Дама в беде. Держите меня семеро.

Не была бы так зла, восхитилась и поаплодировала таланту.

Жаль, времени нет, потому что именно этот момент выбирает ребенок, чтобы вынырнуть из-за спины Алешки и броситься к отцу.

Без звуков. Без криков, как делают практически все детки. Молча и, что лично я сразу подмечаю, по широкой дуге от Милославской. Будто очень сильно боится попасть в радиус ее цепких лап.

Поворачиваюсь вслед за малышом и жадно слежу за реакцией Романа. Не обращая ни на кого внимания, он присаживается на корточки, разводит руки и крепко прижимает к груди мальчонку, стоит тому обхватить его шею. Поглаживает худенькую спинку и тихо-тихо что-то шепчет на ухо.

У меня дыхание перехватывает.

Очень интимно и безумно трогательно выглядят большой и маленький мужчины, похожие друг на друга, как две капли воды. Темно-русый цвет волос, сбритые виски, длинные черный ресницы, овал лица, пухлые нижние губы и тонкие верхние – не имея шанса оторваться от завораживающего зрелища, с интересом наблюдаю за отцом и сыном.

Они же заняты исключительно друг другом. Роман что-то объясняет. Иван внимательно слушает, потом кивает. Живые, естественные, милые.

Невольно вспоминается Киров и то, что он никогда таким не был. Никогда не демонстрировал Алексею, что он – центр его вселенной, никогда не говорил, что сын для него лучший на свете, несмотря ни на какие трудности и невзгоды. Да он, если подумать, вообще не особо с ним общался. Воспринимал, как данность, обычный атрибут семейной жизни.

Закусив губу, тихонько признаюсь самой себе, что совсем чуть-чуть, по-доброму, но завидую Зотовым. Крепости их отношений, силе их связи, умению демонстрировать это друг другу без стеснений.

Роман открывается для меня с новой, невероятно восхитительной стороны. Не просто как ответственный мужчина, который покоряет силой характера и улыбкой, уважает других, держит слово и ценит правду, но и как папа.

Это у моего сына был отец. А у Ивана Зотова есть папа, самый лучший на свете. Его опора, его стена, его гора. Именно такая непоколебимая уверенность светится в устремленных на родителя серых глазенках.

Увиденное будто расставляет все по местам. Я больше не удивляюсь столь прекрасным отношениям, сложившимся между моим чадом и его тренером. Лекс чувствует отношение к себе Зотова, его доброту и поддержку, поэтому зеркально отвечает взаимностью и уважением.

– Роман Сергеевич, давайте мне ребенка. У вас же важные переговоры, не стоит опаздывать, – портит приятный момент выдра на высоких шпильках.

Вижу, как от ее елейного голоса мальчонка в руках отца застывает и будто сжимается, услышав:

– Ваня, ну-ка иди ко мне. Не мешай папочке.

По коже пробегает волна возмущенных мурашек. С какого хрена она здесь командует?

Еще немного кусает страх, что Роман пропустит испуг сына мимо ушей и, упаси боже, послушается хренову няньку.

А та, словно в ударе, продолжает говорить:

– С этими двумя мне поможет разобраться охранник, – усмехается, препарируя нас с Лешкой взглядом. – Нельзя оставлять хамское поведение безнаказанным.

Зотов хмурится. Пересаживает сына с руки на руку, но, о, счастье, блондинистой дуре не отдает. Внимательно осматривает сначала ее, «приближенное лицо семьи Зотовых». Потом меня. Сосредотачивается на Лексе.

По его взгляду совершенно ничего нельзя угадать. Там внутри все закрыто. Эмоций ноль. Или они так ловко и качественно спрятаны, что подцепить и распознать не успеваю.

– Алексей, ты действительно толкнул Татьяну Эдуардовну? – спрашивает в итоге ровно.

Сын и его тренер скрещивают взгляды, а я, испытывая острый материнский инстинкт, еле сдерживаю порыв закрыть ребенка спиной. Останавливает то, что мой боец этого не одобрит. А позже еще и нагоняй даст, объясняя на пальцах, кто в доме мужик, а кто девочка.

– Да, – звучит ответ сына.

Уверенный. Громкий.

– За что?

