— Лале дочь первой помощницы главного дизайнера, — негромко рассказывает Марина. — Ясемин часто берет ее с собой. Мы все ее обожаем!

В мозгу срабатывает тумблер, внутренний взор опаляет вспышкой. Резко оборачиваюсь.

— Как зовут маму, говорите? Ясемин?

С моей стороны это непростительная слабость и блажь. В Турции Ясемин очень распространенное имя. Но разве может быть такое сходство случайным?

Марина испуганно моргает, а я приседаю перед девочкой. Появляется непреодолимое желание попробовать наощупь золотистый локон. Может он искусственный? Кукольный… Но тут же подавляю идиотские порывы.

Я не стану пугать ребенка только потому, что ее маму зовут Ясемин.

— Кто твоя мама, Лале? — спрашиваю по возможности мягче. Ну как умею, конечно. Эта опция у меня не слишком востребована.

Но ребенок непонятно по какой причине опасности во мне не видит никакой. Наклоняется ближе и доверительно шепчет:

— Яся. Моя мама — Яся.

Затем неожиданно вскидывает руку и кричит, развернувшись вполоборота:

— Мама! Мамочка! Тут тебя дядя хочет! Класивый!..

Поворачиваю голову вслед за девочкой и словно проваливаюсь в колодец, где нет дна, а значит можно лететь целую вечность.

Потому что встречаюсь с глазами, которые больше и не надеялся увидеть…

С колотящимся сердцем наблюдаю, как Дамир разговаривает с Лале, не подозревая, что это его родная малышка. В груди жжет, в голове сплошной гул. Это нереальная, сюрреалистичная картинка. Дамир так близко, в каких-то десяти шагах, и в то же время так далеко, что не дотянуться.

Пальцы дрожат, хватаюсь за край перегородки. Дамла оборачивается и смотрит на меня с удивлением и немного с тревогой.

— Ясемин, чего ты остановилась? Ты в порядке?

— Н-ничего. Я в порядке, — быстро киваю, не в силах оторвать глаз от отца своего ребенка.

Ладони вмиг становятся липкими, незаметно вытираю их о платье. Делаю неглубокие вдохи, пытаясь подавить беспокойство, которое грозит не просто захлестнуть меня, а утопить. Прямо здесь, не сходя с места.

Это тот самый момент, которого я одновременно и боялась, и жаждала. О котором мечтала, ворочаясь от бессонницы. Который представляла в мельчайших подробностях. Момент, когда наши пути пересекутся, и Дамир наконец-то увидит свою дочь.

Жадно наблюдаю, впитывая каждую реакцию Дамира, когда он наклоняется к Лале, знакомо прищуривается, чтобы лучше слышать малышку. На его губах играет легкая улыбка, и у меня сердце щемит при виде его выражения лица.

Ему интересно то, что говорит Лале, а дочка совсем его не стесняется. Хотя о чем я, это же Лале!

Неужели он не заметил? Неужели не узнал?

Мы с ней так похожи, она моя маленькая копия. Или он совсем меня забыл?..

Ноги подкашиваются, слабеют, хочется сесть на пол прямо здесь. Неужели я не оставила никаких следов ни в его памяти, ни в его душе?

Лале сползает со стула, огибает стол и подходит к Батманову. Бесстрашно задирает голову и смотрит на папу, о котором столько мечтала!

На глаза наворачиваются слезы, и я быстро вытираю их, не желая привлекать к себе внимание. Дамир садится на корточки, взмахивает рукой, и я вижу на безымянном пальце блестящий ободок.

В груди проворачивается кривой нож, тупое ржавое лезвие расковыривает старые раны, которые сразу начинают кровоточить. А ведь я думала, что все зажило и зарубцевалось! Но нет, они всего лишь покрылись плотной коркой, которую оказалось так просто сковырнуть одним движением руки.

Дамир говорит с девочкой, не подозревая, что эти глаза, эта улыбка принадлежат ребенку, о существовании которого он никогда не знал. Хочется крикнуть об этом, открыть правду, но я не могу, не имею права. Обручальное кольцо на его руке запечатывает мой голос не хуже заклинания злой ведьмы.

Ноющая боль в груди заставляет наклониться вперед в надежде хоть немного ее облегчить. Молча смотрю, как Дамир, сидя на корточках перед дочкой, слушает ее болтовню. Что-то говорит в ответ.

