Впереди открывается Будущее… Каким оно будет? Каким должно быть? Что из этого желаемого будущего можно увидеть в настоящем? Оно, настоящее, представляется калейдоскопичным. Но сквозь эту сумятицу «пробивается нечто такое, что одновременно и плод человеческих усилий и бесконечно чуждо человеку… Иногда я представляю себе, что это – Наука, иногда – Истина. Мы с болью и усилием вырываем это «нечто» из самого сердца жизни… Люди по-разному служат ему – и в искусстве, и в литературе, и в подвиге социальных преобразований – и усматривают его в бесчисленном множестве проявлений, под тысячью названий. Для меня это прежде всего строгость форм, красота. То, что мы силимся постигнуть, и есть сердце самой жизни. Только оно вечно. Люди и народы, эпохи и цивилизации исчезают, внеся свою лепту в общий труд. Я не знаю, что это, знаю только, что оно превыше всего. Это нечто неуловимое, быть может, это качество, быть может, стихия, его обретаешь то в красках, то в форме, порой в звуках, а иногда в мысли. Оно возникает из самой жизни всегда, пока живешь и чувствуешь, из поколения в поколение, из века в век…» До чего старательно объясняет Уэллс собственные произведения! Но по-настоящему привлекательно в данном случае то, что «Тоно-Бенге» нисколько в результате не теряет как явление искусства. В скором времени тот же автор преподнесет читателям вещи, которые удачнее всего назвать «романы-трактаты». Они написаны в доказательство определенного тезиса и целиком ему подчинены. Встав на этот путь, Уэллс начнет стремительно терять читателей. Но про «Тоно-Бенге» ничего подобного не скажешь. «Тоно-Бенге» – заметное событие в истории английского романа. Уэллс и в самом деле, как он немного погодя пообещает на будущее, пишет здесь «обо всем». В «Тоно-Бенге» воплотилась каждая из тем, упомянутых в статье «Современный роман». Но эта статья оказалась для самого Уэллса скорее подведением итогов, нежели планом намеченных работ. Вещей подобного художественного масштаба он больше не создаст. Впрочем, об этом не знает до поры до времени ни он, ни кто-либо еще, хотя его смертельный враг Хьюберт Бленд в своей злобной рецензии, как ни странно, предсказал грозящую Уэллсу опасность: «Тоно-Бенге» показался ему таким странным смешением художественных и публицистических кусков, что он даже посоветовал выпустить эти «две книги», случайно оказавшиеся в одном переплете, в виде двух отдельных изданий. Но непредвзятые критики высказались иначе. Беатриса Уэбб, обладавшая не столь частой способностью отвлекаться от личных симпатий и антипатий, получив от Уэллса письмо, где тот возмутился предпочтением, которое она отдала «Войне в воздухе» перед «Тоно-Бенге», внимательно прочитала этот роман и согласилась с тем, что «Тоно-Бенге» лучше. Она даже отметила в своем дневнике, что первое ее высказывание об этих двух романах выдавало ее дурной вкус. При своем мнении она осталась только в одном: оба эти романа на редкость умны. Да и другие читатели и рецензенты не сочли ум автора его недостатком. ««Тоно-Бенге» – один из самых значительных романов современности, одна из самых искренних и бесстрашных попыток выявить и показать тяготы и опасности нашего сегодняшнего существования, на какую когда-либо отваживался писатель перед лицом своего поколения, – писал безымянный критик из газеты «Дейли телеграф». – У Герберта Уэллса нет другой книги, которая могла бы соперничать с этой по смелости и убедительности». И конечно, в высшей степени хвалебный отзыв написал Арнольд Беннет, особо подчеркнувший литературное новаторство Уэллса, его нежелание считаться с условностями. Все более ясно становилось, что Уэллс и в сфере традиционного романа вышел на большие просторы. Причем на это ему понадобилось всего несколько лет. «История мистера Полли», которая начала печататься в журнальном варианте полгода спустя после того, как в мартовском номере «Инглиш ревью» за 1909 год появилась последняя часть «Тоно-Бенге», могла лишь подтвердить это мнение. Здесь Уэллс показал, ко всему прочему, как велик его художественный диапазон: ведь «История мистера Полли» и превосходный образец юмористики. Одно из таких мест – сцену свадебного обеда – Уэллс с большим удовольствием вспоминал даже на склоне лет. Право же, Уэллсу было ради чего жертвовать своими политическими успехами! Сложнее обернулось дело с «Анной-Вероникой». Уэллс мог радоваться тому, что ему удалось нарисовать живой образ девушки, стремящейся самостоятельно завоевать место в жизни, и снова по этому случаю поспорить с Шоу, а заодно поиздеваться над суфражистками. Роман с Эмбер Ривс оживил в его памяти историю Джейн, и, хотя его героиня больше напоминала Эмбер, ее судьба складывалась так же, как у Джейн. Стать биологом ей не удалось, но зато она вышла замуж за своего университетского преподавателя Кемпа, которого искренне полюбила.
