– С удовольствием! В таком случае сначала приглашаю вас к себе на чай!

Мы спускаемся к моей машине. Оказывается, Герман Эдуардович живёт совсем недалеко от больницы, в старой «сталинке» с высоченными потолками.

– У вас же тут самый настоящий музей! – я с восхищением оглядываюсь в гостиной, куда меня проводил мой кавалер, на её стенах множество картин – копии очень известных мастеров. – Вы художник? – заметив в углу мольберт, поворачиваюсь к Герману Эдуардовичу.

– Ну что вы, дорогая моя, я ремесленник, – смеётся мужчина. – Это, говоря современным языком, исключительно хобби.

Прохожу к двум небольшим картинам и не могу сдержать улыбку – они совершенно точно висят рядом неслучайно.

– Что скажете о них? – Герман Эдуардович становится рядом, и я улавливаю цепкий взгляд, который он бросает на меня.

– Вы специально повесили рядом два "Завтрака на траве" Моне и Мане? – улыбаясь, поворачиваюсь к своему собеседнику.

– Браво, Аннушка! – в его глазах проскальзывает довольство и гордость, так учитель смотрит на своего ученика, верно ответившего экзаменационной комиссии на сложный вопрос. – Можете считать, что вы прошли тест.

– Какой тест, Герман Эдуардович? – смотрю на него, но ответа не получаю и отвлекаюсь на другие картины, медленно иду вдоль стены.

– Я даже завидую немного… – задумчиво и тихо произносит Соболевский. – Вот так умудриться встретить и ничего не замечать…

Мне не до загадок, которыми говорит мужчина, я в восторге от его работ.

– Это просто потрясающе!

– Спасибо, Аннушка. Ну что, чай?

Киваю, и мы перемещаемся на кухню. До самого вечера, не переставая, разговариваем обо всём на свете – Соболевский удивительный рассказчик, его истории я слушаю, раскрыв рот. Потом идём на ужин в небольшой ресторанчик поблизости. Сама тоже рассказываю Герману истории из своего детства, учёбы – в общем, проводим время как настоящие друзья и на прощание договариваемся сходить вместе в музей.

Добравшись домой, я ещё пару минут сижу в машине, переваривая события этого дня. Привычка всё анализировать подкидывает причину, почему мне так хорошо рядом с этим пожилым мужчиной – у меня никогда не было нормального отца. Все мамины мужья были единицами переменными, привязываться к кому-то я опасалась, но всегда втайне мечтала, что у меня будет сильный папа, который защитит меня от любых обидчиков.

Фыркаю – ну что ж, сегодня с ролью защитника прекрасно справился Герман Эдуардович!

Следующий рабочий день подкидывает ворох срочных задач, и только к вечеру я соображаю, что до сих пор не видела своё начальство, хотя он совершенно точно здесь. «Ну и ладно, – думаю, сидя с очередной кипой документов в ординаторской, – если это результат головомойки, которую ему устроил Соболевский, то надо просить Германа заходить в больницу почаще!»

– Анна Николаевна, – негромко звучит вдруг за спиной голос, заставляющий меня вздрогнуть, – зайдите ко мне.

Вот только помяни чёрта…

Добрынин идёт впереди меня, заходит в свой кабинет, я вхожу следом за ним. Что у нас опять не слава богу? Какой косяк он мне хочет предъявить?

Зав не торопится начинать разговор, а я тем более молчу – сам ведь позвал. Кидает на меня быстрый взгляд, открывает рот, но тут же закрывает его. Наконец, после ещё одного фальстарта мужчина медленно произносит:

– Анна Николаевна, у меня завтра с утра две плановых, и ответственный пациент в реанимации лежит, могу я на вас рассчитывать?

Ну надо же, оказывается, мы умеем нормально разговаривать!

– Конечно, Никита Сергеевич, – я не позволяю даже капле ехидства просочиться в свой тон. – Это всё? – спрашиваю, выдержав паузу.

– Нет, – качает головой, и я всем видом показываю, что внимательно его слушаю. Добрынин смотрит подозрительно, но держать каменное выражение лица рядом с ним я научилась виртуозно.

– Я… – он делает пару глубоких вдохов, я не мешаю, с интересом разглядывая отводящего глаза мужчину. – …хочу извиниться, – наконец с трудом выдавливает из себя.

