– Всё верно, я сегодня с суточного, – киваю устало. – Ваша мать переволновалась и попросила меня приехать. Мне просто... – запинаюсь, но тут же продолжаю, – ...нужно было немного поспать, иначе я бы не выдержала.

– Конечно, – он хмурится. – Извините за эту ситуацию. Но завтра вы ведь приедете?

Уже открываю рот, чтобы сказать, что не приеду, но закрываю. Я пока ещё не поняла, как мне действовать.

– Будьте, пожалуйста, с утра, – не дождавшись от меня ответа, говорит Володя. – Мне нужно будет уехать.

– Хорошо, – шепчу, еле шевеля губами.

– У вас точно всё в порядке? – с сомнением спрашивает мужчина.

– Просто устала, – качаю головой. – До свидания. Скажите, пожалуйста, Виолетте Валерьевне, если она спросит, что я уехала. Раз вы вернулись, она не будет больше так переживать.

– А вы сами что, не…

– Извините, мне пора! – прерываю его на полуслове и почти бегу ко входной двери.

Лучше пройдусь до выхода из посёлка пешком и вызову такси туда. Здесь я больше находиться не могу.

Не помню, как оказываюсь дома.

– Надюша, что с тобой такое? На тебе лица нет!

Мне навстречу выходит мама.

– Мамуль, – я не собираюсь её волновать, но всё же хочу спросить, – как бы ты поступила, если бы узнала, что мать намеренно соврала сыну, подставив при этом другого человека, который ей ничего плохого не сделал?

– Что за странные вопросы, Надюша? – мама смотрит на меня внимательно.

– Просто ответь, мамуль, – обессиленно опускаюсь на диванчик в коридоре, поднимаю на неё глаза.

– Дорогая моя, – мама присаживается рядом, обнимая меня. – Любая мать хочет лучшего для своего ребёнка. Проблема в том, что это «лучшее» может расходиться с представлениями самого ребёнка о том, что ему нужно. Но мама всегда остаётся мамой. И человек, который станет причиной, даже невольной, разрыва отношений между мамой и сыном… это ляжет тяжким грузом на его совести.

А затем, помолчав, добавляет:

– Лжецу рано или поздно придётся ответить за свои слова. Можешь считать меня наивной, в мои-то годы, но я твёрдо в этом уверена. Главное – быть честной перед самой собой.

Киваю в ответ.

– Я очень устала, мамуль, пойду спать.

– Конечно, милая, – мама целует меня в лоб.

Падаю на кровать в своей комнате, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

Организм у меня всегда так реагировал на стресс. Зато когда я высыпалась, получалось находить в себе силы думать и действовать дальше. Вот и теперь, когда открываю глаза ранним утром, чувствую, что мне стало легче.

На часах ещё нет пяти, но солнечный луч из-за шторы уже подбирается к кровати – в моей комнате окно выходит на восток. Мама ещё спит, поэтому я тихонько поднимаюсь, умываюсь и возвращаюсь к себе.

Подумав, достаю пакет с формой, которую забрала с собой и не успела отвезти Володе. Может, конечно, зря… но решаю пришить погоны и шевроны на китель. В конце концов, отпороть их можно будет за пару минут, если что. За то короткое время, что мы встречались, я никогда этого не делала, но помнила – Володя рассказывал как-то, что это особая гордость для военного, носить форму, погоны к которой пришила любимая девушка или жена.

Женой я так и не стала, но хочу хоть немного почувствовать отголосок того счастья, которое окружало нас в те месяцы. Вчера одной – и самой большой – обидой в моей жизни стало меньше! Меня не бросали. Володя ни в чём не виноват.

И всё же он поверил матери, подсказывает мне подсознание. Поверил, не стал пытаться ничего выяснять… И теперь снова поверил. Но как было не поверить? Во-первых, моя мама права. Это всё-таки его мать. Во-вторых, с чего ему было сомневаться? У неё всё получилось очень складно.

Тряхнув головой, избавляюсь от этих мыслей. Виолетта, конечно, редкостная дрянь… Но её не исправить. И обратно уже ничего не вернуть. Мы с Володей оба изменились. Той девушки, которую он, наверное, любил, раз собирался сделать предложение, уже нет.

Разглаживаю форму, закончив свою работу. Аккуратно сворачиваю, складываю обратно в пакет. Сегодня отдам. Есть совсем не хочется, поэтому вызываю такси и еду в посёлок.

