Он знаком с моей матерью. И не слишком высокого о ней мнения. Я бы и рад с этим поспорить, да вот только не могу. У неё тяжёлый характер.

После той командировки, где наша группа попала под взрыв, а меня контузило, и я два дня провалялся, введённый в искусственную кому, мне диагностировали потерю кратковременной памяти.

Два месяца моей жизни исчезли, будто их никогда и не было. Всё, что я знал об этом времени, было рассказано мне сослуживцами – ну и матерью, естественно. Вот только уже тогда было ясно, что она не может знать всего. Но в первое время после болезни и выздоровления было не до того. Реабилитация, комиссии, одна за другой, затем объяснительные, отчёты – ситуация тогда вышла из-под моего контроля.

Проблема была в том, что при попытках вспомнить, что же я упустил, головная боль возвращалась. Это… пугало. Не давало работать. И я перестал даже пытаться. Наоборот, всеми силами избегал напоминаний. Ну в конце концов, что такого судьбоносного могло случиться в моей жизни за десяток недель?

А теперь у меня появились подозрения, что мать намеренно что-то от меня скрыла. И связаны они были с Надеждой.

Я начинаю медленно вспоминать, проговаривая все свои действия. Дохожу до того момента, когда Надя помогла мне.

– Это интересно, – с любопытством глядит на меня Дан, – потом расскажешь, где ты её нашёл, такую умелую. Дальше.

Дальше… Отвожу глаза и не хочу продолжать.

– Так, Володь, ты ведь понимаешь, что я с тобой сейчас говорю как врач? – слышу серьёзный голос. – А врачу, как священнику на исповеди – только правду. Ну что ты там, сексом с ней занимался, что ли?

– Нет, естественно, – фыркаю, – за кого ты меня принимаешь?

– За нормального мужика, который ненормально себя ведёт, – хмыкает Игнатьев. – Ладно, давай, колись уже.

– Я… странно себя чувствую рядом с ней, – признаюсь другу. – Вот и тогда, мне вдруг показалось, что я её знаю лучше, чем кого бы то ни было. Внезапное ощущение близости. У тебя бывало такое?

– Бывало, – вздыхает Дан, – однажды.

Кидаю на друга быстрый взгляд. Судя по выражению лица, об этом его спрашивать не стоит.

– Потом я сказал, что уеду в командировку, – подбираюсь к самому главному, – а она на это ответила фразой, цитатой из книги…

Зажмуриваюсь, Игнатьев подскакивает с места, но боль не возвращается, так, слабый отголосок.

– Нет, всё нормально… – выдыхаю, – почти… Я вспомнил!

– Что конкретно? – друг внимательно смотрит на меня.

– Это уже происходило со мной! Только я говорил эту фразу!

Задыхаюсь, потому что перед глазами встаёт картинка: знакомая комната в старой дедовой квартире, я стою возле двери и делаю вид, что складываю что-то в нагрудный карман. Поцелуй – сам собой приходит ответ. Что за идиотизм? Раздаётся девичий смех, и... голова взрывается болью.

– Так, тихо-тихо, – слышу сквозь спазм голос Дана.

В этот раз прийти в себя получается быстрее. Введённые лекарства помогают.

– Там… у меня в квартире, перед той командировкой, я прощался с девушкой, – выдавливаю из себя.

– Лицо? Имя? Что-нибудь? – негромкий голос друга не мешает, но и сосредоточиться не получается.

– Ничего, – выдыхаю разочарованно, – только смех. Получается, мы жили вместе, раз я выходил, а она оставалась в квартире. Но… куда она исчезла? Почему не пришла в больницу, когда узнала?

– А с чего ты взял, что она узнала? – Дан прищуривается.

– Вот же дерьмо, – хриплю с трудом, потому что голова разрывается – на этот раз не от боли, а от роящихся мыслей.

– Так, похоже, тебе есть о чём подумать, – Дан поднимается с места, проверяет капельницу, отсоединяет её, но катетер из вены не убирает. – Сегодняшний день и следующую ночь проводишь здесь, под присмотром. Завтра поговорим о том, что тебе делать дальше.

Засыпаю я с трудом. Даже во сне слышу тот смех, вроде бы весёлый, но с ноткой грусти. Образ девушки так и теряется, ускользает сквозь пальцы, и всё же откуда-то приходит уверенность, что она была очень важна для меня.

С утра Дан занят, и к нему в кабинет я иду уже ближе к обеду.

– Садись, – друг сосредоточенно просматривает бумаги, лежащие перед ним. – Значит, так. – Задумчиво смотрит на меня, крутя в руках ручку. – Попробуй-ка вспомнить опять ту сцену, про которую говорил мне вчера.

Знакомый-незнакомый смех тут же всплывает в памяти.

– Не болит голова? – Дан смотрит испытующе.

– Нет, – тут до меня доходит. – Ты считаешь, если я всё вспомню, то… головные боли прекратятся?

– Володь, я врач, – устало отвечает мне друг. – Я привык опираться на доказательную медицину. Но, как ни странно, именно потому, что я врач, я также верю в то, что существуют некоторые механизмы внутри нашего тела. Механизмы, которые мы можем заставить работать. Поэтому иногда возможно если не всё, то многое.

Мы молчим несколько мгновений, а затем Дан выпрямляется.

– Я даю тебе неделю. После этого либо ты докладываешь обо всём главе, либо это делаю я, тут решай сам.

Сжимаю челюсти. Знал, что так будет, но от этого не менее хреново.

– Как я могу исправить ситуацию? – спрашиваю, подумав.

– Для начала, эту неделю ты сидишь на больничном, – хмыкает друг мрачно. – Проходишь курс инъекций, которые я тебе назначаю. И не морщись. Не дай бог узнаю, что сачкуешь…

– Каким образом? Что, заставишь штаны снимать и задницу показывать? – язвлю зло.

– Понадобится – заставлю! Сам буду приезжать с утра! – рявкает Дан. – Ты уже и так вляпался по самые яйца!

– Ладно, успокойся, – поднимаю руки, – я всё сделаю.

Друг выдыхает.

– Через неделю глава будет в курсе. Тебя отправят на комиссию. В твоих интересах быть максимально здоровым и в собственном уме, ты понял меня? Я не могу дать никаких гарантий – только эту неделю. Чтобы ты мог выдохнуть, привести мысли в порядок, подлечиться и… вспомнить. Сейчас, когда дело сдвинулось с мёртвой точки, у тебя может получиться. Тогда, возможно, – он поднимает палец вверх, – возможно, тебе повезёт.

– Спасибо, Дан, – киваю.

Я понимаю, что это максимум, который друг может для меня сделать.

– Пошёл ты, Солнцев… – вздыхает Дан, – …отдыхать. И лечиться.

– Уже ухожу, – хмыкаю невесело. – Какие там лекарства покупать нужно?

– Сам привезу завтра, – бурчит в ответ. – Чтоб даже не вздумал отвиливать. Езжай домой. Лучше бы тебе ближайшие сутки побыть в тишине.

В тишине? Ну уж нет. У меня есть только семь дней, чтобы разобраться, что произошло в моей жизни почти семь лет назад. И я знаю, кого нужно спросить в первую очередь.

Глава 12

Владимир

Из больницы к матери я еду на такси. По дороге пытаюсь решить, как повести с ней разговор, чтобы она не вздумала опять шантажировать меня своим давлением, больным сердцем или ещё чем-нибудь.

Мама, конечно, не самый здоровый человек. Но судя по словам и рекомендациям врачей, ситуация значительно лучше, чем она сама изображает. Вот и Надя говорила, что…

А, чёрт! Мысли всё время сползают в сторону девушки. Встаёт в моей голове, как живая – темноволосая девочка с грустными глазами. Именно девочка. Сколько ей там лет? Сколько бы ни было. Если бы не эта печаль в её взгляде, она казалась бы значительно моложе. Вспоминается, как она смотрела на меня в тот момент, когда я распустил её волосы… Ниже живота сразу начинает тянуть.

Дерьмо. Слишком давно у меня никого не было. И сейчас не до того.

Таксист тормозит у дома, я расплачиваюсь, выхожу, открываю дверь калитки своим электронным ключом.

– Владимир Святославич! – тут же выскакивает Игорь. – Слава богу! Как вы?

– Всё хорошо, Игорь Петрович, не волнуйся, – хлопаю мужчину по плечу.

Игорь работал ещё у моего отца, в личной охране. После его смерти, когда я отказался принимать на себя обязанности генерального директора компании и передал их отцовскому товарищу и совладельцу Виктору Юрьевичу, Игорь сам предложил остаться работать именно у меня. Мне было несложно согласиться. Всё-таки Игорь уже в возрасте, да и за матерью кому-то нужно было приглядывать, а он всегда спокойно переносил её выходки.