Разобраться со своими чувствами по поводу превращения Василевского-критика в Василевского-публициста мне оказалось достаточно сложно. Конечно, я один из тех упомянутых в интервью пользователей, кто первым делом скачивает из сетевой версии "Нового мира" очередную "Периодику", а потом уже смотрит все остальное. Но с другой стороны, мне всегда нравились собственно литературно-критические выступления Василевского, и нынешний песок в виде Кара-Мурзы с Олегом Платоновым, на мой вкус, слишком неважная замена тому овсу.

У Василевского-критика есть (было?) несколько очевидных достоинств. Во-первых, завидный полемический темперамент - в 90-х он воевал на несколько фронтов одновременно, защищая поэзию от Пригова, прозу от Сорокина, масскульт от Золотоносова, художественный вымысел от Гольдштейна и т.д. Во-вторых, впечатляющий диапазон возможностей: от изящного, почти литературоведческого эссе "Попытка компенсации" до такого блестящего образца саркастической аналитики, как "Вот Слаповский, который способен на все" - о Слаповском с тех пор писали много, но не совсем понятно зачем: этой рецензией почти десятилетней давности феномен писателя, собственно говоря, исчерпывается. К этому перечню надо прибавить редкий дар психологического анализа, когда рецензируемого автора клали на кушетку и разбирали до последнего винтика, как в случае с неудачно съездившим в Иерусалим иеромонахом Романом.

К концу 90-х на смену всей этой цветущей сложности пришла "Периодика". О жанровой природе этой рубрики сказано много и в основном правильного и восторженного. Александр Агеев, например, назвал ее "единственным настоящим "ноу-хау" в крупноформатной литературной журналистике 90-х годов".

Это, конечно, так. Но, на мой взгляд, "Периодику" нужно рассматривать еще и как своего рода стратегический ход. Или, если заимствовать приговское выражение, использованное самим Василевским в одной из его старых заметок, "назначающий жест". Появление подобной рубрики "назначает" "Новый мир" ""золотой серединой", условной осью, по отношению к которой... позиционируются другие журналы". Тот, кто обозревает и структурирует литературное поле, тем самым как бы приподнимает себя над ним. И в этом плане "Периодика" восходит не к "Библиографической службе "Континента"", на чем настаивает Игорь Виноградов, а к столетней давности практике тотального рецензирования - к деятельности Брюсова в "Весах" и "Русской мысли", к "Письмам о русской поэзии" Гумилева.

В современной ситуации так, волевым жестом, назначил себя первым критиком Андрей Немзер и десятилетием ежедневного труда заставил литературу поверить в это. Параллель не случайная. "Немзер - своего рода литературный ОТК", - говорил в недавнем интервью РЖ Дмитрий Бак, поясняя, что прозаик NN может побояться сочинять откровенную лажу, зная, что Немзер прочтет и приложит. В таком случае "Периодика" - нечто вроде ОТК для авторов non-fiction. Об этом хорошо написал Агеев в уже цитировавшемся "Голоде".

В пользу этой версии свидетельствует и эволюция рубрики, описанная самим Василевским в интервью. От авторского комментария к объективной подборке цитат - так и должна она была развиваться в рамках избранной стратегии.

Боюсь, правда, что Василевскому в силу его темперамента не слишком уютно в роли беспристрастного арбитра, которая так легко давалась тому же Брюсову. Даже маска редактора "наиболее универсального" толстого журнала, "печатающего не все, но замечающего все", Василевскому ощутимо жмет, и иногда он ее с видимым удовольствием сбрасывает, превращаясь на пару минут в Василевского середины 90-х: "Я хочу сказать Владимиру Новикову, который радуется тому, что спустя двадцать лет любимые им Соснора и Айги вошли в число уважаемых, премируемых и проч. Я думаю, что не пройдет и двадцати лет, как мое нынешнее убеждение, что Соснора и Айги - выдуманные, несуществующие поэты, станет общим местом. [Владимир Новиков с места: "А аргументы?"] Дело обстоит еще хуже, чем представляется профессору Новикову, никаких аргументов не нужно".

Никита ЕЛИСЕЕВ 

26.12.2003

Русский Журнал: Никита Львович, вы несколько раз говорили, что "серьезная" русская литература находится в кризисе и ваши надежды сейчас связаны скорее с жанровой беллетристикой. Вы видите в этом естественную актуализацию младшей линии или же это необратимый процесс: "мир, как мы его знали, подходит к концу", и литература превращается в средство развлечения, конкурирующее с боевиками и компьютерными играми?

Никита Елисеев: Позвольте, но "естественная актуализация младшей линии литературы" как раз и означает, что "мир, как мы его знали, подходит к концу"... По крайней мере, я так понимал и понимаю формалистов, у которых я вычитал эту самую мысль насчет "актуализации младшей линии". Иное дело, кто это "мы", знавшие мир, который подходит или уже подошел к концу? Я, к примеру, уже столько миров увидел, подошедших к концу или вовсе кончившихся, что впору завопить: "Мы, мы, мы, что за странное слово? Неужели они - это "мы"?"

Иное дело, что я не то чтобы надежды связываю с жанровой беллетристикой. Нет, нет, здесь потребно иное слово. Не надежда, а... прогноз, что ли? Диагноз? Здесь не радостный клич Льва Лунца "На Запад! К Стивенсону!" и не веселое довлатовское "Долой Пруста и Джойса! Да здравствуют Виталий Бианки и Борис Житков!". Здесь такая... мм... печальная констатация факта - "литература превращается в средство развлечения".

То есть умирает. Или не умирает? Я не знаю. Понимаете, мне кажется, что если литература будет только средством развлечения, то она попадет на то поле, где ее побьют. Футбол - азартнее, шахматы - интеллектуальнее, фитнес - здоровее, кинематограф - зрелищнее. Конкуренции с боевиками и компьютерными играми литературе не выдержать.

Я, кстати, если и хвалю современные жанровые книги, то как раз такие, в которых развлекуха (so?), экшен (так, что ли?) не более чем средство решения... мм... извините, высоких, внелитературных задач. Идеология "решателей" этих задач может быть мне - мягко говоря - не близка, но я ценю энергию, пусть это будет даже энергией ошибки, как в "На будущий год в Москве" Вячеслава Рыбакова.

Видите ли, я люблю писателей, которые уважают читателей. Писателей, которые стараются писать интересно, но уверены в том, что читателям интересен не один только экшен. Господь с вами (ними, нами), а у ругаемого-хвалимого Тарантино в "Бешеных псах" что? Экшен? Да там полфильма разговаривают - и на какие темы! Вслушайтесь: "Потому что она испытала боль, вот и полюбила. Ей больно, очень больно, а казалось бы, со всем городом переспала! Поэтому песня и называется "Как девственница".

Мне, к примеру, ругаемая-хвалимая "Орфография" Дмитрия Быкова по сердцу, постольку поскольку там остросюжетная история соединена, сцеплена с нетривиальными - ей-ей! - мыслями и чувствами касательно положения интеллигенции в мире, который подошел к концу...

РЖ: Существует ли сегодня деление русской литературы на питерскую и московскую?

Н.Е.: Не знаю. Наверное. Питер все-таки очень странный город. Не похожий ни на Москву, ни на другие русские города. Может быть, это мне только кажется так? Я ведь живу в Питере, а в прочих городах - наездом, набегом, пробегом. Хотя, знаете, уж очень это хорошо получилось у Давида Самойлова в "Кломпусе":

Поэты с берегов Невы!