Олег действительно обернулся, но лишь скользнул равнодушным взглядом по моей сжавшейся от холода фигуре и двинулся в сторону работающего катка, который заканчивал очередной проход по периметру площадки. Я застыла на месте, потрясенная: меня просто не узнали. Я тут же нашла этому объяснение. После болезни, осунувшаяся, синяя от холода, закутанная в немодную и некрасивую куртку, в старых брюках, которые тетка заставила надеть, чтобы я смогла их натянуть на толстые шерстяные рейтузы, конечно, я представляла жалкое зрелище. Слезы снова навернулись на глаза, несколько капель даже потекли по щекам, застывая на морозе. Втянув голову в плечи, поплелась в сторону метро. Хотелось курить. Я достала пачку сигарет (тогда я курила жуткие, как сейчас помню, сигареты «Опал») и стала чиркать спичкой. Спички никак не зажигались, и это тоже добавило злой жалости к себе. Мимо проходил какой-то курящий парень. Смело сокрушая теткины установки, я подошла к нему и попросила закурить. Он протянул мне свою слюнявую, без фильтра сигарету, буркнув, что у него нет спичек. Я взяла, преодолевая брезгливость, раскурила свою, и мы разошлись.
Но вот эта остановка на пути к метро, как оказалось, уже была знаковой в моей жизни. Потому что именно в тот момент, когда я задержалась, перед тем как перейти дорогу, из-за поворота со стороны телецентра выехала серая «Волга» и затормозила прямо передо мной, мешая мне ступить на переход. Я стояла и ждала, когда проедет машина, а она все не трогалась с места, и из нее кто-то смотрел на меня. Наконец, дверца открылась, из машины вышел Олег и громко сказал-спросил:
– Лена, это ведь ты? Господи, как я рад, садись. Тебе куда?
Нам было не по пути. Олег собирался посетить еще один объект за городом, по Ярославскому шоссе, но я согласилась на его предложение: поехать вместе туда, а потом он подвезет меня прямо к дому.
Мы ехали по пустынному шоссе (вот времена были!), и он мне рассказывал о старых друзьях, общих знакомых, немного о своей жизни, не задавал мне никаких вопросов, чему я была очень рада. Он уже стал главным инженером одной крупной автомехбазы, успел развестись и опять жениться. Недавно заглянул на вечер встречи однокурсников, пришли немногие, то ли были заняты, то ли уже потеряли интерес к подобным сборам.
Мы подъехали к загородному объекту – строительной площадке для будущей бензоколонки и остановились около рабочей бытовки. Олег открыл своим ключом висевший на сарае замок, пригласил меня войти. Внутри было тепло и чисто. Олег расстегнул свою шикарную кожаную на меху куртку, наподобие тех, что носят летчики, обнял меня за плечи, поцеловал куда-то в висок, усадил за стол, сам сел напротив и сказал:
– Ну, твоя очередь. Рассказывай, Леночка-Ленточка, помнишь, как мы тебя звали? Ты ведь была такая легкая, нежная, правда, как шелковая ленточка. Рассказывай, мне все интересно.
Он смотрел на меня и улыбался, а улыбка его была радостной и замечательно доброй. Мне хотелось тоже, непринужденно улыбаясь, ответить ему что-нибудь шутливо, с юмором. Однако неожиданно для меня самой, глаза мои наполнились слезами, и я пробормотала:
– Да вот наряды никак не могу выписать рабочим.
Интонация от сжатости горла получилась трагической. И дальше я ему коротко рассказала, как дважды честно измеряла сделанный объект, но по нормам оплата получается мизерной, и что делать, не знаю. Олег слушал, глядя на меня с каким-то странным выражением, возможно, пытаясь уловить в моем печальном рассказе искру юмора, но ее не было. Все у меня было очень серьезно. И тут он не выдержал и, не дослушав меня, расхохотался так, что долго не мог остановиться, повторяя, почти с восхищением:
– Сантиметром мерила дорогу! По нормативам рубль вышел. Бухгалтерша погнала снова измерять… Ну и ну, насмешила.
Мне стало обидно, что он смеется, но его смех был настолько добрым и искренним, что спустя немного, я уже сама весело смеялась вместе с ним.