Принимаясь за эту книгу, Уэллс, как и всякий автор, разумеется, надеялся, что она не пройдет незамеченной. И правда, она была хорошо построена и легко читалась. Но ее не просто заметили. Она произвела фурор. К сожалению, нежелательного свойства. Неприятности начались с того, что Макмиллан отказался ее печатать. В конце сентября 1908 года он получил рукопись, а 16 октября уже отослал ее обратно с письмом, в котором говорилось, что эта книга «придется очень не по вкусу читателям, покупающим издания нашей фирмы». Макмиллан, конечно, понимал, что этот шаг означает разрыв с Уэллсом, но и отношениями своими с ним дорожил теперь много меньше, и ответственным перед родной словесностью за подобный отказ себя не считал: «Анна-Вероника» при всех своих достоинствах к перворазрядным вещам Уэллса все-таки не принадлежит. В художественном отношении это довольно заурядная беллетристика. Фредерик Макмиллан со своим опытом не мог этого не понять. За Уэллса же он не боялся. Тот свою книгу всегда пристроит! Уэллс и в самом деле пристроил «Анну-Веронику» без особых трудов и без большой задержки. Незадолго перед тем в издательскую фирму «Т. Фишер Ануин» вступил племянник владельца Стенли Ануин. Ему пришло в голову, что у известных писателей могут оказаться залежавшиеся рукописи, а значит, надо разослать всем им письма с предложением отдать эти рукописи в распоряжение их фирмы. Уэллс откликнулся на письмо Стенли немедленно и, чтоб не затягивать переговоры, сразу же назвал цену – полторы тысячи фунтов. Деньги это были немалые, но Стенли посоветовался с дядей и согласился. Осенью 1909 года книга уже была в руках читателей. И вызвала у них именно то отношение, какое предсказывал сэр Фредерик. Видно, люди, покупавшие издания Макмиллана, ничем не отличались от тех, что покупали издания Т. Фишера Ануина. Себе на беду, Уэллс, рассказывая историю Анны-Вероники, очень близко следовал истории своей и Джейн. Кемп, как и тогдашний Уэллс, был женат и только потом, уже сблизившись с Анной-Вероникой, развелся с женой. Не значило ли это, что автор призывал мужей изменять женам? И еще одного Уэллс не понял ни тогда, ни когда-либо потом: он был теперь не малоизвестным преподавателем Университетского заочного колледжа, а всемирно прославленным писателем, а значит, и находился все время у всех на виду. В таких условиях да еще после наделавшего шуму бегства с Эмбер и скандала вокруг романа «В дни кометы» возвращаться к своей старой любовной истории – пусть завершившейся браком с такой достойной женщиной, как Джейн, – явно не следовало. А Уэллс был из тех людей, кому ни одна ошибка не проходит даром. Так что скандал разразился первостатейный. Уэллс был не на шутку удивлен: ведь в книге не было ровно ничего неприличного. Речь просто шла о любви. И рассказывалось о ней даже немного сентиментально. Но при том, какую репутацию успел завоевать Уэллс, оказалось достаточно и такой малости, как развод Кемпа. Самая вежливая рецензия появилась в «Дейли ньюс». Роман назван был там «блестящим».