– За то, что она…

– Да потому что он мелкий, невоспитанный нахал, – перебивает блондинка. – Никакие слова не могут оправдать нападение на женщину. Я непременно расскажу тренеру о его жестокости. Так просто это дело не оставлю. Может, у него с психикой проблемы или еще чего опасное. Мы все рискуем, находясь рядом с хулиганом, и…

– Достаточно, Татьяна Эдуардовна, – тихо, но властно прерывает ее Зотов, прежде чем я успеваю подойти и пнуть, и вновь устремляет внимание к моему сыну. – Алексей?

– Да, я ее толкнул, – играет желваками тот, – потому что она Ваньку трясла как куклу, зажав в углу. Я думал, голова оторвется. А затем она замахнулась.

– Врешь! На нем нет ни одного синяка! Я ничего такого не сделала. У охранника можно спросить, – шипит гадюка, тыкая пальцем в побледневшего мужика, переминающегося в сторонке. – Запомни, наглый маленький обманщик, как бы я тебе не нравилась, оболгать меня не выйдет. Никто в твои слова не поверит.

Она так уверенно задирает подбородок, так высокомерно смотрит на моего сына и так нагло отпирается, что меня потряхивает. Руки чешутся от желания придушить тварь. И не только за своего ребенка, но и за Ивана, тихонько наблюдающего за нами.

Алешка молча выслушивает обвинения, не огрызается. Вообще никак не спешит говорить и уж тем более оправдываться, лишь обливает обманщицу призрением.

Зотов тоже молчит, чем жутко раздражает.

Не хочется думать, что он верит вертихвостке в наряде, которым только мужиков в барах соблазняют, а не с детьми в няньках сидят. Но я слишком мало его знаю, чтобы не испытывать сомнений. А по непроницаемому взгляду хоть что-то понять нереально.

– Я верю своему сыну, – нарушаю тишину. – Алексей не врет. А вот вас, дамочка, ребенок боится, что весьма и весьма странно… – произношу негромко, чтобы не напугать малыша, внимательно поглядывающего в мою сторону.

Радует то, что его глаза больше не полны слез, а в глубине зрачков не клубится страх.

– Бред!

– Нет. Это прекрасно видно, – растягиваю губы в улыбке и подмигиваю Ивану, положившему голову к отцу на плечо.

Такой зайка, прелесть.

Потом вновь сосредотачиваюсь на блондинке. Но улыбаться не тянет.

– Если ты, хамка необразованная, не замолкнешь и не перестанешь оскорблять моего сына, я сама тебе в глаз врежу или нос сломаю, – резко перехожу на «ты», сжимая кулаки. – Ах да, еще поганый рот с хлоркой вымою. Для профилактики. Вот после этого ты с чистой совестью сможешь вызвать и полицию, и скорую, и МЧС. Да хоть три в одном.

Наклоняю голову к плечу и делаю шаг вперед.

Надоела, жуть.

– Ты совсем что ли ох…

Договорить блондинка не успевает. Зотов, сбросив звонок, а потом еще один, перехватывает мое запястье, останавливая. Но смотрит при этом на мерзкую врушку.

– Татьяна Эдуардовна, вы уволены. Это, во-первых. Во-вторых, советую не просто сменить род деятельности, а место жительства. Желательно за Урал. Потому что ни в этом городе, ни в этой части России ни одна приличная контора вас на работу больше не возьмет. Это не угроза. Факт. И радуйтесь, что у меня сейчас тупо нет на вас времени. Иначе… иначе привод в полицию показался бы вам цветочками.

– Но Ром…

– Цыц, – обрубает грозный мужчина, сжимая челюсти до скрипа.

В серых глазах такая тьма плещется, жутко становится.

Отчетливо понимаю, что его спокойствие напускное. Всего лишь маска, призванная не волновать малыша. Будь воля самого Зотова, он бы эту курицу щипаную собственноручно придушил, в особо извращенной форме.

– Вон пошла, – добавляет тихо и, больше не обращая внимания, поворачивается к охраннику. – Даму проводить, чтобы она не заблудилась. И в черный список внести.

– Будет сделано, – лебезит сотрудник спорткомплекса.

Но это не спасает его от брошенного в спину:

– С вами Сергей Владимирович завтра решит. Работники для мебели нам не нужны. Здесь дети занимаются, за здоровье и жизнь которых отвечаем все мы. Вы в том числе.

– Но я… – запала, чтобы завершить оправдательную речь, у охранника не хватает. Сдувается и, выпроводив шустро шевелящую булками несостоявшуюся актрису, прячется за стойкой.