Провожатый подводит меня к столику, предупредительно отодвигает мне стул и после того, как я сажусь, откланивается.

— Ты сногсшибательно выглядишь, Эльвира, — хрипловато произносит Игорь, когда мы остаемся наедине. — Как нога?

Справляюсь с затопившей сердце радостью, что ему понравилось платье, и отвечаю:

— Спасибо, хорошо, уже не болит, — оглядываю стол, за которым только мы, и заполненный наполовину зал. — Когда прибудет человек, с которым вы встречаетесь?

Игорь растягивает на лице плотоядный оскал.

— Он уже прибыл, — жестом подзывает официанта. — У меня запланирована встреча только с тобой.

40. (Игорь)

Я ожидаю, что Эльвира обрадуется, но она напрягается. Стоило ей услышать, что никто больше не придет, легкость исчезла и улыбка сползла с красивого лица. Подходит официант и ставит на стол две высоких свечи в винтажных подсвечниках, зажигает. Здесь приглушенный свет, пламя озаряет лицо Эльвиры — она розовеет! Стесняется? Не ожидала, что я решу пригласить ее на романтический ужин?

Я прошу принести бутылку полусладкого французского вина, здесь оно все не младше пятнадцати лет, так что марка без разницы, и переключаю внимание на Эльвиру. Напряжена до предела. Сидит на самом краешке стула и озирается по сторонам, будто ищет способ сбежать. Сама разговор не начинает. То ли обижается, то ли правило дурацкое выполняет. Я уже и сам не рад, что ввел их. В тот момент мне это казалось логичным. Хотел овладевать, а не разговаривать. Теперь все поменялось.

— Почему ты так напряжена? — спрашиваю, чтобы начать разговор, и передаю ей полистать меню.

— Не знала, что мы что-то отмечаем, — Эльвира окидывает стол со свечами многозначительным взглядом и открывает кожаный журнал.

— Что, для ужина при свечах нужен повод? — мой новый вопрос заставляет ее задуматься.

Она краснеет еще сильнее. Прячет взгляд на страницах меню и сжимается так, будто хочет спрятаться за его обложкой, но потом все же поднимает взгляд и отвечает:

— Ну… Мой бывший муж не устраивал таких ужинов просто так.

— Я задумывал этот ужин еще неделю назад, но меня отвлекли дела в Москве, а потом еще дела и еще… Я наконец освободился и сразу реализовал свое намерение, — делаю заговорщическую мину. — Но что отпраздновать действительно есть. Ты можешь считать себя официально свободной от брачных уз.

Эльвира вдруг сереет и непроизвольно стискивает в кулаке шелковую салфетку. Опомнившись, отпускает. Смотрит на меня так подозрительно, что я сам начинаю сомневаться в собственных словах. Да что ж с ней такое?

— Это Марка надо было убрать, потому что грязно? — наконец справившись с эмоциями, выдавливает Эльвира.

Запомнила же! Наблюдательная девочка. И умненькая, я сразу это понял. Дожидаюсь, пока официант поставит на стол вино, и разливаю его.

— Нет, солнышко, — успокаиваю ее, протягиваю ей бокал. Поднимаю свой в знак тоста. — Все элегантнее. Когда мы с тобой ездили в ночной клуб, он приехал ко мне в поместье, там хорошо выхватил от парней. Они доставили его в больницу, где ему диагностировали хроническое психическое расстройство и признали опасным для себя и окружающих. Как только твое заявление на развод рассмотрят, суд расторгнет брак в одностороннем порядке.

Эльвира немного расслабляется, но я все же поясняю:

— А там, где было грязно, я решал не свою проблему. Один мой приятель не сдержался и слишком грубо поговорил со своим работником, — добавляю добродушия голосу. — Попросил меня помочь прибраться.

Эльвира чокается со мной, вяло улыбаясь. Отпивает вино и спрашивает:

— Теперь вы вернулись и снова будете брать меня с собой?

Зову все-таки официанта, чтобы потянуть время. Я не тот человек, которому нужна секретарша. И, по правде, брать Эльвиру с собой я могу далеко не на все встречи. Даже на большинство не могу. Моим партнерам не понравятся лишние уши.

Когда подходит официант, заказываю себе рубленую баранью котлету. Эльвира выбирает овощи гриль и запеченные шампиньоны. Отличный выбор.

