На медовый месяц Игорь выделяет всего несколько дней, но каких! Греция, Родос, шикарный отель, люксовый номер, горячий воздух, прекрасное море и… его пылкая, нежная, горячая, ненасытная любовь. Правда загорать приходится с парео на животе.

На второй скрининг мы едем вместе. Это невыносимо трогательно, Игорь держит меня за руку и всю дорогу отвлекает какими-то шутками и историями. Я очень волнуюсь, и он нашел элегантный способ скрасить мое беспокойство.

Узист водит смазанной гелем штукой по моему едва начавшему расти животу и радостно произносит:

— Радуйтесь, мама, у вас будут мальчики! — потом поворачивается в сторону ширмы, за которой ожидает Игорь. — Мальчики, папа! Сразу два наследника!

Когда мы выходим в коридор, Игорь крепко меня обнимает, даже чуть больно делает, так я ощущаю яростный стук его сердца.

— Игорь, ты меня раздавишь, — сиплю, слегка похлопывая его по плечу.

Он сразу отпускает меня, отстраняется, и я замечаю непривычный блеск у него в глазах. Новости, похоже, его растрогали. Аккуратно беру Игоря за руку, чтобы показать, что он не один. В знак поддержки. И мы снова обнимаемся. Теперь он не сплюскивает меня, только шепчет на ухо:

— Спасибо, любимая. Я счастлив.

В спальне Жизель приходится сделать новый косметический ремонт, чтобы она больше походила на мальчуковую спальню. В ней будет детская.

Время проходит, и ходить с животом становится все сложнее. Людмила обихаживает меня со всех сторон, носит завтраки в постель, помогает надевать обувь. Она вообще после поминок стала как шелковая, а сейчас особенно. Беременность проходит хорошо. Кажется, судьба наконец повернулась ко мне лицом и злоключения закончились!

Партнерские роды Афанасий Викторович, наблюдающий меня акушер-гинеколог, нам запрещает. Роды будут проведены путем кесарева сечения, поскольку беременность одноплацентарная. Меня нисколько не волнует шрам, главное, чтобы для детей было безопасно.

Игорь самостоятельно отвозит меня в клинику на тридцать восьмой неделе и вверяет, Афанасию Викторовичу, который за время беременности стал мне как друг. Врач заверяет, что лучше родить не дожидаясь сорока недель, потому что у меня двойня, а это зона высокого риска.

Наступает день, на который назначена операция. Пока за мной не пришли, звоню Игорю. Хочу услышать его голос. Немного волнуюсь за здоровье мальчишек. За себя почти не переживаю. Хоть бы с малышами все было хорошо!

В трубке звучат длинные одинокие гудки. Игорь не подходит. Давненько такого не случалось. В солнечном сплетении копошится тревога, но я гоню от себя пугающие мысли. Игорь просто занят. Откладываю телефон на тумбочку, когда дверь открывается и входит моя медсестра. Говорит, что пора.

В душе поднимается мандраж. Мне надо успокоиться. Нельзя волноваться, это вредно не только мне, но и малышам. Но успокоиться не получается вплоть до того, как мне вводят наркоз.

66

Когда Эльвира позвонила, я сидел в машине у клиники и не мог снять трубку. Я знал, что сегодня это должно случиться, и настолько нервничал, что побоялся ответить ей. Я не люблю терять контроль, и в тот момент я себя не контролировал. А чем это заканчивается, я отлично знаю.

Да, Эльвира не услышала от меня напутственных слов, но она увидит мои действия, когда все закончится. Афанасий сообщит, как все прошло. На него сорваться не так страшно, как на Эльвиру. В конце концов, он успел понять, кто я и что из себя представляю. Знал, на что шел, записывая Эльвиру в свои пациентки.

Я намеренно приехал к клинике один, чтобы не было свидетелей моего взвинченного состояния. Лидер всегда хладнокровный. Лидер-то лидер, но я все-таки не железный. И я невыразимо волнуюсь за Эльвиру и пацанов. Даже не знаю, за кого сильнее. Если мне придется выбирать, это будет неразрешимая дилемма и невыносимый выбор.

Головой понимаю, что все должно быть хорошо. Афанасий вел всю беременность, наблюдал, новости были только положительные. Но сам факт того, что Эльвире предстоит такое глубокое, как же его… инвазивное! вмешательство, вызывает дрожь внутри. Я не религиозный и не верю, но сейчас я готов просить любых богов, чтобы они помогли.

