Парни, стоящие рядом с ушастиком, засмеялись, загоготали, как стадо гусей.

- Ты! Курдюк с жиром… - яростно начал единственный не смеющийся, стоящий рядом с ушастым, видимо, его друг.

- Прикрой свой рот! Из него дерьмо вываливается, - Филиппа так много времени проводила с братом и языкастой тёткой, что знала ответ на любой случай.

В ответ на все попытки задеть их город и парней, с которыми шла, девушка ловко сыпала во все стороны выражения, которых набралась от, вечно ругающейся со всеми, тётки:

-  А ты такой грязный, что, когда, вдруг, помоешься, половину веса сбросишь!

- Если бы мозги были бы золотом, ты был бы самым бедным в империи.

- Ты так и будешь гавкать, псина, или, может, кусаться начнёшь?

Последняя фраза стала решающей. Разъярённый парень кинулся в драку. Филиппа получила в нос и с размаху улеглась на спину, рассматривая синее небо. Она так и пролежала, пока остальные парни из её города дрались чуть ли не всем лагерем.

Драться призванным никто не мешал, видимо, считая подобное времяпровождение отличной дополнительной тренировкой для парней. Однако, несколько старших воинов пристально следили за всем со стороны, наверное, чтобы не допустить крайностей.

Наутро, ещё до рассвета, Филиппа вышла из палатки, где вповалку, храпя, кашляя и постанывая, спали все призванные из её города. В лесу, за забором из кольев, звонко пели предрассветные птицы. Воздух был такой чистый и вкусный, что Филиппа с удовольствием вдохнула побольше, потягиваясь. Потом рука сама взметнулась к лицу, осторожно прикоснувшись к переносице: больно.

Девушка сегодня поднялась раньше всех, возможно, потому, что накануне первой забралась в палатку, ещё до конца драки, забилась в угол, завернулась в меховую полость и уснула.

Лагерь был безлюден. Все парни ещё спали, сторожевых было не видать.

Отхожее место находилось далеко от того места, где этой ночью спала Филиппа, и она, не теряя времени поспешила туда. Внутри было совершенно пусто, все дырки свободны, в этот слишком ранний час, что весьма порадовало девушку.

Недалеко, на деревянных подставках стояли бочки с водой и нехитрые приспособления для мытья в виде обычных жестяных вёдер. Филиппа набрала воды, спряталась за бочками, намочила тряпицу и быстро обтёрлась, постоянно выглядывая, не идёт ли кто.

Уже одевшись и собираясь возвращаться в палатку, вспомнила, что лицо то, она не умыла! Наклонилась над ведром с водой и ужаснулась своему отражению: нос сильно припух, а вокруг глаз были огромные тёмные, почти чёрные, круги. У соседей Филиппы был кот такого окраса вокруг глаз, они кликали его Страшилой.

- Мамочка моя, ужас какой! – всплеснула руками девушка. – Страшила один в один!

- Это кто тут у нас, такой маленький, матушку вспоминает, страшилки? – послышался за спиной девушки язвительный, хрипловатый со сна, голос.

– Это Пузан своё отражение в воде увидел и от страха перед такой красотой обделался! – хихикая, подхватил издевательский тон первого, второй голос.

Филиппа быстро развернулась и увидела вчерашнего ушастого с другом. Парни выглядели, мягко говоря, недобро, явно угрожающе настроенными. На их лицах, как и у девушки, тоже были заметны следы вчерашнего побоища: у ушастого был подбит глаз, а у его дружка темнел синяк на скуле. «Неужели, они собираются опять напасть на меня?» - серьёзно забеспокоилась Филиппа.

Парни, как хищники, медленно наступали на неё с двух сторон.

- Макнуть бы его в отхожее место, да такое пузо не пролезет в дырку, - подтвердил догадку девушки о недобрых намерениях друзей ушастый.

«Эх! Всё равно пропадать! А фантазии у парней совсем нет. Вот мой братец мигом придумал бы как мне покруче отомстить за длинный язык» - пронеслась в голове Филиппы шальная мысль. – «Да, я своему Филиппу, с тёткой на подмоге, никогда не сдавалась, а этим ушастым тупицам и подавно не поддамся!»

- Что это за большая безобразная бирюлька у тебя на шее? – неожиданно для парней, вдруг, прижмурившись, будто приглядываясь, боязливо спросила Филиппа, показывая пальцем.