Мою кошмарную проблему он решил за десять минут, приписав в перечень действительно произведенных моей бригадой работ, изрядное количество других, вполне реальных и даже необходимых, исходя из указаний известных строительных норм и правил. Кроме того, вместо двух дней получалось, что на объекте бригада трудилась не покладая рук целых пять. В результате расчетов моего спасителя каждый работяга получит по восемнадцать рублей, а бригадир целых двадцать пять. Тогда, в конце 60-х, это были совсем неплохие деньги. Моя зарплата бригадира, например, составляла семьдесят три рубля в месяц. Помню это точно.
– Спасибо, Олег, уже не зря встретились, а то я бы так и ездила, измеряла бы дорожку теткиным сантиметром, – сказала я, не оставляя надежды казаться остроумной, но у меня плохо получалась. Я снова чувствовала себя последней дурой, к тому же жутко непривлекательной. А он, улыбаясь, продолжал глядеть на меня, и по взгляду и улыбке нельзя было сказать, что я уж совсем уродина. Казалось, наоборот, он просто любуется мною. И, как будто уловив мои мыслишки, успокоил:
– Какая же ты прелестная девочка. Сижу и снова любуюсь тобой, как и тогда. Ты знала, конечно, что в редакции мы все были в тебя влюблены, даже Боря Зальцман и его Аллочка, – добавил он уже шутливо, видимо, чтобы не смутить меня окончательно. – А сейчас давай-ка все-таки расскажи мне о себе. Как эти годы-птицы у тебя пролетели? Ого, уже шесть лет прошло? Ну, я понимаю, училась, защитила, получила диплом, а кроме этого? Рисуешь по-прежнему?
Он задал вопросы, а сам в это время встал, подошел к металлическому ящику типа сейфа, позвенел внушительной связкой ключей в руке, быстро нашел нужный, открыл дверцу и достал бутылку коньяка. Из недр того же ящика он вытянул две изящные рюмочки, начатую коробку шоколадных конфет и ярко-красное блестящее яблоко.
– Для колера в этом сером сарае, или просто – немного лета в холодной Москве, – пояснил Олег, передавая мне яблоко. Он разлил коньяк по рюмочкам. – За встречу. За такую замечательную неожиданную встречу, – сказал он и тут же, явно привычно, одним махом, выпил.
Я чуть отпила из своей рюмки: к крепким напиткам я так и не приобщилась. А Олег снова полез в ящик и достал оттуда граненый стакан.
– Извини, Ленточка, не могу такими малыми дозами. Эдак и опьянеть можно, а мне еще на другой конец Москвы тебя везти.
Он сразу налил треть стакана и опять легко, не морщась, выпил все содержимое. Потом сел поудобнее, закурил, взглянул на меня уже серьезно и внимательно:
– Ну, колись. О чем твоя молодая душа горюет, скажи старшему брату все. Я буду тебя слушать хоть до рассвета.
Я откусила шоколадную конфету, бодро подняла рюмочку, отпила глоток и с некоторым вызовом предложила:
– А давай, Олежек, поговорим о смысле жизни. Помнишь, сколько вы трепались тогда в редакции про этот самый смысл? Дым стоял от жарких споров, ну, и от сигарет ваших тоже, конечно. Обкуривали меня, бедную девочку, не думая о последствиях. Я ведь тогда и начала с вами курить. Так вот я его, смысла своей жизни, все еще ищу. А ты нашел?
Я не выдержала своего бравурного тона. На глазах опять навернулись слезы, и мне захотелось в эту же минуту забиться куда-нибудь под лавку. Олег тактично этого не заметил, молчал. Я тоже. Молчание затягивалось.
– Помнишь, к нам в институт как-то приехал один поэт из северной столицы? После его выступления я долго не возвращался в редакцию, вы меня ждали почти до полуночи, помнишь? – наконец заговорил он.
– Еще бы, конечно. Помню, что вскоре ты перестал писать стихи. Это было событие. Но ты никому ничего не объяснил.
– Да, не объяснил, – подтвердил Олег. – Я уже слышал об этом парне о от своих ленинградских друзей. Очень хотел с ним познакомиться. Встреча организовалась не без их помощи. Мы сидели на крохотной кухне в чьей-то квартирке и разговаривали. Я даже заслужил несколько минут его молчания: читал ему свои стихи.
Олег замолчал, раздумывая, быть может, продолжать рассказывать или не стоит. Посмотрел на меня, как бы оценивая степень моей восприимчивости. Потом, тряхнув головой, решив, что не все так безнадежно, торжественно произнес:
