Она представила, как её подруги в столице живут полной жизнью: наносят друг другу визиты, гуляют, танцуют, общаются, встречаются с молодыми людьми. Генриетту, вдруг, обдало холодом, в ужасе показалось, что здесь, возле этой сливы, пройдёт вся её жизнь. Там, в столице, знакомые ей девушки влюбятся, выйдут замуж, родят детей, а она всё также будет сидеть и переписывать никому не нужные правила и поучения, пачкая чернилами дорогие бумажные свитки.

В комнату тихо вошла Камилла - воспитательница, которую приставил к сестре Хилберт. После письменных занятий, у её подопечной по распорядку дня снова, как и с утра, прописано время работы по дому.

«Гадкий ашварси поделился с моим братом своими методами воспитания Мишель» - не уставала злиться Генриетта, которая теперь тоже узнала все «прелести» работы прислугой.

В самые первые месяцы такой уединённой жизни, после жестокой двойной порки, что задал ей Хилберт, девушка была настолько скована ужасом, что страшилась лишний раз пикнуть, покорно выполняя все указания, отправленной с ней в поместье воспитательницы.

Однако, шло время, немилосердно пострадавшая попа совершенно зажила, и у Генриетты постепенно всё громче начал прорезаться голос возмущения.

- Я - молодая госпожа! Я же испорчу руки, если буду стирать! – восклицала она недовольно, вскидывая руки над грязным бельём и перебрасывая часть своего задания прачкам, что работали рядом.

- Я - знатная девушка! У меня появятся мозоли, если я буду столько работать этой вашей колотушкой, выбивая пыль! Да ещё и надышусь всякой гадостью! – кричала она воспитательнице, и работала так небрежно, что за ней всё переделывали.

Генриетта, всё чаще и чаще, стала ныть по утрам, когда её будили. Наступил день, и девушка, однажды, настолько осмелела, что пинками прогнала слишком настойчивую служанку, которая утром пришла за ней и снова улеглась в постель - досыпать.

После этой выходки, воспитательница Камилла, хоть и имела полномочия от аштуга для справедливого и разумного наказания подопечной, всё же не решилась на это. Кто знает, что именно аштуг сочтёт справедливым и разумным, как бы самой не пострадать. Она подробно изложила в письменном виде все прегрешения Генриетты и отправила Хилберту гонца с письмом – подробным докладом о поведении его младшей сестры.

Девушка не сразу узнала об этом донесении, поэтому для неё внезапный приезд старшего брата стал полной неожиданностью.

Когда служанка сообщила ей о нём, в душе девушки всколыхнулись самые разные чувства. В этот раз, она не смогла сразу понять: рада она визиту брата или нет? С одной стороны, противное однообразие, текущих в скучной и неприятной работе, дней и постоянная скука измотали её, хотелось каких-нибудь перемен любой ценой. С другой стороны, ей было непередаваемо страшно идти к брату в кабинет, когда её вызвали, даже, колени немного дрожали и подгибались.

- Я получил письмо от твоей воспитательницы, госпожи Камиллы. Она жалуется, что твоё поведение сильно испортилось в последнее время, - брат даже не обнял её, как обычно, когда они до этого долго не виделись.

Генриетта исподлобья, с опаской смотрела на огромного сильного мужчину перед собой. В его ровном холодном тоне были отчётливо слышны лишь сухие, жесткие нотки, ни капли тепла. Девушка невольно с грустью подумала о том, что Хилберт явно больше не считает её своей милой маленькой сестричкой. Они и раньше никогда не были настолько близки, чтобы обо всём на свете разговаривать по душам, но, всё же, Генриетта всегда ощущала искреннюю заботу и надёжную защиту старшего брата. Сейчас это привычное родное ощущение рядом с Хилбертом совсем исчезло. Девушка поняла, что она лишь боится его.

- Я назначил госпожу Камиллу следить, чтобы ты строго выполняла предписанный мною режим дня. Она пишет, что ты стала грубо нарушать его. Это так? – немного повышенный на последнем вопросе тон брата не предвещал Генриетте ничего хорошего.

