Прикрываю глаза. Вспышки. Невесомость. Теперь мы оба падаем.
Падаем в пропасть, как единый организм. Одно целое — он и я.
— Ладно. Ты только люби меня, — робко прошу, практически засыпая.
— Буду любить, — твердо отвечает Ваня, обжигая мои мокрые щеки горячим дыханием.
*
Спустя три дня
В холле крематория довольно много людей, которых я из-за долгого ожидания условно делю на две части. Одни — явно сотрудники ритуальных служб — хмурые и равнодушные, другие же — родственники с выцветшими от горя лицами.
— Наша очередь, — тянет меня за руку Ваня, поднимаясь.
Все делают вид, что друг друга не замечают. Каждый в своем панцире.
Подойдя к окну, протягиваю документы — паспорт и свидетельство о смерти папы на гербовой бумаге.
— Валеев Александр Степанович, — тихо произношу. — Нам нужно забрать урну с прахом для захоронения.
Грузная сотрудница крематория тут же натягивает очки и, словно ныряет в большой журнал, сверяет данные на мониторе компьютера. Нахмуривается.
— Так… Валеев…
— Нам сказали через три дня, — шепчу.
Ком в горле. Последний шаг остался. И мы все выдохнем, надеюсь.
— Так постойте… Забрали уже Валеева.
— В смысле, забрали? — округляю глаза возмущенно.
Это какая-то шутка? Если да, то крайне неудачная. В этих стенах шутить — грех страшный. Растерянно смотрю на Ваню. Он аккуратно сдвигает меня и заглядывает в окно.
— Извините, фамилия ведь распространённая, может вы что-то напутали? — обращается к ней. — Посмотрите еще раз. Будьте добры!..
— Я еще в своем уме, — злится она, листая журнал.
— Но, как? — снова вступаю в диалог. — Как такое могло произойти, скажите мне? Свидетельство о смерти у меня на руках. Без него вы не имели права выдавать урну. Вы что-то напутали, где мне сейчас искать…
— Значит, получили с документами, — женщина хватает синюю папку со стола. — Вот, пожалуйста, дубликат свидетельства о смерти и копия паспорта. Заявление… Получила дочь. Еще вчера.
Дочь? Что за бред?
Соболев поигрывает желваками на скулах. Тоже раздражается, поэтому я снова вступаю в диалог. Голосом, сбивающимся в истерику, проговариваю:
— Но у папы кроме меня не было детей. Я — единственная дочь и я ничего не получала. Понимаете?
—Девушка, — кричит сотрудница на весь первый этаж. — У нас тут все задокументировано. Ошибок быть не может. У нас серьезная организация с лицензией. Вот, пожалуйста, прах выдан Валеевой Адель Александровне…
— Как? — ахаю. В голове коллапс происходит.
— А адрес там есть? — гремит Соболев у меня над ухом. — Разберемся еще с вашей «серьезной организацией».
— Есть. Вот, пожалуйста, поселок Каменка, улица Трудовая, дома девять.
Глава 39. Тая
Сегодняшний день кажется нескончаемым.
— Думаешь это здесь? — нервно спрашиваю у Вани.
— Адрес совпадает…
Растерянно озираюсь и покрепче сжимаю его руку.
Вокруг нас самая настоящая деревня — разноцветные дома, дорога без намека на асфальт и заборы из профлистов. Воздух такой свежий. Бодрит, несмотря на то, что я вдруг отчаянно боюсь. В первую очередь, информации, которую не хотела бы узнать вот так.
— Может, я один схожу? — Соболев тоже смотрит по сторонам, щурится от яркого солнца. — Переживаю за тебя.
— Я нормально, Вань, — бодрюсь.
Вспоминая телефонный разговор с мамой, дрожу как осиновый лист. Не смогла я ей сказать, что именно произошло в крематории. Струсила.
— Нормально она, — он бурчит, потирая подбородок. — У тебя глаза на мокром месте. Вот-вот в обморок грохнешься. Давай сам все решу говорю, Тай?
— Спасибо тебе, Вань. Правда, — на секунду прижимаюсь к нему и тут же отстраняюсь. — Но я сама должна. Понимаешь?
— Ну давай, самостоятельная моя, — вздыхает и подталкивает к покосившимся воротам, открывая их передо мной. — Ты главное держись, малыш. Я рядом…
— Угу. — Киваю, смаргивая с ресниц тяжелые слезы.
Даже описать не могу, что сейчас внутри творится. Вся моя вытроенная жизнь в мелкие щепки разлетается.
У папы есть дочь. Еще одна.
Все это время он нас обманывал. Возможно, жил на две семьи?.. Часто ведь сюда, в поселок мотался.
Получается, всем врал? Или они знали?..
На душе гадко и противно. Все потому, что мои эмоции по отношению к отцу, которого я безутешно оплакивала всю последнюю неделю, превратились в черный, невнятный сгусток.
Я злюсь, обижаюсь и… ревную.
Всю жизнь я неосознанно, робко и беззвучно просила у папы любви. Хоть капельку. А он все время оправдывался вечной занятостью, своей профессией, важной миссией. А сам?..
Врал.
Просто врал.
Мы проходим к одноэтажному дому по узкой дорожке, выложенной из искусственного камня. Я невольно осматриваюсь. Двор чистый, я бы даже сказала идеально вычищенный. У небольшого покосившегося сарая целый транспортный арсенал — велосипед, электросамокат и сигвей с ручкой.
Усмехаюсь. Где тут ездить-то на всем этом? До первой канавы, потому что ближайшая ровная дорога только на трассе, ведущей в город.
Пока я размышляю об этом, Ваня настойчиво стучится в окно, за которым практически сразу же приходит в движение белоснежный тюль.
Поглубже закутываюсь в пальто и поправляю солнцезащитные очки, мечтая поскорее оказаться дома. Закрыться ото всех и снова плакать у Вани на плече. Просто непрекращающийся в жизни сюр высасывает из меня все последние силы.
Единственная моя радость — Соболев.
Переглядываемся, слушая шаги за дверью.
— Добрый день, — вступает Ваня, как только перед нами появляется девушка в джинсах и толстовке, поверх которой накинута красная болоньевая куртка.
— Добрый…
Светлые, раскосые глаза замирают, когда замечают меня.
Я дыхание задерживаю, потому что… она на меня похожа. Не так чтобы сильно, но что-то явно есть, раз Ваня сжимает мою руку ободряюще и поглаживает большим пальцем ладонь.
«Все нормально» — передаю ему безмолвное послание и снова уставляюсь на девушку. Она симпатичная, стройная и высокая. Волосы убраны под капюшон толстовки, но, мне кажется, они должны быть светло-русыми.
