Но не суть, не суть. Мы же тут как бы не о Павлове, а о Елисееве. А Елисееву в той статье посвящен такой проникновенный пассаж: "И вот со страниц "Нового мира" какой-нибудь знатный академик объявляет гениальную русскую прозу Платонова продолжением физиологических очерков Глеба Успенского и уже-то всю послеплатоновскую русскую прозу, обращенную к своему народу, пока что пробуя, намекая, еще без имен, объявляет не более чем "талантливым эпигонством"". И цитата соответствующая из елисеевской статьи: "Народническая традиция Глеба и Николая Успенских, последним вершинным достижением которой был Андрей Платонов, а эпигонами, правда очень талантливыми, деревенщики, ныне мертва".
В общем, заступился букеровский лауреат за обиженного классика. Все чин чином, даже фамилия зоила не упоминается. Вот только насчет "без имен" Павлов немного погорячился. Имена в новомирской статье Елисеева как раз есть. Точнее, имя. И названо оно в аккурат перед тем предложением, которое цитирует автор "Письма к другу". Вот, пожалуйста: "Павлова волочит, тащит за собой инерция великой, но мертвой традиции". А уже дальше про Успенских и Платонова.
Естественно, после такого диагноза и Платонова срочно полюбишь, и "злобного щенка" до конца жизни запомнишь, чтобы при каждом удобном случае поминать как клеветника России.
И вот это в манере Елисеева, может быть, самое главное: он критик-диагност, он умеет так определить писателя, что тот будет трепыхаться, как пришпиленная бабочка, и статьи писать о том, что в эпоху Сервантеса критиков не было, оттого "Дон Кихот" так хорош получился, но с булавки ему уже не слезть и надпись на этикетке не поменять.
И совершенная неправда, что Елисеев "обращает внимание лишь на те книги, статьи, эссе, что позволяют ему проявить свой дар - дар насмешника, сатирика", как утверждает Сергей Беляков (цитата, отобранная Елисеевым для того же АРССовского буклета). Скорее уж наоборот: удивительно, как мало отличаются "положительные" и "отрицательные" елисеевские статьи. В какой-нибудь "Синдром Фрица" вполне неблизкого ему Дмитрия Бортникова Елисеев вникает столь же тщательно, как и в стихи своего любимого Сергея Стратановского. Разносная статья про Юрия Мамлеева, после которой объекту, по-моему, только одно и остается, что тихо уползти из литературы, не менее убедительна и аргументирована, чем рецензия на симпатичную критику быковскую "Орфографию".
Но самый блестящий образчик елисеевской критики - это, конечно, его летняя рецензия на сборник Андрея Немзера. Единственный в своем роде пример, не рецензия даже, а непонятной жанровой природы сочинение в манере "бормочущей розановской записки", агон, стилевое состязание, в котором рациональной центростремительности насквозь логичного Немзера противопоставляется дионисийский хаос, распад, шушукание по углам: "Я здесь краем, краем". Спор маргинала Марсия с Аполлоном, закончившийся, по счастью, для обеих сторон благополучнее того, античного - нравы за истекший период все же несколько смягчились.
Евгений ЕРМОЛИН
8.01.2004
Русский Журнал: Вы рассматриваете литературу и искусство вообще как "попытку свидетельства об истине" и "орудие познания Бога". Возможно ли, на ваш взгляд, в рамках литературы прикосновение к истине или литература все же - лишь тоска по ней, "сны о чем-то большем"?
Евгений Ермолин: Но ведь и сны - это прорывы и провалы в бездну, это опыт Бога или путь к Нему. Некоторые мои важнейшие мистические переживания связаны с пребыванием в состоянии сна. И так, наверное, могут сказать многие. На своих вершинах литература - это сюрреалистический гнозис, проникающий к основам человеческого и космического бытия. Откровение Иоанна Богослова - архетекст почти всей последующей словесности. Это диалог с тайной. В нем рождается истина о человеке. О мире...
РЖ: О Боге?
Е.Е.: Да, и о Боге, в той мере, в какой Бог отразился в человеке и в нашем мире. Бог хочет быть познанным. Он не скрывается, не таится. Почему же писатель лишен способности осуществить этот предельно ответственный гнозис? Я не вижу здесь пропасти. Бог встречается с человеком и в литературе. Конечно, лучше, наверное, получить базисные сведения о Боге из Библии, а не из современной литературы. Но я верю, что Бог говорит с миром и человеком сегодня , что Он особым образом раскрывается во всяком личном опыте.
