Можно сегодня, приводя катастрофические цифры, много говорить об угрозе гибели Байкала. И о том, что великая русская река Волга превращается в грязный сток. Однако разговор этот будет малопродуктивным. Потому как борьба со следствием, а не с причиной гибельных процессов ещё никогда не приводила к успеху. В лучшем случае она даёт временные, локальные, ничтожные улучшения, не решая вопроса в целом. Причина же истребления и разрушения природы — результат всеобщей погони за личным обогащением. Но разрушая окружающую природу, человечество разрушает себя.
Мною недавно закончен и опубликован в журнале “Москва” (N 11, 12. 2004) роман “5/4 накануне тишины”. Полгода идёт его обсуждение в России. Основная тема романа — тема распада: традиций, государства, души человека. Разрушая одно, мы разрушаем и другое… Моего героя — электронщика по образованию, преуспевающего бизнесмена, окружают его школьные друзья. Один из них стал реаниматором — человеком оживляющим. Другой — прозектором (рассекающий. - лат.), убеждённым в том, что смерть тела и души — благо, ибо Ничто лучше действительности. Они встретились в реанимации. Возле постели умирающей жены главного героя. Имя больной жены — Любовь.
Роман начинается со слов: “Любовь теперь пребывала далеко — над жизнью. Она покоилась в своём беспамятстве, будто в зыбке, зависшей меж небом и землёй…”. Личность главного героя дробится — чтобы спасти Любовь, он должен собрать себя воедино. Но как это сделать, если вокруг происходит то же самое? “Этим летом в спокойной степной реке Нуре появились бледные, крупные, медлительные рыбы — рыбы апокалипсиса. Они плавали мирно в прозрачной воде, у тёплого берега, совсем как обычные. Только телесная ткань у самых хвостов была голой, без чешуи, и отставшей от костей. Она вилась в воде отдельными распавшимися волокнами, и видеть это рыбакам было страшно и омерзительно. Все они выдёргивали поскорее из воды свои крючки, на которых извивались розовые черви — бесполезными перевёрнутыми знаками вопроса…
Если мир есть отраженье человеческой души — да, повреждённой, распадающейся заживо человеческой души, то должен, конечно, распадаться-расслаиваться-рассыпаться и он. А если душа есть только отраженье рассыпающегося на части, умирающего, угасающего, разрушающегося мира, то бесполезно, бесполезно лечить самого себя разговорами с собою же самим”. Таковы рассужденья моего героя, стремящегося уйти от самоанализа. Однако собственные его разновозрастные обличья возникают перед ним и требуют ответа за жизненные его поступки. Он должен совпасть, совместиться сам с собою.
В ходе романа идёт трудное превращение литературного антигероя в героя, готового жить иначе. Он, циничный делец, проходит свой очистительный путь — до отречения от всего, что было его целью и на что ушла большая часть его жизни.
Процесс дробления — государств, человеческих душ — имеет свою инерцию. Мой герой восстаёт против инерции дробления. Он находит “гнездо крамолы — гнездо повреждённости” в душе — и в мире. Из человека, служащего Золотому тельцу, он пытается преобразоваться в человека, движущегося к Богу.
Профессором Бехтеревой (Институт мозга, Россия) установлено, что не только мир способен изменять наше сознание, но и работа мозга способна изменять мир. Импульсы того, что мы чувствуем, понимаем, к чему устремляемся, не остаются без последствий для окружающей действительности. Эти импульсы могут быть либо направлены на служение Богу — либо на служение Золотому тельцу. И время наше поставило это служение каждого отдельного человека на столь предельную, рискованную грань, что среднего, кажется, уже не дано, поскольку сам мир стоит на этой же роковой грани. По одну сторону — разрушение всего спасительного: деспотия денег. По другую — воскресение, оживление бескорыстной Любви меж людьми.
Советский Союз раздробился, пал жертвой процессов глобализации — каждая из республик двинулась самостоятельно, в направлении к Золотому тельцу. Но именно на постсоветском пространстве были созданы уникальные условия для движения к Богу — к братству людей. Заповеди православия — не убий, не укради, не занимайся бесчестным самообогащением — совпадают с сурами Корана, как и с установками других гуманных, солнечных религий мира. А советский коммунизм, преодолев изначальное теоретическое безбожие, стал религиозным: он взял лучшее из религиозных учений советских народов. Моральный кодекс строителя коммунизма — это те же самые религиозные заповеди, скрепляющие человеческое сообщество общими принципами сосуществования.
