– Кто, а? – это снова Витя.

– Какая тебе разница кто такая Дульсинея! – почти закричал я. – Неужели никто не помнит как меня зовут?!

Снова все затихли. Фенек только открыл было рот, но ничего так и не выдумал и закрыл его обратно. И Женя еще пузо чешет со всем усердием.

– Чё ты нас мучаешь? – завопил вдруг Витя, будто бы я ему, Вите, по уху снова съездил. – Ты сам-то помнишь? Помнишь или нет?

– Кажется нет, Витя, не помню, – признался я.

– Как так? – ухнул Фенек.

– Как? – эйкнул Женька.

– Как, а? – пропищал Витя.

– Вот так, – ответил я. – Женя прекращай чесать пузо, не поможет тебе это, все равно не вспомнишь.

Женя послушно прекратил.

Хорошо им, и Вите хорошо, и Жене, у них имена есть, у Фенька… Стоп! А как зовут Фенька? Об этом я никогда почему-то не думал.

– А тебя как зовут? – спросил я Фенька.

– Ты и этого не помнишь? – удивился Фенек и схватился за свою ржавую башечку.

– Да как же так! – воскликнул Женя и снова за старое, когтями пузо себе начесывает, но на этот раз, кажется, от волнения.

– Как, а? – это Витя, это он по-привычке повторяет одно и тоже наверное.

– Так помнишь как тебя зовут или нет? – снова спросил я.

– Конечно помню! – говорит Фенек.

– И как? – спрашиваю.

Фенек жалостливо на меня посмотрел:

– Фенек, – говорит.

– Фенек, – подтверждает Женя.

А Витя на этот раз почему-то смолчал.

– Понятно, что Фенек! – воскликнул я. – А звать-то тебя как? Имя у тебя какое?

Фенек растерялся.

– Фенек, – повторил Фенек не совсем, впрочем, уверенно.

– Фенек, – снова подтвердил Женя.

А Витя опять промолчал.

– Разве тебя всегда так звали? – спросил я.

– Всегда, – сказал Фенек.

– Всегда, – повторил за Феньком Женя.

– Ты к сути переходи, к сути! – заверещал Витя; кажется, он, Витя, единственный понял что я имею ввиду.

– Как всегда? – говорю. – В паспорт тебя тоже Феньком записали?

– Куда? – не понял Фенек.

– Да, куда? – спросил Витя.

– Не было у него паспорта, – сообразил вдруг обычно не самый сообразительный Женя. – Он же маленький.

Интересно, а у меня был паспорт с именем или это мне только что так стало казаться, что был, что непременно должен был быть.

– Ну хорошо, не было, – согласился я, – а от рождения тебя как звали?

– Я не помню! – вдруг вспомнил Фенек. – Фенек? – предположил он робко.

– Фенек, – эхом повторил за Феньком Витя.

– Фенек, – эхо отскочило и от Жени.

И тут меня осенило:

– А вдруг и ты не Женя? – предположил я.

– Как это не Женя? – возмутился Женя.

– Да, как? – встрял Витя.

– А ты вдруг не Витя? – тыкнул я в Витю пальцем.

– Как это не Витя? – это Женя.

– Да, как? – это Витя.

– Я ничего не утверждаю, я просто предполагаю, – сказал я, расставил руки стороны и наотмашь шлепнулся на свой спортивный мат лицом вниз.

Мне почему-то вдруг так обидно стало, что я не помню как меня зовут, что захотелось и имя каждого как бы под сомнение поставить, вот поэтому я так и сказал. Может быть и не самый лучший мой поступок, но вот такой уж я человек. Одно утешает, теперь у меня есть новое имя, пусть оно только для нас двоих, для меня и новенькой.

– Вдруг ты еще вспомнишь, – услышал я голос Фенька, это он, Фенек, меня поддержать старается.

– Вспомнишь, – услышал я Женин голос, это и он, Женя, выражает мне свое сочувствие.

– Давайте играть в домино! – предложил вдруг Фенек и я сразу же услышал как защелками доминошные костяшки друг об друга: надо понимать, это не предложение.

Фенек высыпал доминошные костяшки прямо на пол между моим и своим спортивным матом, проверил и перепроверил, чтоб они все спинками вверх и аккуратно их перемешал.

Я сел на своем мате и скрутил ноги по-турецки, Женя улегся рядом на живот.

– Нам нужен четвертый, – напомнил я Феньку. – Ведь мы играли вчетвером со сторожем.

