Литмир - Электронная Библиотека

Какая-то девочка, старше меня, подошла ко мне, она показалась мне знакомой. Протянула подушечку, белую сладкую конфету. Я взяла ее. И узнав ее вкус, вспомнила, как мама часто угощала такой конфетой после садика. Она должна быть сладкой, но я чувствовала только горечь в тот момент. И я заплакала – ведь я одна, теперь одна. «Где моя мама? Я хочу к маме. Хочу домой», – жалобно пищала я и ощущала в груди боль. И эта боль не была похожа на ту, что бывает от ссадины на коленке или шлепка отца за непослушание. Это что-то, что высасывает жизнь. Именно так со временем я поняла те ощущения жуткой тоски и внезапно образовавшейся дыры в груди, которую заполнила та боль.

Люди в белых халатах кормили нас таблетками, водили на прогулку и порой в баню, перед сном мы обязательно мыли ноги в железном тазу в холодной воде. Я плохо помню те дни. Но то, что по ночам тоска и боль вцеплялись в мое горло, и я тихонько плакала, это я помню чётко. Потом закрывала глаза в надежде, что этот кошмар закончится. Но утром он продолжался наяву. Девочка в три с половиной года, брошенная на произвол судьбы вершившейся людьми в белых халатах, потерянная для жизни навсегда. Такое ощущение и представление о себе поселилось в моих мыслях – я никому не нужна.

Это был санаторий. Не поставив в известность мою маму, меня отправила туда бабушка с ее знакомыми, и к ней привел меня мой отец, давший на это разрешение. Только некоторое время спустя, мама, вернувшись с учебной сессии, приехала за мной, когда узнала, что меня увезли лечиться, из-за моих частых болезненных состояний простуды. Я узнала ее лицо, но подбежать и обнять не могла. В тот момент я не понимала своих чувств. Как будто бы она больше не моя мама. Как будто бы я не знала кто она для меня, я не знала кто я для себя и, кто я вообще. В тот день, когда я попала в это заведение, мир отвернулся от меня и оставил без своего тепла, любви и защиты. Я выживала в том месте одна, предоставленная сама себе, среди чужих мне людей. У меня отобрали даже мою одежду, особенно мою любимую кофточку, темно синего цвета с рисунком звезд ночного неба.

Наконец-то я была дома, те взрослые, которых я привыкла видеть, снова были рядом, хотя ненадолго. Стала ли я взрослой? Навряд ли. Я просто стала ребенком, познавшим предательство и девочкой, потерянной даже для себя самой. Мне не интересны были игры, я не хотела дружить. И всех ребят, кто звал играть, я уже считала предателями. Постепенно дыра в сердце затягивалась, но не полностью, ведь боль все равно оставалась там. Подрастая, я не верила никому. Даже когда я сближалась с девчонками настолько, что нас называли близкими подружками, я все равно ожидала предательства. Многие дети в нашем поселке ходили в музыкальную школу, но меня туда не водили. И я даже не знаю, спрашивали ли меня о том, хотела бы я играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, или заниматься вокалом, или ходить в художественную школу на рисование. Не знаю, но все из этого мне всё равно было не интересно. Я думала: зачем мне это, если я никому не нужна, то моя игра, мое пение или мои рисунки и подавно никому не будут нужны. Хотя я очень любила музыку и рисовать.

И из всех детских забав я выбирала прогулки в одиночестве или катание на велосипеде. Я была в полном восторге, когда в девять лет мне купили мой первый, подходящий мне по росту велосипед «Кросс» зеленого цвета. До этого я каталась на дедушкином «Урале». Это был очень большой велосипед для моего роста. И мне приходилось просовывать вторую ногу под раму, перекладину параллельную педалям. Таким способом каталось большинство детей, если не дотягивались обеими ногами до педалей, когда не могли устойчиво сидеть на сиденье. Если честно, то это было жуткое зрелище. Ведь всё должно быть не только по размеру, но и по возрасту. Какое же это было удовольствие мчаться на своём «велике» на скорости и ловить летний ветерок, обдувающий прохладой.

