– A где же люди? – вновь заговорил, наконец, Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко

– Среди людей тоже одиноко, – заметила змея.

Каждый вечер он совершал свой переход. Шаг за шагом по проторенному пути, среди удлиняющихся теней на красных барханах песков, в свете багряного закатного солнца, он сам казался черной тенью. Всегда один… всегда в пути…

Его мрачную фигуру дополнял лишь посох. И каждый раз все было по-разному. Суровые ветра сдували барханы, возводили новые, стирали с глаз долой следы тяжелых ног. Пустыня неизменна, но она постоянно меняла свой облик. Он привык к этому. Пустыня стала его частью, он впитал ее в себя. Но иногда, порой, его посещали миражи. И тогда он видел зелень садов, бурлящую реку, стены большого прекрасного города. Он чувствовал запахи, слышал шум людей. Он видел, как с радостным криком бежит ребенок. В такие моменты он кусал губы до крови, чтобы не видеть. Чтобы прогнать мираж и вспомнить другое. Потому что иллюзии – это не жизнь. Пустыня давно поглотила его душу. Смертная тоска и долг, – вот единственные союзники среди этого морока.

До конца пути он добирался, когда солнце полностью утопало за горизонтом и на черном, необъятно черном небе высыпали тысячи звезд. Когда тьма опускалась на пески, когда ночь вступала в свое право, только тогда он мог остановиться, откинуть капюшон и устремить свой взгляд туда.

Там тоже когда-то была жизнь. Там тоже были сады. Но теперь, там царила пустота: зияющая, как бездонная дыра; как чудовище, что пожрало само себя, бездыханное и иссохшее, словно обломанная ветка дерева на ветру.

Он стоял всю ночь, недвижим как камень. Старый и забытый словно… словно труп в том проклятом зале. Его лицо уже давно не меняло выражения, он забыл многое из того, кем был когда-то, потому что Пустыня давно поглотила его душу. Но иногда, смотря туда, его пальцы сильнее стискивали посох.

Он уходил перед рассветом. Когда небо уже теряло свой маслянисто черный свет, когда на волнистом горизонте появлялась чуть светлая желто-розовая полоска, а звезды меркли, он разворачивался и всегда уходил обратно. И никогда не оборачивался назад…

Вечернее солнце на безупречно чистом голубом небе заливало теплым светом двор, в котором одиноко прохаживался невысокий пожилой человек в темно-синем жилете.

Он не был стариком в прямом смысле этого слова, но седина полностью легла на его голову, а морщины покрыли все его загорелое лицо. Вместе с дряхлостью возраста в этом не высоком росте, в его коренастом теле и жилистых руках скрывалась такая сила, а глаза светились таким живым пытливым огнем, какому бы позавидовал любой человек гораздо моложе его.

Сейчас он тихонько брел по песчаной дорожке, рассматривая окна жилых домов, щурясь от яркого солнца, и опирался на свою красивую трость с набалдашником в виде головы льва.

Эта любопытная деталь уже много лет несла в себе цель не помогать ее хозяину в движении, но придавать внушительный вид, когда он недвижим стоял и строго смотрел на собеседника.

А пока Акиму Филимоновичу некого было «сокрушать». Он частенько поглядывал на часы и озабоченно хмурился, видя, как стрелка неутомимо скользила по кругу. Собеседник опаздывал.

Поговаривали, что Аким Филимонович уже давно отошел от дел, потому что он покинул кресло директора Академии пять лет назад и за это время больше ни разу не побывал в ее стенах. По мнению многих людей, он достоин лучшего отдыха и покоя. Но не таков был дух этого человека, и, не смотря на вечернюю жару, он стойко ждал под палящим солнцем, тогда как мог бы оказаться в Садах под раскидистыми ветвями цветущей сирени.

Горячий ветер шевелил волосы на голове; горячее солнце склонялось все ниже, от чего тени удлинялись, вытягивались на горячей земле. Упрямство победило и в какой-то момент оказалось вознаграждено! К нему навстречу, запыхавшись и сбивший дыхание, бежал молодой человек с черным портфелем в руке. По его лицу градом струился пот.