- Что? Где? – друг ушастого стал испуганно ощупывать свою шею.

- А-а-а! – радостно, будто, наконец, догадалась, продолжила девушка. - Это же твоя дурная голова!

- Ах ты!!!

Но Филиппа приготовилась к этому. Пользуясь минутным замешательством парней во время их диалога, она чуть проскользнула вперёд, и, развернувшись одним махом выплеснула ведро ледяной воды на горячие головы.

- Остыньте немного!

- Ну, Пузан!!!

Девушка, швырнув в парней, следом за водой, пустое ведро, уже неслась к своей палатке со всех ног.

По пути, вывернув из-за палаток на середину центрального прохода между ними, она с разбега натолкнулась на кого-то и едва не упала, невольно схватившись за одежду на груди незнакомца. Задыхаясь от быстрого бега, подняла глаза и потеряла голову от восхищения: перед ней было самое красивое мужское лицо, которое только можно было представить в девичьих грёзах.

Филиппа не могла отвести восторженный взгляд от идеальных черт лица мужчины. Это длилось секунды, до того, как в спину Филиппы с разлёта врезались ещё две тушки парней, которые, преследуя её, тоже резко вывернули из-за поворота.

Незнакомец покачнулся, но выдержал и устоял. А вот остальные упали. На колени. При помощи сторожевых воинов, которые схватили всю троицу и бросили на землю перед незнакомцем.

- Этому – двадцать палок. – прекрасный воин указал на ничего не соображающую Филиппу. - Тем двоим по пятьдесят.

Несчастную троицу поволокли на круглую площадь в центре лагеря. Там растерянную Филиппу быстро привязали к скамье. И, когда первая палка с размаху коснулась её ягодиц, тренировочный лагерь, впервые за всю свою историю, был разбужен не звуком сигнальной трубы, а истошным пронзительным визгом. Филиппа так кричала и умоляла о пощаде, что потеряла голос на восьмом ударе.

- Визжит, как свинья на убой, - недовольно заметил один из воинов, проводящих экзекуцию.

Когда удары палками по ягодицам, с двух сторон, по очереди, на миг приостановили, чтобы из ведра плеснуть сомлевшей Филиппе водой в лицо, очнувшаяся девушка сквозь пелену боли увидела, как прекрасный незнакомец, который назначил ей такое ужасное наказание всего лишь за то, что она нечаянно столкнулась с ним, стоит спиной к ней, и, спокойно осматривает лагерь. Потом, он о чём-то деловито заговорил с воином в дорогом одеянии и с красивым красным кушаком на поясе. О нём вчера, при Филиппе, сопровождающие воины говорили, как о своём туге, то есть, самом главном у них, здесь. Ашварси и туг, как и несколько сопровождающих их воинов, совершенно не обращали внимания на жалобные мольбы и истошные крики за их спинами.

Два крепких плечистых воина, отвесив полновесных двадцать ударов, грубо стащили измученную Филиппу с лавки и бросили на землю рядом с ней. На её место тут же уложили дрожащего и бледного, как смерть, ушастого. Когда его били, он сначала пытался гордо терпеть, но, вскоре, орал так же, как Филиппа до этого, возможно, разве что, немного более грубым голосом. Его друг тоже не отличился особой терпеливостью к побоям: он не только кричал и плакал, но и так извивался на лавке первые десять ударов, после каждого пытаясь соскочить, что его привязали.

Бедная девушка, страдая от боли, вынуждена была наблюдать за долгим наказанием парней. Ей казалось, что оно длилось бесконечно. В руках бесжалостных воинов длинные палки размеренно поднимались и опускались на вздрагивающие зады с глухим стуком. Крики и стоны парней рвали Филиппе душу. Наконец, кошмар закончился. Всех троих под руки отволокли в санитарную палатку, которой оказалась самая ближайшая к центральной площади, и бросили животом вниз на застеленные одеялами и светлым полотном, лавки. Грубоватый лекарь, войдя, к стонущим от боли, мученикам, чуть ли не швырнул Филиппе банку с мазью:

- Ты, толстяк, даже не стони, не придуривайся! Двадцать ударов – самое лёгкое телесное наказание. На! Этой мазью сам себе зад намажешь! Я тебя даже смотреть не стану.