– Может, новенькую позовем? – предложил Женя.

Ага, Женя, щас!

– Ей это неинтересно, – заверил я Женю.

– Как это неинтересно? – удивился Фенек.

– А что ей интересно? – спросил Женя, а сам на меня уставился.

Вот если он сейчас деланно подмигнет, я его по лицу ударю.

Конечно же Женя подмигнул, кто бы сомневался, да только не я. Правая его бровь слегка дрогнула, поднялась, Женя наклонил чуточку голову вбок, бровь его снова чуточку дрогнула, поползла вниз и глаз под ней глубоко закрылся, а потом и накрепко зажмурился – вечно вгоняющий меня в краску Женин жест.

Вот если я сейчас покраснею, то тогда уж точно ударю Женю по лицу.

Конечно же я покраснел, кто бы сомневался, да только не я. Я кажется и создан только для того, что бы вот так краснеть от Жениных издевательств, ничего другого у меня так хорошо не получается. Ах да! еще у меня хорошо получается запрыгивать на Женю в жалкой попытке его, Женю, отмутузить и не важно даже, что каждая попытка заканчивается одним и тем же: Жениной безоговорочной победой, моим позорным поражением. И пусть так, ведь это дело чести, мое сердце алчет отмщения. И я запрыгнул на Женю, как делал это, кажется, миллион уже раз и никак не меньше, и кто бы сомневался да только не я, в миллион первый раз оказался с выкрученной рукой и мордой в пол: Женя выкрутил мне руку хорошо отрепетированным манером и тут же оказался на мне. Я попытался вырваться из-под Жени даже не потому что действительно надеялся вырваться из-под него, я попытался освободиться, следуя давно заведенному между нами порядку, потому что так поступают те, кто не имеет надежд на победу, но храбр сердцем. На этот раз у меня даже почти получилось, мне удалось чуточку приподняться с земли и нас с Женей даже качнуло в сторону, я завалился на бок и, возможно даже у меня появился шанс, если не на победу, то хотя бы на ничью, но не тут-то было – мне на помощь пришел Фенек. Фенек издал боевой клич и запрыгнул на нас с Женей, а я не выдержал груза этих двоих на себе, снова рухнул на живот и вдруг какая-то неведомая сила подхватился нас троих и мы покатились куда-то клубком ухая, эйкая, испуская стоны и рассыпая проклятия. Мы катились вдоль стеночки прямо по уложенным вдоль нее спортивным матам, то соскакивали с них, то опять на них забирались пока не докатились до самого последнего мата. А как мы докатились до самого последнего мата, так сразу покатились обратно рассыпая проклятия, испуская стоны, эйкая и ухая. Маты, маты, маты, Женин мат, мат Фенька, костяшки доминошек впились в мою спину, мой мат и Витин – я сразу ощутил под собой мягонькое и тепленькое.

Витя издал раскатистый звук совершенно определенной природы: Женя тактично промолчал, Фенек завистливо ухнул, я же просто скривился и тоже промолчал, что тут скажешь – Витя.

Витя откопался из-под тряпок, которые служили ему постелью и запричитал:

– Опять ты? А-а-а?! Ну что ты пристал ко мне, как…

Витю оборвал Женя.

– Эй! – заорал он радостно в мое почему-то, а не в Витино ухо. – Четвертым будешь!

– Не буду! – не согласился Витя.

– Почему? – удивился Женя.

– Не хочу быть четвертым, – сообщил Витя.

– Почему? – это опять Женя.

– Потому что не хочу, – уперся Витя, а Женя на это ему опять:

– Почему?

Так они и до вечности могут, заело их, пришлось вмешаться:

– А каким ты хочешь быть?

– Первым! – просиял Витя.

– Почему? – не унимался Женя.

– Потому! – крикнул я на Женю. – Слезь с меня, мне тут дышать нечем! И ты мне руку сломал.

– Не кипиши, может еще и не сломал, – сказал Женя и слез с меня.

Я встал и расправил грудь. Внутри меня что-то щелкнуло и будто бы встало на место. В общем все кажется ничего, только поднывает плечо той руки, которую чуть не выдрал из меня акселерат.

– Ну? – спросил Женя.

– Нормально, – сообщил я, – жить вроде буду.

– Хорошо, – обрадовался Женя.

– Хорошо, – согласился с Женей я.

– Умеешь в домино играть? – спросил Витю Фенек.