РЖ: Ваши эстетические симпатии на стороне того направления (в самом широком смысле слова), которое на языке критики XIX века называлось "идеализмом". Не кажется ли вам, что в современной литературе (я имею в виду практически все постреалистические течения) "побеждают" именно те произведения, где идеал остается не названным, где он присутствует лишь в свернутом виде или даже по видимости отсутствует вовсе (самые разные имена: Джойс, Платонов, Хармс, Беккет, Уэльбек и т.д.)? Возможно ли в сегодняшней ситуации образное воплощение идеала или литература сейчас способна указывать на него лишь "от противного"?
Е.Е.: Погодите-погодите. Что еще за "постреалистические течения"? Давайте сначала в этом разберемся. Сегодня, когда очевиден провал на экзамене истории проекта "русский постмодернизм" со всеми его причиндалами (кстати, предсказанный мною десять лет назад, в 1993 году, в "континентовской" статье "Место человека во вселенной"), даже смешно отождествлять (хотя бы и так деликатно, как это делаете вы) современную литературу с постреалистическими течениями. Вообще, нельзя недооценивать позорный провал игрового релятивизма и доморощенного пандемонизма в искусстве. Это главное литературное событие начала XXI века. Реализм же в искусстве - я уверен - никогда не устареет, не кончится. Он был всегда и будет всегда, составляя главное, а иногда и единственное содержание искусства в любую эпоху. Храмовый синтез искусств в христианстве - тотально реалистичен. Осевые экзистенциальные свидетельства каждого века - в высшей степени реалистичны. Экспрессионизм, сюрреализм и - в значительной мере - неоклассика в искусстве ХХ века - это почва, на которой перманентно произрастал экзистенц-реализм. В той мере, разумеется, в какой мы видим в реализме прежде всего не средства (они-то как раз и меняются, устаревают и, слава Богу, обновляются), а цель.
Теперь об идеализме. Вы, наверное, вспомнили мою программную статью "Идеалисты" в "Новом мире". Ну да, я - идеалист, и не только по своим философским воззрениям и верованиям. Я - идеалист и в смысле чаяния высшего, стремления к целокупно-позитивному идеалу. И вот давайте я это подчеркну. Мне это приятно сделать. Не прагматическая сермяга, не тайная дипломатия, не потакание злобе дня и сиюминутной выгоде, не обслуживание власть имущих, а жажда идеала и стремление опознать, назвать и даже воплотить его сейчас и здесь. Ради этого и из-за этого пришел я в критику. С этим я прошел сквозь чужой для меня литературный карнавал 90-х с их нетрезвыми играми и скучными вакханалиями. Оцените, кстати, это двойственное отщепенство - сначала, в 80-х, по отношению к режиму, а потом по отношению к литературной среде и тусовке - тоже своего рода тоталитарному микросоциуму. И меня радует, что в новом веке и в новом литературном поколении я очень часто нахожу и понимание, и поддержку. Не то чтобы это меня укрепило, меня уже трудно вообще сдвинуть, но это меня... ну да, просто радует.
Живые люди задыхаются и не хотят прозябать в той мутной клоаке, в которую попытались превратить литературу - увы, увы! - мои ровесники. Скандальный крах этого литературного поколения еще долго будет примером того, как можно славно начать (ну все-таки, в позднесоветском-то андеграунде) и бесславно кончить. Не взрывом, а всхлипом. Их слава обернулась бесславьем. Сколько бы они еще ни пыжились на ТВ и сколько бы ни верещала их тусовка. Они - ну хоть те же знаковые Вик. Ерофеев с Сорокиным - остались - персонажами литературной эстрады, литпопсой. Это дома на песке. И как это совпало с политическим фиаско в начале века практически всех, за редчайшим исключением, представителей той же генерации. В поколении нет ни одного государственного деятеля, только мелкие популисты или сектанты! Ни одного сколько-то крупного философа! Ни одного великого писателя! Это ужасно. Впрочем, сам себе противореча, я все-таки скажу, что питаю кое-какие надежды на Юрия Малецкого, Андрея Волоса, Олега Павлова, Александра Вяльцева, Сергея Щербакова... Ну, не знаю на кого бы еще. Может быть, на Андрея Дмитриева? Или Марину Вишневецкую? Питал бы и на Александра Еременко с Иваном Ждановым, но они вот взяли и замолчали... А Тимур Кибиров - говорит, но лучше бы, кажется иногда, помолчал. Любить - одно, а питать надежды - другое. Я и Немцова с Хакамадой люблю, и Чубайса с Ходорковским. А что толку? Ну, я молюсь о них.