Каждое слово, каждый жест напоминает о том, что у нас могло бы быть, и о том, что мы потеряли. Тоска, сожаление и печаль накатывают волнами, разбиваясь о мое сердце как о скалистый берег.

Я так хотела бы, чтобы он знал о Лале, чтобы он стал частью ее жизни, но Дамир уверен, что между нами ничего не было. Наш брак оказался фикцией, он продержался всего лишь месяц. Я так и не успела стать Батмановой. Зато настоящей Батмановой стала Жанна и остается ею уже целых пять лет.

Вот он, настоящий брак. Не фиктивный, на бумаге, а такой, в котором мужчина и женщина живут вместе. Когда между ними есть любовь, секс, и от этого рождаются дети.

Лале — случайность, о которой Дамир даже не помнит. Поэтому она моя дочь, только моя.

Тем временем дочка поворачивается в мою сторону, ее глазки вспыхивают.

— Мама! Мамочка! Тут тебя дядя хочет! Класивый!..

Не могу не улыбнуться высокой оценке, которую Лале поставила отцу. Мало кто удостаивается такого звания, даже дядя Эмир у нее всего лишь «холосый», «класивые» только Атеш и Доган. Вот теперь еще Дамир…

Наши взгляды встречаются, и из воздухе стремительно исчезает кислород. Я стараюсь дышать часто, глубоко, но легкие словно закупорены.

— Яся? — Дамир делает шаг навстречу, и я беспомощно хватаюсь за Дамлу, чтобы не упасть. — Ясечка…

Распахиваю глаза и трясу головой, просительно глядя во все такие же любимые глаза.

Не надо, нельзя. Моя жизнь только наладилась, только успокоилась. Не надо врываться в нее разрушительным ураганом, сметая все, что я так старательно и долго выстраивала эти пять лет без тебя.

Второй раз я так не смогу. Не выстою, сломаюсь.

Потому что ничего еще не истлело. И ничего не прошло.

Я и верю, и не верю. Яська моя…

Нашлась…

Хочется схватить ее на руки, закружить, заорать во все горло: «Яська моя! Я тебя нашел!»

Но натыкаюсь на застывший, немигающий взгляд и осекаюсь. Словно на ходу лбом прямо в стеклянную стену впечатываюсь.

Она смотрит так требовательно просяще, что у меня не хватает духу преодолеть ее немой запрет. Все, что себе позволяю, это сказать негромко:

— Яся. Ясечка…

Сам поражаюсь, как спокойно звучит мой голос. И что я внешне настолько спокоен. Внутри бушует ураган, целый вихрь чувств и эмоций, но никто ничего не увидит, если она не хочет. Даже она сама.

Ей и так достаточно. Дергается, словно через нее не меньше тысячи вольт пропустили. Головой мотает, в глазах мольба, и я будто наяву слышу: «Не надо, Дамир, прошу тебя…»

Да знаю я, знаю… Сглатываю, на миг прикрываю глаза.

Вот оно твое «не надо», передо мной стоит. Класивое. Мне по колено.

Я не особо хорошо разбираюсь в детях, но девочка выглядит достаточно взрослым ребенком. Буквы четко проговаривает за исключением «р» и пары шипящих. Ей не год и не два. А это значит…

Что же это значит, Ясь? Что ты после нашего развода долго не страдала. Ты замуж вышла, да? Здесь, в Измире?

От одной мысли, что Яся вышла замуж, внутри поднимается что-то темное, холодное и завязывается в тугой морской узел.

Только не замуж, котенок. Это тупо и эгоистично, но я не хочу, чтобы ты была замужем. Разве нельзя родить самой? Забеременела, родила ребенка. С кем не бывает?

Чудесного, к слову, ребенка, потрясающего. Как я сразу не узнал? Наверное, потому что не ожидал. Меньше всего верил, что тебя здесь встречу.

Вот для чего мне эта фабрика нужна была, вот почему я так уперся. Чувствовал? Неужели правда почувствовал?

Ясмина смаргивает, прерывая наш безмолвный диалог. Или монолог, она же ни слова не проронила. Это из меня изливается… как это правильно сформулировать, даже не словесный. Мысленный поток.

— Господин Батманов, у вас на двенадцать совещание, — выбрасывает меня на поверхность из омута самобичевания вкрадчивый голос Марины. — А потом вы планировали побеседовать с руководителями департаментов.