– Адам, – подтвердил я. – Тебе нравится?

Новенькая слегка задрала подбородок, как бы раздумывает, а потом уверенно кивнула:

– Нравится.

– А первую женщину звали Евой. Ева – мне очень нравится.

Новенькая снова кивнула, а я почему-то снова покраснел.

– Привет, Адам! – поздоровалась новенькая со мной.

– Привет, Ева! – поздоровался и я с ней.

– Но ведь мы не первые? – спросила вдруг она меня.

– Первые, – сказал я, – просто наоборот.

– Как это? – не поняла она.

– Мы последние, – объяснил я, – первые наоборот.

– Как так последние? – спросила она.

– Так ведь больше никого и нет, – сказал я и вспомнил вдруг про Женю, ревность воткнула мне в сердце свой раскаленный железный прут и я покраснел, но новенькая согласно кивнула и ревность моя прошла, почти прошла: прут потух, но так и остался торчать в горьком сердце моем.

Так мы и сидели под мосточком в его полумраке, я держал ее за коленки, грелся ладошами от них и ее тепло растекалось по всему моему телу.

– Можно его потрогать? – спросила вдруг Ева.

– Кого? – испугался я и краска залила мое лицо на этот раз так, что заломило даже в ушах.

– Чертов камень? – полуспросила Ева.

Я выдохнул.

– Чертов палец, – поправил я ее и мне так стыдно стало за свои мысли, что новая волна краски окатила меня.

А если вдруг она поняла почему я краснею раз за разом?! – умру, если поняла!

– Чертов палец, – повторил я. – Пожалуйста.

Ева взяла чертов палец с моей груди, чуточку коснувшись меня пястью своей руки и я вздрогнул от этого мимолетного ее прикосновения.

– Ой! – воскликнула вдруг Ева, разжала ладошку и выпустила из руки чертов палец.

Чертов палец с размаху стукнул по костям моей груди и я снова вздрогнул.

– Ой! – повторил она. – Прости, он такой холодный.

– Он всегда холодный, – сказал я.

– Как так? – спросила Ева.

– Не знаю, – сказал я. – Он всегда таким был.

– Хорошо, – сказал Ева. – Можно еще?

Я согласно кивнул:

– Только не бей меня им больше, – попросил я.

– Не буду, – сказала Ева и взяла чертов палец с моей груди, снова легонечко до меня коснувшись. – А зачем Фенек тебе его дал?

– Это я дал его Феньку, – объяснил я. – Я нашел три и Фенек решил повесить эти камни нам на шеи. Жене, себе и мне.

– Зачем?

– Затем, что они почти волшебные, – сказал я таинственным шепотом, выпучил глаза и наклонился к Еве да так близко, что почти коснулся своими губами до ее губ.

– Так как, почти волшебные?

– А так, они в раю побывали, – прошептал я еще таинственней и, закрыв глаза, потянулся своими губами к ее губам.

Я тянулся и тянулся, тянулся, кажется, целую вечность, но все никак не мог дотянуться до ее губ – а ведь они так близко! И вдруг я почувствовал, как камень снова ударил меня по груди. Я открыл глаза, Ева почти смеялась.

– Ой, извини! – притворно сказала она и хитро улыбнулась, а потом вдруг приказала:

– Одевайся! – приказала она.

Ева вылетела из-под мосточка, замерла на секундочку, оказавшись под ярким солнышком, а потом легко и одним будто бы только движением надела на себя свой цветастый балахон. Тогда и я вылез из спасительной тени и оделся так быстро, как только смог, но Ева, кажется, на меня и не глядела.

Я убрал чертов палец под рубашку, застегнулся на все неоторванные пуговицы и накинул краснобархатный платок.

– Как ты таскаешь его на шее? – спросила Ева. – Он же такой холодный.

Я пожал плечьми:

– Я привык, – сказал я.

Тогда Ева тоже пожала плечьми, а потом легко выпрыгнула из пустого озерца, забралась на мостик и села на его перилу, свесив ноги на ту сторону, где должна была быть вода. Я неуклюже вылез вслед за ней, к мостку и – тоже на перила: неуверенно качнулся и чуть не свалился вниз, хорошо, что падать тут метра полтора-два всего лишь.

Я взял Еву за ее яблочную ладошку, а она легко разрешила. Тоненькая красная ниточка повязана маленьким узелком у нее на запястья – я никогда раньше не замечал этой ниточки.