Но все ведь знают, что Уэллс пишет романы лишь для того, чтобы распространять свои взгляды. А с его взглядами трудно согласиться. Никто не спорит: современная жизнь полна стеснительных условностей. Но откуда Уэллс взял, что женщины больше страдают от этих условностей, чем мужчины? И если это не так, зачем уделять столько внимания отношениям между полами? С не меньшим тактом высказался и рецензент из «Ти пис уикли». Сейчас столько толкуют об отношениях полов, замечал рецензент, что духовному здоровью народа грозит тяжелая опасность. Ему словно вливают в кровь какую-то отраву. Конечно, нельзя ставить на одну доску Уэллса и этих людей, но разве он тоже не подрывает устои брака, прославляя женщину, занятую поисками любовных приключений?.. По-видимому, все подобные рецензенты показались гнилыми либералами главному редактору еженедельника «Спектейтор» Джону Лоу Стрэчи, который вел в это время кампанию по очищению нравов. Примерно месяц спустя, позабыв, правда, поставить свою подпись (они с Уэллсом были лично знакомы, и это, видимо, его как-то смущало), он разразился статьей «Книга-отрава». Книга эта способна отравить умы всех, кто прочтет ее, восклицал Стрэчи. И объяснял читателю, какие она таит в себе опасности не только для семьи, но и для государства. Разве семья не есть первичная ячейка общества? И не следует ли отсюда, что, разрушив семью, мы подорвем тем самым его устои? Граждане должны воспитывать себя в духе долга, самопожертвования, самоконтроля, и это относится не только к национальной безопасности и общественному благосостоянию, но и к половым отношениям. Поэтому книгу Уэллса иначе как вредоносной не назовешь. Две недели спустя «Спектейтор» поместил письмо Уэллса, где тот в очень спокойном и достойном тоне объяснял свою действительную позицию. Он не против семьи. Он просто за то, чтобы она строилась на любви и взаимных духовных и умственных интересах. В ином случае брак становится проклятием для женщин. В их интересах и написана эта книга. И опять Уэллс сделал неверный шаг. Поместив его письмо, Лоу Стрэчи сопроводил его длинным «ответом редакции», где вылил на несчастного автора еще несколько ушатов помоев. Ответ этот, разумеется, был выдержан в том же погромном тоне. Все это было так мерзко, что приличных людей начинало тошнить. Сэр Фредерик мог поздравить себя с тем, что проявил прозорливость и его издательство осталось в стороне от скандала, но все происходящее было очень ему не по душе. И поскольку было ясно, что Т. Фишер Ануин будет теперь шарахаться в сторону при одном упоминании об Уэллсе, он написал оплеванному писателю и поинтересовался, что в последнее время вышло из-под его пера. Уэллс ответил ему, что только что кончил политический роман «Новый Макиавелли», и Макмиллан, получив эту рукопись, немедленно отдал ее в набор. Но, прочитав гранки, испугался. Конечно, Уэллс его не обманул. «Новый Макиавелли» с самого начала был задуман как некий аналог «Тоно-Бенге». В «Тоно-Бенге» давалась широкая картина деловой жизни Англии первого десятилетия XX века. «Новый Макиавелли» должен был представлять собой очерк ее политической жизни. Значительная часть книги действительно посвящена политике, но и эти ее главы вряд ли могли порадовать Макмиллана – в них были нарисованы такие похожие портреты Уэббов, Балфура и других известных людей, что стоило ждать неприятностей.