– Простите! – Воскликнул, задыхаясь, мужчина. Он выпучил на Акима Филимоновича налитые кровью глаза, и стал вытирать платком мокрое лицо. – Простите меня, пожалуйста, нас очень сильно задержали на собрании. Я торопился, как мог!

Аким Филимонович оживился. Он не сердился на него и только усадил друга на скамейку.

– Да отдышись ты! Успокойся! И о чем же там говорили? Вы поднимали вопрос о Пустыне?

– Да если бы! – отмахнулся собеседник, которого звали Владимиром. – Сейчас все речи только о Загорных Озерах и только о них! Три озера могли бы быть пригодны для жизни. И уже почти очищены, но вы понимаете… Подрывники! Мы по плану хотим заселить Озера через два года.

– Два года! – Аким Филимонович сокрушенно покачал головой. – Два года – это так много! Потребности Города возрастут, и все, что мы сделаем – так это посадим пару деревьев и потравим всю рыбу, пока она будет приживаться. Наши дела идут слишком медленно.

– Я понимаю вас Аким Филимонович, – возразил Владимир. – Но вы же знаете, подрывники! Они гадят и гадят, просто потому что им так нравится!

– Знаю, но послушай меня, Володенька! Даже, если получится усмирить подрывников. Даже, если мы очистим Озера полностью, возродим в водах жизнь и насадим там сады – это будет лишь малой горошинкой того, что мы должны были уже сделать десятилетия назад!

– Аким Филимонович! – Владимир снисходительно улыбнулся и поглядел на своего друга и наставника. – Вы великий реформатор, но даже ваши идеи не могут так быстро воплотиться в жизнь. По крайней мере сейчас.

– Это тебе в Совете Академии так сказали? – Старик сел на скамейку рядом с Володей и упрямо поджал губы.

– Поймите, без вас, мы бы почти ничего и не добились в Восстановлении. Но на все нужно время, а Озера – это очень важный шаг, поэтому и стоят они во главе угла.

Аким Филимонович покачал головой и выдохнул, словно смирился с происходящим. Но в душе бурлило пламя – большое, искрящееся и жаждущее освобождения. От него уходило что-то очень важное. Невероятно нужное! Какая-то тончайшая нить, которую там страшился оборвать. И Володя понимал, что никакими уговорами, ни упреками и ласками, его собеседник не остановится.

– Скажи, мой друг! Ты принес?

– Конечно! – Володя в подтверждение своих слов снова улыбнулся и вытащил из портфеля увесистую большую папку. – Я только не пойму, почему вы сами за ней не пришли? Вам же доступны любые архивы!

– Милый Володенька! Ты и то мне не веришь, так не хватает еще тревожить Совет из-за такой мелочи. Это же не Озера, право слово!

– Аким Филимонович!

Старик рассмеялся и забрал у Владимира папку. Его пальцы коснулись переплета с такой нежностью и бережливостью, сложно это были крылья бабочки или редкого лепестка цветка. Он уже предвкушал бессонную ночь, ожидал ее с огромным нетерпением и больше ни о чем не хотел мечтать.

Владимир смотрел на это преображение с большой любовью и уважением. Так всегда было, когда собеседник, словно молодой лев, готов был прыгнуть прямо в пекло, чтобы своей отвагой, достичь новых горизонтов.

– Скажите мне! – Володя коснулся слегка его плеча. – Почему именно эти архивы? Почему Пустыня?

Лицо Акима Филимоновича словно помолодело на десять лет.

– Видишь ли Володенька. В песках так часто скрыто что-то очень важное! И это надо найти.

– Но ведь прошло так много лет, что может еще остаться под песком целым и невредимым?

– Многое, Володенька. Очень многое.

Он вспомнил, как двадцать лет назад оказался в Пустыне и нашел там красивый цветок. Единственный и одинокий в безбрежном море дюн. Когда-то он рассказал часть этой истории Владимиру, но тот воспринял его как добрую светлую сказку. С тех пор Аким Филимонович никому ничего не говорил, однако сейчас не нашел в себе силы промолчать.