– Зачем тебе эта ниточка, – спросил я и кивнул на красный узелок.

– По этой ниточке я могу выйти от них, – сказала Ева.

– Оттуда, где они думают? – зачем-то уточнил я.

– Оттуда, где они думают, – подтвердила Ева.

– А без ниточки что, не выйти?

– Я не знаю, раньше я никогда не боялась оттуда не выйти.

– Не боялась? – удивился я.

– Нет, – просто подтвердила Ева.

– А теперь боишься? – спросил я.

– Теперь боюсь.

– Почему?

Ева посмотрела мне в самые глаза, склонила голову набок и ее волосы легли ей на плечо.

– Ты и сам знаешь, – тихо сказал она.

– Я знаю, – согласился я, – но мне надо услышать…

Но Ева не дала мне договорить. Мне даже показалось, что она меня и не слушает, потому что она смотрела куда-то чуточку мимо, а глаза ее с каждой секундой становились все веселей и искристей. А потом она вдруг схватила меня под ребра да как защекочет.

Как я боюсь щекотки! Но сейчас, не от щекотки даже, а больше от неожиданности я подскочил задницей на периле и взмыл вдруг в самые облака.

Сам бы я так точно не смог. Что-то подхватило меня со спины под подмышки, подкинуло высоко-высоко, поймало, ловко перевернуло, очень знакомо эйкнуло и свесило меня с перилы в пустоту пересохшего озерца зажав в своих лапищах мои лодыжки – Женя-то тут откуда вдруг взялся?!

Я барахтался и бил лодыжками об чугунную перилу, попробовал подтянуться наверх, но, конечно, этого я не смог и вдруг решимость выпутаться из Жениных лапищь покинула меня и я покорно свесился.

А чего это я так рано сдаюсь, мне так вдруг обидно это стало и я строго приказал Жене:

– Отпусти меня!

Ну Женя и отпустил, озадачено эйкнув – с соображалкой у Жени всегда было туго. Женя отпустил меня, а я шмякнулся всем телом на дно озерца да так и закаменел. Все замерло, ни звука.

Как же Жене легко победить меня, ничего-то ему для этого не надо, напрягаться даже не надо – так, одним пальчиком! А если он и новенькую также, раз и отнимет, ему ведь и это ничего не стоит. Отнимет – новенькую, которая только лишь стала Евой из новенькой, Еву, которой дал имя я – отнимет. А я не дам, не дам! Вот сейчас ты меня победил, а новенькую – не дам; сейчас – пожалуйста, а новенькую – нет. А пока – наслаждайся своей победой, Женя, но без меня – я умер и ты – мой убийца.

Тишину разбил Женя, досадливо и разочарованно:

– Эй, – протянул он.

Смотри-ка кто это у нас тут разочарован! – ты думал, болван чугунный, что я что, полечу, что ли, когда ты меня отпустишь?!

– Эй, – позвал меня Женя, а я ровным счетом ноль внимания на него.

Лежу, умер.

Я услышал топот Жениых ножищ, хлопóк подошв о дно озерца, должно быть Женя красиво перепрыгнул через кованную перилу мостка, как я тогда собирался. Снова шаги где-то совсем уже рядом и – Женя сует свои лапищи мне в подмышки, пытается подцепить меня и поднять на ноги, но я так плотно прижал руки к себе, что у Жени все никак это не получается.

– Эй! – позвал меня Женя и хлопнул меня зачем-то по плечу. – Что с тобой?

– Трупное окоченение со мной! – огрызнулся я и не пошевелился даже.

– Тебе холодно? – удивился Женя.

– Почему это холодно? – не понял я.

– Ну, – протянул он, – закоченение, сам сказал.

Мне надоело валяться на полу и изображать из себя труп; я встал и встал я напротив Жени.

Я вытянулся и вытянул каждый позвонок своей спины чтоб быть выше, но мой нос все равно дотянулся только до бескрайней Жениной груди. Так я простоял грозно уткнувшись носом в Женькину грудь с минуту где-то. Затем я занес руку, сжал ее в кулак и сильно как только смог ударил бронзового гиганта по плечу. Женя даже не покачнулся от моего удара. Наверно моему кулаку куда больней от Жени, чем Жене от моего кулака – Женя не поморщился даже.

– Женя! – задрав голос, сказал я. – Тебе бы понравилось, если бы с тобой поступили также?