Шокировано разглядываю тонкие черты лица, напоминающие мне папу.
Блин…
Просто поверить не могу. Ревность с ног сшибает. Я просто. Просила. У него. Любви.
Как ты мог, пап?..
— Ты Адель? — спрашиваю чужим, хриплым голосом.
— И что? — отвечает девчонка с колкой претензией.
— Меня зовут…
— Да знаю я тебя, — она машет рукой и враждебно смотрит. Как волчонок. — Зачем примчалась?
Разместив свободную ладонь на шее, сжимаю ее и стараюсь унять внутреннюю дрожь.
Продолжаю:
— Я была в крематории. Произошло какое-то недоразумение.
— Все нормально произошло, — осекает она. — Это мой папа. Мы — его семья. И хоронить должны мы.
— Я…
Дар речи теряю.
Морщусь от опоясывающей туловище смертельной обиды.
Как ты мог, пап?..
— Начнем с того, — вступает Ваня, предостерегающе глянув на меня. Даже если бы я очень хотела, то не смогла сейчас ему перечить, — что семья Александра Степановича — это его официальная супруга и дочь.
— И че? Это на бумажках только… У меня они тоже есть.
— Вы понимаете, что ваши действия неправомерны? — интересуется Ваня строго. — Это статья.
— Да мне пофиг. Папа — мой. И похоронила его я. А не эти две кикиморы, — кивает на меня с ненавистью. — Твари, которые до инфаркта его довели.
Делаю шаг назад, как от пощечины.
С последними словами Адель издает звук, похожий на писк сигнализации, и поспешно отвернувшись, всхлипывает. Горько плачет. Трясется вся.
Я не выдерживаю и тоже прикрываю рот ладошкой. Дышу в неё, зажмуриваясь. Не знаю. Прозвучавшее в наш с мамой адрес обвинение — как последняя ниточка, которая с треском разорвалась и меня больше ничего не сдерживает.
Слезы нескончаемым потоком бегут по щекам.
— Так, — гремит Ваня над ухом. — Отставить слезы. Обе.
— Ты кто такой, чтоб тут указывать? — кричит Адель, поворачиваясь. Глаза красные и злые. — Пошли вон отсюда, городские.
Отскочив, она пытается прикрыть дверь, но Ваня оказывается проворнее и проталкивает в щель ногу. Удерживая металлическую ручку, угрожает:
— Мы сейчас вызовем полицию.
— Вызывай, — фыркает она. — Я ничего не нарушила.
Шмыгает носом.
— Да? — усмехается Соболев. — А подделка документов? Тебе шестнадцать, ты на своей странице в "ВК" забыла возраст поправить.
Выглядит комично, но мы обе округляем глаза. Я — удивленно, а Адель — испугано.
— Где прах? — Ваня продолжает давить на нее.
— На кладбище, — выговаривает Адель слабо. — Сегодня с утра похоронили, — задевает меня горящим взглядом, в котором явно чувствуется победное выражение.
Я мотаю головой. Так разве бывает вообще?
— Пошли, — Ваня хватает девушку за руку и тянет на себя. Тяжелая дверь гремит.
— Ку-да?
— На кладбище, — ведет её к воротам.
Я иду за ними, стараясь не думать. Не думать, не жалеть себя и… вообще не дышать.
Адель молча усаживается на заднее сидение «Рэнж Ровера».
— У меня веб-камера во дворе, — предупреждает, когда мы все оказываемся в салоне. — Если вы что-нибудь со мной сделаете…
— Ты че, сериалов пересмотрела? — закатывает глаза Ваня и обращается ко мне. — Тай, ты как, малыш?
— Нормально, Вань, — сдавленно отвечаю.
Отвернувшись, слабо откидываю голову на спинку сидения. Молча слушаю их диалог. не вступая.
— Показывай дорогу, мошенница, — мрачно просит Соболев.
— Никакая я не мошенница.
— А возраст в документах кто подделал?
— … Друг помог. Лучший.
— Идиот твой друг.
— Пашка наоборот гений.
— Гений… Как ты теперь восстанавливать их будешь, подруга гения? Подделка документов знаешь чем тебе грозит?
— Разберусь уж как-нибудь.
— Разберется она… Дорогу показывай.
— Вперед проедь.
Дорога до поселкового кладбища проходит без происшествий. Выбравшись из машины, мы такой же процессией, как и у дома, заходим на территорию. Долго блуждаем среди рядов с памятниками.
Когда слышу крик, почти подпрыгиваю.
— Папа, — ревет Адель и присаживается у свежей могилки. — Папка мой…
Покачиваясь от ветра и слабости, разглядываю обычный деревянный крест, покрытый лаком, цветы в трехлитровой банке и… даже не специальную табличку, а обычную бумагу в мультифоре с напечатанным ровным шрифтом:
Валеев Александр Степанович. Годы жизни.
Поверить не могу, что это все не сон или глупая шутка.
Отца похоронили другие люди. Мы с мамой так внимательно выбирали памятник с гравировкой, оплачивали достойное место на городском кладбище и определялись с фотографией… Правда, кое-как её нашли, потому что папа везде хмурый и недовольный.
— Папка, — ревет Адель в голос. — Как мы без тебя сейчас?.. Я так тебя люблю.
Ваня делает шаг и обнимает сзади вовремя. Иначе я бы точно упала.
— Держись, — шепчет тихо, обжигая горячим дыханием.
Вытираю слезы под оправой солнцезащитных очков.
Смешанные чувства рвут душу в клочья. От странной жалости к этой юной девчонке до безумной, всепоглощающей тоски по отцу и осознанию того, что вот… передо мной его могила.
Все.
Все кончено. Что бы он ни натворил и как бы кого не обманывал… Его больше нет.
Предъявлять папе претензии посмертно — глупо и странно.
Мой взгляд зацепляется за фотографию, скрытую срезанными цветами. Расцепив Ванины руки у себя на талии, обхожу могилу и беру снимок.
Сквозь пелену на глазах смотрю на папу и неверяще мотаю головой, потому что на этом снимке он... будто другой. Не такой безразличный, как я привыкла. Не такой загруженный и серьезный.