На секунду впадаю в ступор. Его подменили? У него есть брат-близнец? Который сейчас ворвётся в кабинет, и мы все спляшем на манер индийского кино? Фу, чёрт, что за дичь в голову лезет! С другой стороны… смотрю на глядящего на меня исподлобья хмурого руководителя. Нет, облегчать ему задачу я не собираюсь.

– Хотите – извиняйтесь! – произношу спокойно.

На лице мужчины появляется мученическое выражение. Для следующей фразы ему опять понадобилось несколько вдохов.

– Извините, я не должен был вчера… кричать на вас, – он опускает глаза.

Вздыхаю. Он на меня столько орал за последние несколько месяцев, я такого количества воплей в свой адрес никогда не слышала. А теперь извиняется. За вчерашнее повышение голоса – и только потому, что его пристыдил Герман Эдуардович. Невероятно!

– Никита Сергеевич, – начинаю, опять вздыхаю, а потом вдруг говорю, вспомнив слова Соболевского: – Пороть вас всё равно уже поздно, – мужчина давится, закашливается и ошарашенно смотрит на меня. – Да и не любительница я всего этого БДСМ. Так что можете считать, что ваши извинения приняты.

Разворачиваюсь и, сопровождаемая изумлённым взглядом Добрынина, выхожу из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

На губах сама собой расплывается улыбка. Что бы там кто ни говорил, а приятно, чёрт возьми, получить извинения от начальства. В будущем мне это, конечно, может выйти боком, но я решительно отмахиваюсь от этой мысли.

Чувствую завибрировавший в кармане телефон и отвечаю на звонок.

– Привет, Мари!

– Ого, – подруга явно в недоумении, – у тебя что, выходной?

– Нет, я на работе, а что?

– Голос подозрительно довольный. Что, кого-то удачно разрезала и зашила?

– Фу на тебя, дорогая подруга, – смеюсь в трубку, – чего звонишь?

– Консультация нужна, Ань, – смущённо говорит Мари, – у меня тут новости, надо с тобой, как с врачом, посоветоваться. И с хирургом, который меня оперировал.

– Ну так приезжай, мы оба сейчас в больнице.

– Ой, правда? Супер! Тогда я скоро буду!

Подруга и правда приезжает быстро, часа не прошло.

– Ну, рассказывай, – встречаю её в приёмном.

– Ань, – Мари набирает в грудь воздуха, – я беременна!

– Ого! Ну и скорость у вас! – улыбаюсь ей.

– Да-а, – она нервно улыбается в ответ, – вот из-за этого я и переживаю! У меня ведь совсем недавно ранение было, не скажется это на мне никак?

– Пойдём к Никите Сергеевичу, думаю, он тебя успокоит, – тяну её за собой.

– Добрынин? Успокоит? – Мари фыркает. – Да он только наорать сможет.

– Не будет он орать, – качаю головой, улыбаясь.

Ну а что, надо ловить момент, пока начальство чувствует себя виноватым.

– Никита Сергеевич? – стукнув в дверь, заглядываю в кабинет.

Мужчина, стоящий у шкафа, дёргается и роняет папку, которую держал в руках. Куча листов разлетается по полу.

– Нужна ваша консультация, – захожу в кабинет, затягивая с собой подругу. – Давайте, я соберу всё, а Мари у вас спросит.

– Слушаю, – Добрынин нервно поправляет волосы и отходит к столу.

Мари объясняет ситуацию, пока я, наклонившись, подбираю бумаги с пола.

– Ну и вот, Никита Сергеевич, я хотела спросить, может быть, мне нужно как-то поберечься, или какие-то дополнительные исследования пройти?

Я, наконец, выпрямляюсь, складываю собранные документы на край стола и ловлю взгляд мужчины, который он тут же переводит на мою подругу.

– То есть вы хотите дополнительные исследования, – тянет задумчиво. – А для чего?

Мы с Мари переглядываемся, и она повторяет:

– Я беременна.

– Поздравляю, – рассеянно произносит Добрынин, но тут же спохватывается, – ах да, беременны. А… срок?

– Совсем небольшой, – говорит подруга, сжав побелевшие пальцы.

– Не нервничайте, – начинает он, – в вашем состоянии от этого никакой пользы.

Подробно объясняет, что в её случае никаких проблем быть не должно, называет врачей, к которым можно будет обратиться, в общем, дальше всё проходит относительно нормально.