привычно у реки есть и вонь глотать.

Пока богач помогал жене сворачивать белое покрывало, к месту отдыха подошли трое: парень и две девчушки.

Юноша взглянул на дочь богача и улыбнулся. Это был Исур.

Увидев осуждающий взгляд Анны Гавриловны, Исур отвёл глаза и принялся собирать еду. Девочки помогали ему.

Богач, его жена и хозяйка реки смотрели на забирающих еду пренебрежительно, и только дочь богача – с восхищением.

Вторая встреча была вот такой короткой.

И опять девушка тосковала по новому знакомому.

Марфа Игнатьевна замолчала. А потом как крикнет:

– Томка, ты чего уши развесила? Темнота уже спускается, а ну, быстрее полощи!

Тамара полоскала.

На обратном пути она спросила:

– Бабушка, а откуда ты знаешь эту историю?

– Какую? – удивилась Марфа Игнатьевна.

– Ту, что рассказывала об Исуре и дочери богача.

– Так то сказка была, – отмахнулась бабушка.

Тамаре стало обидно.

– Я уже большая, чтобы сказки слушать.

– А жизнь состоит из таких сказок, – пробормотала Марфа Игнатьевна.

Перед сном Настасья намазала дочке руки дёгтем, поцеловала в лоб и пожелала добрых снов.

Ночью Тамаре снился красавец Исур, только с ним рядом была она.

Мать Тамары работала ветеринарным врачом. Когда у коров начинался отёл, она почти жила на работе. Вечером всегда забегала домой, чтобы пожелать детям добрых снов, но часто задерживалась, и добрых снов желала Марфа Игнатьевна, постоянно ворча одно и то же:

– Приучила, вот и приходи сама лбы им лобызай!

И если Тамаре от бабушки когда-никогда доставался поцелуй, то младшему брату не доставалось ничего. Трёхлетний Сенька хныкал всю ночь, пока к утру мать не приходила его успокаивать.

Иногда Тамаре удавалось убаюкать брата, но случалось такое редко.

Отец Тамары последние полгода жил в городе. Приезжал только на выходные. Уехать в город его уговорила жена. Невыносимо было уже слушать, как Марфа Игнатьевна поливала зятя грязью.

Настасье без мужа было тяжело. Но за полгода она привыкла.

Дочь всегда радовалась приезду отца.

Он уже у калитки кричал:

– Тамара Афанасьевна, Арсений Афанасьевич, прибыл ваш старший брат! Встречайте-ка батьку!

Отец называл себя старшим братом, чем очень раздражал тёщу.

Дети выбегали к отцу, а Марфа Игнатьевна бормотала:

– Когда ж ты уже сгинешь с этой земли?

Потом она демонстративно задирала вверх подбородок и уходила в свою комнату.

Поначалу Тамара замечала, что отец скучает и по своей жене. А потом стала прислушиваться к их разговорам и поняла, что наступил разлад.

Однажды Настасья и Афанасий ругались так громко, что Марфа Игнатьевна выбежала из комнаты с полотенцем и набросилась на зятя:

– Ты мою Наську не смей обижать!

На что зять ответил тёще:

– Уймитесь, мама! Уймись, старая змея! Никто вас не звал.

Потом Тамара слышала мамин плач и отцовские причитания.

А наутро бабушка говорила дочке:

– Может, сейчас ты начнёшь понимать, что он тебе не пара?

Больше ругани между родителями не было. Отец всё так же у калитки звал детей, но больше никогда при них не обнимал жену. Да и сама Настасья уже не смотрела на мужа как раньше.

Вот и сегодня, услышав голос отца, Тамара выбежала на улицу.

За ней побежал Сенька:

– Я первый, я первый!

Тамара сбавила скорость, дала возможность брату первому подбежать к отцу.

Марфа Игнатьевна на приветствие зятя ничего не ответила, ушла к себе.

Втроём дождались Настасью.

Отец привёз из города большой пирог с вишней и колечко жене.

Тамаре было радостно оттого, что мама улыбается.

Улыбался и отец. Но вечером они опять ругались: негромко, но довольно слышно.