Телефон вопреки обыкновению стоит на звучном режиме, чтобы наверняка не пропустить звонок от Афанасия. Не свожу взгляд с черного экрана, а звонок все не раздается.

Прячу его в карман и иду в ближайший цветочный. Мне нужно хоть что-то сделать. Лавок, которые продают эти пыльцесборники, здесь в окруже целых три. Подхожу к ближайшей, не заходя в павильон, прошу сделать мне букет из десяти пионов и трех ирисов и украсить красиво, как они умеют.

Девушка-цветочница с холодным сосредоточенным лицом производит необходимые манипуляции и вскоре протягивает мне пучок цветов, приправленный какой-то травой и веточками. Наверное, я мог бы счесть его красивым, если бы он не действовал на меня, как слезоточивое оружие массового поражения.

Нос мгновенно отекает, глаза зудят. Чихаю три раза подряд, да так, что в голове звенит. Нет, Эльвира точно будет рада этим цветам. Кладу букет на капот, а сам забираюсь в машину. Ищу в бардачке антигистаминные таблетки. Как-то я их туда забросил… Нахожу и глотаю без воды. Лень искать киоск. Минут через двадцать меня начинает чуть отпускать, но не до конца. Однако я уже человек! Пока снова не взял цветы в руку. Плевать.

Телефон непривычным звуком оглашает салон. Афанасий. Сразу снимаю трубку, хотя внутри все переворачивается. Врач сообщает, что с Эльвирой можно повидаться и на детей посмотреть. Все мои в полном порядке.

С души скатывается огромный валун. Выскакиваю из машины как мальчишка, хватаю цветы и почти бегу в клинику.

На этаже меня встречает Афанасий.

— Неважно выглядите, Игорь, — замечает он укоризненно. — Простыли?

— Аллергия, — показываю ему букет. Нос снова отек и гнусавит.

Он кивает, успокаиваясь. Думаю, с вирусами тут даже на этаж подниматься не стоит.

— Эльвира в семнадцатой палате, — врач поправляет очки в тонкой оправе и окидывает меня придирчивым взглядом. — В уличной одежде к новорожденным не стоит заходить, как и в обуви.

Он велит мне пройти за ним и у дверей ординаторской выдает мне свежий белый халат, аж хрустящий, будто только что отутюженный. Указывает на висящий на стене дозатор для бахил. Надеваю что требуется и направляюсь к палате, но у дверей все же полностью снимаю ботинки и в носках захожу к Эльвире.

Она полудремлет на каталке, а рядом в двух одинаковых кюветах лежат полностью запеленанные пацаны. Спят.

— Все-таки пришел, — вяло тянет Эльвира, улыбаясь мне. — Я тебе звонила…

— Прости, я не мог ответить, — подхожу и целую ее в лоб. Кожа прохладнее, чем я ожидал, видимо, девочка потеряла много сил. Киваю ей на малышей: — Рад, что все хорошо закончилось.

Эльвира посмеивается и тут же морщится от боли. Ах да, смеяться ей сейчас противопоказано.

— Все только начинается, Игорь! — она смахивает рефлекторные слезы и вглядывается мне в лицо. — Что у тебя с голосом?

Спохватываюсь. Я и забыл, что притащил ей букет! Все забыл, стоило ее увидеть. Даже будто дышаться стало легче, хотя нос, конечно, по-прежнему заложен.

— Это тебе, — показываю ей букет.

Наблюдаю расцветающую на ее лице улыбку, и на сердце теплеет, в душе становится светлее. Эльвире букет пришелся по вкусу. Кладу его на подоконник и оглядываюсь в поисках вазы или чего-то похожего.

— Я вдруг понял, — добавляю задумчиво, — что никогда не дарил тебе цветов, и решил это исправить.

Да, для меня цветы — не только рассадник аллергии, а в принципе бесполезный подарок. Они завянут и единственное, что они дадут, — эмоции, которые так же быстро сменятся. Я всегда предпочитал подарки, которые останутся и продолжат радовать через время — машину, одежду, музыкальный инструмент. Да я никому цветы не дарил. Даже Жизель.

— Не страдай в следующий раз от своей аллергии, — улыбается Эльвира. — Цветы быстро вянут. Мне очень приятно, правда, но это необязательно. Я люблю тебя не за подарки, Игорь.