До приезда в село я никогда не видела церковь вживую, только в фильмах по телевизору. Мне казалось ее гигантское строение из красного кирпича пугающим, но очень красивым. От сельчан мама слышала, что это лишь четвертая часть, того монастырского комплекса, которое тянулось на пятьсот метров в длину и шестьсот метров в ширину. И с приходом советской власти практически весь комплекс был разрушен, кирпич растаскан местными жителями или был увезен в ближайшие селения, а служащие монастыря были изгнаны или убиты. И всё, что осталось теперь – это полуразрушенные фасады, большой овальный купол с ободранной свисающей кусками отделкой и погнутый железный крест на его вершине. А также и разрушенное внутреннее убранство с потёртыми образами святых.
Я не была крещёной или верующим человеком, также, как и моя семья. Мы никогда не ходили в церковь, и никогда не молились. Все мои познания складывались из рассказов окружающих и телепередач о Боге и религиях, которые из случайности или нет попадались в поле моего зрения. На тот момент мои ощущения подсказывали мне, что Бог есть, но я в него мало верила. «Ведь я его не вижу. Как можно поверить в то, чего не видишь и не ощущаешь?» – так я думала в то время. Хотя сейчас мои осмысления изменились. Так как всё ли существует только потому, что мы это видим и осязаем своими органами чувств? И может быть, то самое «несуществующее» что мы должны разглядеть глазами, на самом деле, в него следует всматриваться своим духовным сердцем через любовь? Но тогда я мало знала о любви, не говоря уже о Боге.
Образ искалеченного и побитого великана в виде церкви у меня вызывал сострадание и возмущение одновременно. Однажды, проходя мимо, я рассмотрела, как красиво и с особым узором у окон выложены красные кирпичи церкви. Набралась смелости и вошла внутрь полуразрушенного строения с куполом. Мне было так интересно, как же она выглядела изнутри. Я зашла, и после арки с искривленными и покосившимися старыми деревянными дверями передо мной предстал огромный зал и высокий свод купола. Внутри были искорёжены все кирпичные стены, стёрта известь, на полу лежала отлетевшая штукатурка. Уже давно здесь не было пола. Он был вскрыт и остатки дощечек были разбросаны по каменной земле. А в некоторых местах были вырыты ямы.
Как же люди осмелились такое сотворить? Как решились так вероломно и нагло обесчестить «намоленные» и благословлённые богом места? Скорее всего, я произнесла своё удивление вслух. Потому что тут же послышался старческий мужской голос. Там, на одном из камней, сидел старичок с большой редеющей седой бородой, большими добрыми глазами и с деревянной тросточкой, украшенной резными цветами, узорами и непонятными символами. Его одежда была обычной, немного старой, но опрятной. Опираясь на тросточку и подпирая свой подбородок руками, он предложил мне послушать его рассказ о легендах села и этой церкви. Я, неуверенно согласившись, присела на камушек рядом и стала слушать.
Глава 4.
ЛЕГЕНДА О ЦЕРКВИ
И начал старик свой рассказ.
А сколько труда, усилий, материалов было вложено! Приезжие специалисты возле озера сами изготавливали кирпичи, другие работники замешивали раствор на глине и яйцах для прочного соединения кладки. Все работы велись вручную без использования техники. А чтобы оплатить труд мастерам и затраты на материалы с населения собирали по одному рублю. На один рубль можно было купить в то время хорошую дойную корову. Но, несмотря на весомую сумму, верующие прихожане готовы были пойти на эту жертву, чтобы вместе создать такое место, в котором можно и молится Богу, и воспевать «Боже храни царя», и отпевать умерших, и устраивать венчания, и обучать грамоте детей. Здание, которое больше не разрушится от огненной стихии. В начале двадцатого века в тысяча девятьсот четырнадцатом году начало строительства каменной церкви, после многочисленных пожаров старых деревянных строений церкви, были одобрены патриархатом уездного собрания.