– Никогда больше не приеду в этот дом! – от слов отца сердце Тамары сжалось, и она захныкала, как её младший брат.

Мама прибежала, укоризненно посмотрела на дочь, погрозила пальцем.

Тамара отвернулась, но плакала уже беззвучно.

Наутро отца уже не было. На обеденном столе стояла его любимая кружка. Сундук, в котором хранились вещи, опустел.

В доме было тихо, Тамаре стало страшно.

– Мам, – пропищала она, – мама!

В ответ тишина.

Тамара вышла на улицу.

Земля была припорошена тополиным пухом. Девочка удивилась этому. Только вчера ничего не было. Лёгкий ветерок поднимал пух с земли. И этот поднятый пух норовил залезть Тамаре в нос, щекоча и заставляя чихать.

Тома обошла дом, заглянула в окно бабушкиной комнаты. Заметила, как та расплела свои седые волосы и смотрела на себя в зеркало.

А потом Марфа Игнатьевна как будто положила руки на плечо кому-то невидимому и сделала несколько танцевальных движений. И как закружилась в танце!

Тамара еле успевала следить за ней.

Она никогда не видела бабушку танцующей.

Зачем-то представила вместо невидимого партнёра вчерашнего героя бабушкиной сказки Исура.

Марфа Игнатьевна остановилась, подошла ближе к зеркалу. Слегка припудрила лицо.

Тамаре нравился запах порошка, которым бабушка пудрила лицо. Однажды она пробралась в её комнату и решила попробовать припудрить себя. Но что-то пошло не так: коробочка с порошком выпала из рук Тамары, и всё высыпалось на ковёр.

Дрожа от страха, девочка собирала порошок, плакала. Дула на ковёр.

Наказание было обидным. Тамара пропустила три ужина и на три дня осталась без маминых поцелуев. Больше никогда она не брала чужое.

– Томка! – услышала девочка. – Где ты с утра уже ходишь? Иди сюда, сегодня чтение у нас.

Тамара с неохотой шла домой. Читать бабушкины книги ей не хотелось.

Бабушка сегодня была подозрительно весёлой. Когда к обеду Настасья пришла домой, Марфа Игнатьевна сказала внучке:

– Поди погуляй, потом продолжим.

Но Тамара гулять не пошла, решила подслушать разговор.

– Давно бы так, – начала Марфа Игнатьевна. – Раньше меня послушать стоило, и дети были бы другими.

– Какими другими? – Настасья была недовольна.

– Воспитанные! Не кривоногие, как Сенька, не больные, как Томка. Это где такое видано, чтобы от воды тело волдырями покрывалось?

– А не ваших ли рук это дело?

– Что ты мелешь, неблагодарная? – бабушка перешла на шёпот, Тамара с трудом различала её слова.

– Если бы не вы со своими травами, – Настя тоже стала шептать.

Больше Тамара ничего не слышала.

Она ждала, когда женщины начнут говорить нормально.

– И что теперь ты будешь делать без мужика?

– Жить, – ответила Настя. – Мужик мой никуда не делся, он нас в город зовёт. Но я не поеду.

«Ой, – сердце Тамары забилось радостно, – в город. Вот бы уехать к папке!»

– Но я не поеду, – повторила Настасья. – Я нужна здесь. В городе мне нечего делать.

– И правильно, мужичка себе тут присмотри. Вот Пётр Александрович, например… Воспитанный, умный… Правда, тоже пролетариат, но вижу в нём воспитание. Не то, что у твоего Афанасия.

– Ой, нашли кого сватать! – Тамаре показалось, что её мать даже засмеялась.

– А чего ты хохочешь? Ты ещё заблей как коза. Хохочет она. Детям отец нужен.

– У них есть отец, – Настасья перестала смеяться.

– Он больше не вернётся сюда, сам же сказал.

– Мы будем к нему ездить. Вот в воскресенье и поедем. Томе будет интересно в городе.

– Ну давай, давай… Поезжай. Дождёшься, пока Петра Александровича не уведёт бабёнка какая.