Когда я гуляла в саду, с шести лет часто увлекалась фантазиями. Например, представляла цветы в роли красавиц танцующих или поющих среди своих сородичей, или как они встречают своих принцев и кружатся вместе в паре по всей цветочной клумбе. Я не помню, отпускали ли меня уходить далеко от дома. Но, прогуливаясь, я могла идти и о чем-то размышлять или мечтать, не замечая, насколько далеко я уходила от дома. А по возвращению домой меня ждала очередная порция упрёков и ругани за то, что где-то пропадала и за то, как долго меня искали. Понимала ли я тогда, что мама и бабушка переживали за меня? Нет, всё что я видела это шквал негодующих чувств и эмоциональных выкриков.

Однажды летом, когда мне было шесть лет, я дошла до центра поселка, где находился магазин игрушек. Я зашла в него, осмотрела витрины с детскими товарами и мне очень понравилась мягкая игрушка в виде щенка. Я подумала, как же я хочу такую, вот бы мне ее купили или подарили. Я вышла из магазина и за переулком увидела своего отца. Он ехал на своем салатовом «Запорожце». Я закричала и замахала от радости руками: «Папа, папа, папа!» Увидев меня, он остановился и вышел из автомобиля. Он выглядел очень элегантно в светло-серых брюках со стрелочкой, в выглаженной бежевой рубашке с короткими рукавами. Он обнял меня и взял на руки. Я была очень рада видеть его снова, ведь я думала, что больше никогда его не увижу. Я крепко сжимала его шею, боясь его отпустить. Вспомнив о желанной игрушке, я рассказала ему о ней и попросила его купить мне плюшевого питомца. Тогда я думала, что когда родители дарят детям игрушки, то таким способом показывают свою любовь к ним. В ответ я услышала, что он не сможет ее мне купить, так как у него не было денег. И снова я запомнила боль, связанную с тем, что у него нет денег на подарок для меня. Значит, не любит. А не любит, значит, не нужна.

От мысли, что человек, которого ты считаешь своим, которого ты любишь маленьким детским сердечком, тебя не любит, становилось еще больнее. После расставания родителей, когда мне было лет пять, я не понимала, почему с нами нет отца и почему нельзя с ним видеться. Мне не объясняли почему. Однако часто твердили какой он подлец и плохой человек. Я помню, как отец однажды приехал со мной повидаться. Я это поняла потому, что он, заглядывая в окно, улыбался мне и звал выйти. Я очень хотела броситься в его отцовские объятия и побежала к двери, но она оказалась запертой на замок. В то время мы жили у бабушки. Мама, уходя на работу, запирала дверь и отдавала ключ от внешнего замка через открытую форточку бабушке. Но я об этом не знала. И в тот момент, когда я закатила истерику со слезами и, крича о том, что хочу к папе, бабушка сказала, что ключ потерялся где-то в мешке с сухарями. Этот розовый ситцевый мешок находился на платяном шкафу, который не был высоким, и до потолка оставалось достаточно большое пространство. А я легко могла забираться на тот шкаф, только оттолкнувшись ногой от края подоконника. Я пулей полетела искать ключ, чтобы отдать его папе. А когда я отдам, думала я, он откроет дверь и, мы наконец-то увидимся, папа обнимет меня.

И я не помню, сколько времени прошло, помню лишь ощущение, что с каждым моментом как я перебирала сухари в мешочке снова и снова, ко мне все яснее приходило понимание того, что ключа там нет. Но я не хотела в это верить. Верить в то, что бабушка обманула меня. Это и правда оказалось ложью. После того как я убежала искать злосчастный ключ, бабка сказала, что мама забрала его с собой и отец сразу же уехал, не позвав меня к окну и не попрощавшись. И это было обиднее того, что я не смогла найти ключ.

Этот случай положил начало моим бесконечным ночным страданиям. Мне было так обидно, что у меня нет папы по сравнению с ребятами со двора и в школе, которые, насколько мне было известно тогда, были из полных семей. Каждый раз вечером перед сном я ощущала тоску по отцу и плакала, иногда скрывая свои всхлипы, а порой рыдала слишком громко. Кто-то из родни не замечал моих слез, а кто-то раздражался и нервничал, заставляя прекратить и не мешать отдыхать. Но никто не решался мне помочь. А я не в силах была остановить слезы, накатывающиеся раз за разом от обиды, что я никому не нужна, что меня никто не любит, и папа особенно. Отец больше не появлялся. Но я не переставала его ждать и мечтала увидеть его вновь.

3
{"b":"909672","o":1}