Местные купцы и воротилы жестоко обращались с обычными крестьянами, пришедших на строительные работы. Рабочие селились в землянках, где вместо пола был настил из жердей, самодельные небольшие печи, а кровати заменяли накиданные кучки соломы. В день крестьянам выдавали паи из кусков чёрного хлеба с лебедой и кувшина разбавленного молока только два раза. Но все неимущие люди старались выполнять работу и получить оплату по восемьдесят пять копеек в неделю, чтобы прокормить свои семьи.
Поговаривали, что уже с началом строительства церкви проникали в сознания местных жителей идеи ленинизма и коллективизма, горячо распространяемые, из-за голода и несправедливого отношения властей, революционерами по всей российской империи. Часто землянки наполнялись группами рабочих крестьян, обсуждающих новые идеи о равенстве народов, о правительстве, способном выслушать мнение всех слоёв населения, особенно крестьян, для которых в свою очередь важно было получить земли находящиеся до сих пор во владении дворян и помещиков, отбора имущества и капитала у «богатеев», накормив всех голодающих хлебом.
В те времена архитектор, взявшийся за возведение монастыря, за год до окончания стройки перевез всю свою семью в это село. От местного управления ему выделили купеческую двухэтажную усадьбу с участком и подворьем домашних животных. А также в услужение отправили местную семью, присматривающую за хозяйством в доме и во дворе. Семья архитектора была небольшая и состояла из четырех человек: сам хозяин, его жена, сын и младшая дочь тринадцати лет отроду. Прислуживающая же семья напротив была многодетной, у родителей было три дочери и два сына, и все селились в постройках в конце подворья рядом с хлевами скота и складами.
Макар Семёнович был знаменитым архитектором и зодчим, возводившим проекты церквей по многим соседствующим губерниям. Его состояние оценивали в три раза превышающее местных купцов. Поэтому все жители относились и к Макару Семёновичу и его семье с почтением и услужливостью. Целыми днями он проводил на стройке и всегда брал с собой сына Макара, которому уже было двадцать лет. Архитектор часто учил его чертежному делу, счетоводству и управлению. Командовать мастерами было нелёгкое дело. В некоторых сильно бедных селениях, рабочие часто воровали материалы, еду со склада, или даже бунтовали. Поэтому ему приходилось в каждую строительную компанию нанимать надсмотрщиков, которые за непослушание наказывали бунтарей кнутами. Но на этот проект он решил сменить тактику и ограничился одним надсмотрщиком, которому велел использовать кнут только в редких случаях. А сам он два раза в неделю вместе с батюшкой проходил по стройке с воодушевляющими и подбадривающими речами, обещая каждому труженику в конце работ выдать хорошее поощрение.
Жена Макара Семёновича Елена Аркадьевна следила за хозяйством и присматривала за дочкой, с которой они во второй половине дня часто сидели на террасе, занимаясь вышивкой. Тринадцатилетняя Анастасия увлекалась художественным искусством и мечтала однажды покинуть родительский дом и отправится на учёбу к лучшим художникам столицы. А пока она писала сама в основном пейзажи, они у нее получались лучше портретов, по словам ее матушки. Каждое утро она отпрашивалась у матери и с мольбертом и инструментами, которые несли крестьянские дети, служившие в их доме, отправлялась на ближайшее поле или луг. Там ей удавалось отыскать небольшие оазисы красивейших полевых цветов на фоне летней травы и хвойного леса, которые она передавала на холст часами до самого обеда.
Елена Аркадьевна доверяла в сопровождение только девочек, Катьку и Марфу, которые таскали инструменты для хозяйской дочки поочередно по дням. Двое старших и отец семейства Николай из крестьянской семьи уходили на стройку и трудились по поручениям Макара Семёновича. И в хозяйстве рабочие женские руки очень были нужны, где-то готовить обед, где-то стирку устраивать, а где-то за скотом и птицами приглядывать, поэтому носить мольберты барышне приставили младшего шестнадцатилетнего сына Петьку. С той поры Анастасия проводила утренние часы в компании очень красивого и высокого юноши, понравившегося ей с первого взгляда. Ей трудно было оторваться от его чёрных волос и ярких карих глаз.