Она вдруг поняла, что брат приехал только из-за этого письма Камиллы, о котором он говорит, а не для того, чтобы навестить её и, возможно, отменить наказание изгнанием, вернуть сестру в столицу. Генриетта с ужасом осознала, что сейчас брат беспристрастно выяснит все обстоятельства, при необходимости, допросив каждого служащего в поместье, чтобы увидеть неискажённую картину событий. А потом… Её же могут снова выпороть! Бедная попа запекла огнём, предчувствуя неприятности и требуя немедленного спасения.

Генриетта упала перед братом на колени и горько заплакала, запричитав, сквозь слёзы:

- Мне неудобно говорить об этом с мужчиной, но бывают дни, когда девушке нужно полежать в постели дольше, не объясняя причин всем подряд!

Симулировать рыдания Генриетте не было необходимости, страх перед возможным наказанием легко вызывал крупные слёзы, которые одна за другой катились по её побледневшим щекам.

– В такие дни мне, как и другим девушкам, трудно сдерживать капризы. И любая работа кажется непосильной… - она жалко вытирала покрасневший носик рукавом платья и громко всхлипывала после каждого обрывка фразы, - У меня нет мамы... чтобы я могла поговорить с ней… чтобы пожаловаться… чтобы она посоветовала, как правильно себя вести. А ты… ты, Хилберт, злой! Я теперь страшно боюсь тебя! Ты совсем меня не любишь! Я осталась совсем-совсем одна на этом свете!

Хилберт, когда ненадолго сорвался со службы и мчался в поместье, ему одному известными короткими тропами, был решительно настроен снова хорошенько выпороть сестру, чтобы окончательно сломить её вздорный характер и сделать, наконец, послушной. Но слезливые причитания младшей вдруг открыли ему глаза на происходящее совсем с иной стороны. Мужчина почувствовал себя не в своей тарелке. Действительно, без матери девочка росла... Он поднял Генриетту с колен и неловко прижал к себе, грубовато поглаживая сестру по вздрагивающей спине.

Генриетта замерла, опасаясь испортить момент, понимая, что эти мгновения решают, насколько серьёзным будет её наказание за капризы и неподчинение новым правилам существования.

- Малышка, я знаю, что суров с тобой. Но это для твоей же пользы, - глухо проговорил ей в макушку Хилберт.

Генриетта никакой своей пользы в розгах, полосующих её зад решительно не видела, но благоразумно промолчала об этом, лишь тяжко вздыхая в грудь Хилберту.

- Я не стану никак наказывать тебя в этот раз, - продолжил мужчина и Генриетта судорожно выдохнула, - И скажу Камилле, что три дня в месяц, ты можешь не придерживаться режима дня и будешь освобождена от работы.

Девушка даже не ожидала такой поблажки и похвалила себя за такую удачную идею с женскими днями. Сама она никогда не чувствовала себя плохо в такие периоды, но много слышала об этом от других девушек. Та же Мишель рассказывала ей, что она по три дня в месяц лежит в постели, скрючившись от сильных болей в животе. Воспоминание о принцессе полоснуло сожалением, что всё так сложилось. Всё же они неплохо общались до того, как обе влюбились в ашварси. Да и с этой любовью…

У Генриетты здесь, в уединении, было достаточно времени хорошо подумать обо всём и посмотреть на жизнь подруги не затуманенным ревностью взглядом. И чем принцессе сейчас лучше живётся, чем ей, Генриетте? Мишель так же работает, как прислуга, часами сидит за счётными книгами. Она тоже находится под присмотром, только смотрительницы, а не воспитательницы. Принцесса также скучает одна, ведь ашварси почти никогда не бывает дома и с подругами он ей общаться не позволяет. Разве Мишель замужем лучше жить? Разве она стала счастлива? Нет! Ашварси, конечно, красив, но, что, если и он, как Хилберт, использует розги, чтобы добиться послушания? Эти вояки далеки от нежного обращения, чуть, что не по ним, сразу приказы раздают, наказывают, руками машут...

У Генриетты было время подумать, осознать, увидеть настоящее принцессы и своё, как оно есть. Безумно мужественный и красивый, весёлый, в общении со своим другом, ашварси Хлодвиг, конечно, очень привлекателен, но существование рядом с ним Мишель пугает. Генриетта, представив, что всю свою жизнь может провести так, как сейчас живёт Мишель, пришла в ужас. Безрассудная девичья влюблённость в ашварси в её душе начала стремительно истаивать.