— Мы так и не поговорили о твоих родителях, — перевожу тему, хотя новая еще более щекотливая. — Больно было узнать о себе такую правду?

Эльвира снова делает глоток вина, побольше на этот раз, вертит бокал на столешнице.

— Больно было сложить мозаику, — отвечает она. — С тех пор, как родилась сестра, мама перестала любить меня. Я думала, что я просто плохая дочь, раз постоянно ее разочаровываю. Что надо стараться лучше, быть примернее, вести себя правильнее. Но я всегда была недостаточно хороша.

Тоска в голосе Эльвиры терзает мне сердце. Мне это до боли знакомо. Только я не приемный сын, и у моего отца не было второго ребенка. Мой отец сам по себе был жестоким ублюдком.

— Ну и то, что отец принял предложение Марка вместо меня, тоже обрело свое объяснение, — договаривает Эльвира. — Просто я не из их рода, не их кровь, значит, меня можно продать.

К концу голос твердеет до стального. Скрипит обидой и злостью. Могу ее понять. Я бы не оставил своему отцу даже такую жизнь, какая у него сейчас, за подобное предательство.

— Игорь, — вдруг с пронзительным отчаянием в голосе произносит Эльвира, вонзая в меня трагичный взгляд. — У бизнеса Марка в любом случае окажутся правопреемники, и тогда они потребуют вернуть кредит. Могли бы вы выплатить долг моего отца? Я обещаю отработать все до последнего рубля!

Говорит так, будто долго вынашивала эту реплику. У меня от нее аж вино не в то горло пошло. Противные ощущения. Кашляю. Родители ее предали, а она продолжает о них беспокоиться?

— И ты даже не спросишь, какой там долг набежал? — спрашиваю ради интереса. Может, забыла?

— Мне нет разницы. Я готова работать сколько потребуется, — непримиримым тоном отвечает Эльвира. Прямо амазонка, готовая ринуться в бой. — Этот долг же не бесконечный!

— Твой отец тебя предал, — выговариваю строго. — И ты хочешь ему помочь? На твоем месте я бы радовался, что твоя лживая семейка пойдет по миру. Или больше, обратился бы к кому-то вроде меня, кто может их по-настоящему воздать им по заслугам.

— Не надо! — выпаливает Эльвира, взгляд становится испуганным, а потом в нем мелькает мольба. — Прошу, не делайте им зла.

Она вздыхает и оглядывает зал. Молчит какое-то время, будто собираясь с духом. Официант появляется снова и расставляет на столе заказанные кушанья.

— Я так не могу, — продолжает Эльвира, когда мы снова остаемся одни, смотрит в свой полупустой бокал, и я доливаю ей вина, но она этого будто не замечает. — Да, они скрыли мое происхождение, да, мама меня не любила, а отец продал Марку, но они — семья… Я не хочу мстить им. Мне хватит великодушия их простить. Я хочу, чтобы у них все было благополучно.

Поразительная девочка. Где-то очень глубоко мне становится совестно, что в свое время мне не хватило великодушия простить отца. Я никому этого не рассказывал, но с Эльвирой хочется поделиться. Похоже, сегодня вечер удивительных историй.

41

Стоит Игорю заговорить про кару для моей семьи, мне становится жутко. Я не могу выбрать, кто больше виноват передо мной. Папа продал, мама не любила, Алия просто присвоила все, что было моим. Моя семья меня вытолкнула и благополучно живет. И пусть дальше живут. Я не возьму грех на душу, чтобы решать их судьбу. А долг отца хочу выплатить, чтобы повести себя по-человечески. Вряд ли он узнает, а если узнает, кто выплатил его долг, вряд ли поблагодарит, но мне и не нужна благодарность. Я даже не знаю, в каком возрасте попала к чете Хамсутдиновых. Но они в любом случае дали мне кров, стол, образование. Неправильно за это платить черной монетой.

— Мне твое всепрощение кажется диким, — вдруг произносит Игорь резко и сминает в кулаке салфетку. — Со своим отцом…

Он на мгновение задумывается, будто взвешивает, рассказывать или нет, а потом все-таки продолжает:

— Мама сбежала от отца, когда мне было пять, — он допивает вино и обновляет оба бокала. Переставляет пустую бутылку на пол. — Но для меня, ребенка, она просто исчезла. Отец не рассказывал, что произошло. Ее просто не стало с нами.