Возможно, что именно эта идеология, заложенная в философском круге аввы Дорофея, станет со временем новой идеологией Восточного полюса. Усиление идейного триединства во властных структурах — Новый завет, Коран, Моральный кодекс — и прямое влияние этого триединства на принятие правительственных решений способно создать новые скрепы общества и постепенно побороть распад на постсоветском пространстве.
Трагедия распада, дробления Союза оставила за границей России 25 миллионов русских и 11 миллионов, считающих русский язык родным. Корею пересекла надвое тридцать восьмая параллель — демилитаризованная зона. Наша тридцать восьмая линия пролегла по всей границе России, создавшей такие невероятные законы, при которых именно русским труднее всего обрести свои права, вернувшись на Родину из отделившихся республик. Лишёнными российского гражданства оказались все те, кто на момент 1992 года имел прописку в республиках Союза. Этот отсекающий закон был братоубийственным, предательским по отношению к русским беженцам. Некоторые из них умирали на моих глазах, лишённые помощи Родины. Но молчали правозащитники мира и России, ибо только на русских их деятельность не распространялась никак. А пылающая Чечня стала многолетней бесперебойной бойней для самой репродуктивной части населения России. В интересах мировых процессов было ослабление, изматывание народов России, дабы дробление на постсоветском пространстве шло успешней. Но дробление всегда покупается пролитием невинной крови людей. И я сильно сомневаюсь, что политтехнологи дробления Союза делали богоугодное дело…
Считаю ли я себя антиглобалисткой? Нет. На земле возникает много процессов, движимых силою мирового зла. Однако любое глобальное зло саморазрушительно — оно пожрёт себя, истребит само себя своими же действиями. Людей же, идущих от окружности к Богу — к гармонии души и природы, будет становиться всё больше: они сближаются не по моделям политтехнологий, но Высшей волей.
Душа главного героя моего романа несёт отпечаток саморазрушения, она отражает разрушительные действия, происходящие в мире: “Больно миру — больно душе”. В романе катарсис совершается под воздействием череды небывалых вспышек на Солнце. У меня энергия недовоплощённых судеб — незавершившихся, безвинно прерванных репрессиями и реформами — уходит к Солнцу. И разбушевавшееся Солнце возвращает эту энергию нам, вразумляя и наказуя за братоубийственные преступления, ибо любое зло братоубийственно. Избыточная энергия Солнца карает живущих, но дарит при этом великие прозрения.
В трудах Чижевского (“Космический пульс жизни”) и Вернадского (“Биосфера и ноосфера”) рассматривается в основном влияние солнечной активности и природных процессов Земли и Космоса на человека. И воздействие человека на природу лишь в плане физическом, химическом. Но природа глубоко нравственна в основе своей, она — божественна. И я вполне допускаю, что “мщение природы” нам за нашу безнравственность, за искажение нашей собственной божественной ипостаси куда более серьёзно, чем принято считать. Поэтому у меня не вызовут удивления научные выводы будущего о том, что Солнце в свою очередь реагирует на то, что происходит в наших душах, ибо всё в природе связано со всем.
Чижевский, не отрицающий влияния на его труды догматов древней халдейской мудрости, в своём работе “Гелиотараксия” пишет: “Если Земля и всё населяющее её живое представляют собой органическую систему (…), следует предположить, что могущественные нарушения, имеющие иногда место в физико-химической среде Земли, должны вызывать мощные пертурбации и в органическом её царстве”. Но процессов, направленных в одну сторону, в природе не бывает — если физико-химическое влияет на органическое, то и органическое влияет на физико-химическое. Мне довелось бывать в закрытой, так называемой Тридцатикилометровой чернобыльской зоне, в мёртвой, совершенно безлюдной зоне тяжелейшего радиоактивного заражения. Пятна стронция и цезия, осевшие после взрыва на Чернобыльской АЭС, повредили удивительную по красоте землю на тысячелетия. Я писала об этом в книге “Слова на ветру опустевшего века” — “Чёрная быль — Белая Русь”. Но уже в пятнадцати километрах от мёртвой, закрытой зоны живут люди, не захотевшие покинуть опасные места отселения. Они разводят скот, пьют молоко, собирают радиоактивные грибы и ягоды.