– Доброе утро! – одновременно со моим такси у знакомых ворот тормозит другая машина, здоровенный сверкающий внедорожник, и оттуда выходит темноволосый высокий мужчина. – Дайте угадаю, – прищуривается, глядя на меня, – вы Надежда! А я Даниил Антонович Игнатьев…

– О-о-о, – у меня невольно расширяются глаза, – вы тот самый Игнатьев?! Нейрохирург?

– Чувствую себя по меньшей мере Элвисом Пресли, – ухмыляется мужчина, подбоченившись. – Откуда вы меня знаете?

– Я читала вашу последнюю статью, – говорю восхищённо, называя один из ведущих научных медицинских журналов.

– Ну надо же, – он улыбается, – значит, нас таких уже двое. Польщён, – слегка кланяется, но без всякой издёвки. – А вы та самая медсестра, которая снимает боль наложением рук?

Вот теперь в голосе слышна мягкая насмешка, но совсем не обидная, поэтому я улыбаюсь.

– До такого мне далеко, – отвечаю в тон. – А техники массажа, думаю, вы знаете получше меня.

– Рад познакомиться с вами, Надя, – кивает мужчина. – Пойдёмте к нашему пациенту, – открывает мне дверь, видимо, уже успел нажать на вызов охраны.

– Почему к нашему? – хмурюсь, проходя во двор и направляясь к дому. – Я только компаньонка Виолетты Валерьевны.

– О, господи, вы точно святая, – Даниил Антонович смешно морщит нос. – Справляться с этой старой…

– Доброе утро, – перебивает нас хмурый голос.

На крыльце стоит Володя. Перебегает взглядом от меня к Игнатьеву и обратно, и чем дальше, тем более мрачным делается его лицо.

– Доброе, доброе, – отзывается нейрохирург. – Ну ты даёшь, Солнцев, такое сокровище откуда-то откопал! Познакомился вот с твоей медсестрой, теперь думаю, а не переманить ли её к себе в клинику?

– Я не его медсестра!

– Даже не думай!

Мы с Володей выпаливаем всё это вместе, и Игнатьев, смерив нас обоих весёлым взглядом, поднимается на крыльцо.

– Пошли уже, больной, лечить тебя будем. Наденька, мне ваша помощь потребуется!

Проскальзываю мимо сердитого Володи и прохожу в коридор. В эту самую секунду я безумно благодарна Даниилу – он умудрился сгладить мне приход сюда и одновременно неведомо как поднять настроение.

– Конечно, Даниил Антонович, – отзываюсь на его слова.

– Вот и прекрасно! – Игнатьев опять бросает хитрый взгляд на мрачного, как грозовая туча, «пациента», который зашёл в дом за нами следом. – Ну, чего встали? Пойдём в кабинет.

– А где Виолетта Валерьевна? – поворачиваюсь к Володе.

– Она во дворе, пьёт чай, – отвечает он мне.

– И отлично, – Игнатьев потирает руки. – Ты уж прости, дружище, не горю желанием встречаться с твоей матушкой, так что давайте, быстренько, сейчас все инструкции вам выдам, и мне на работу пора.

В кабинете нейрохирург достаёт из сумки упаковку с ампулами и всё, что нужно для инъекций.

– Надюша, препарат вам знаком? – показывает мне название.

– Да, – пожимаю плечами, – это внутримышечные инъекции, ничего особенного.

– Вот и отлично! Ему, – Игнатьев кивает на стоящего возле двери Володю, – прописан недельный курс. Так что вам, как говорится, и карты в руки. Если будет сопротивляться, разрешаю применять силу.

– Ну что ты несёшь, – раздражённо хмурится Володя.

– Так, Наденька, вопросы? – проигнорировав его слова, обращается ко мне нейрохирург.

– Да нет никаких вопросов, – говорю растерянно. – Только я ведь два через два здесь, не смогу каждый день…

– М-да, – мужчина задумчиво трёт подбородок. – А где работаете?

– В отделении хирургии, – называю больницу, и он довольно кивает.

– У Добрынина, значит! Шикарно! Ну, в крайнем случае, пусть тогда приезжает к вам в больницу. Володь, этот вопрос как-то сами решите между собой. Свою медсестру я гонять не буду, и к нам тебе ехать значительно дальше. И не вздумай забить на это!

– Тебе не пора? – с намёком спрашивает его Володя.