На этих словах Эдуард улыбнулся, кажется, я смогла его успокоить. Для ревности повода нет, по крайней мере, с моей стороны к Бишопу дочерние чувства.

— А я? Что вы чувствуете от меня, Аннабель? — он сказал это так тихо, но естественно, как врач спрашивает о болезни.

— Простите меня, Ваше сиятельство! — его густые брови поползли вверх, я снова продолжаю удивлять мужчин. — За моё поведение, честное слово, я никогда не хотела вас злить, наверное. Вы очень умный, красивый, и так заботитесь обо мне, раньше не хватало разумности оценить всё, что вы для меня делаете, так заботиться может только тот, кто искренне любит! — опустила голову и шепчу, наверное, так не принято девушкам признаваться, но я должна. Поднимаю взгляд и замечаю пунцовый румянец на его лице. Нервным жестом Эдуард ослабил галстук.

— Ох, Аннабель, вы удивляете меня каждый раз. И вы простите, даже легче стало, после этого признания. Но я действительно хочу для вас добра и счастья. Вы много страдали и по моей вине.

— По вашей вине?

— Да, вы же всё забыли, ваше заикание — это мой грех, какой я не могу себе простить.

Он сжал кулаки и тут же встал. Кажется, что-то слишком запредельное у нас случилось в прошлом.

— Я должна знать, поверьте, та глупенькая Анни в прошлом, это признание про вашу дочь?

Он посмотрел и криво улыбнулся, так делают люди, когда слышат в сотый раз несусветную глупость. Кажется, я снова глупею.

— Нет, я вам несколько раз говорил, что Линда не моя дочь, у неё есть родственники. Но это дело, какое я не смею обсуждать, ибо оно не касается только меня.

Эти слова неожиданно пугают меня:

— Эдуард, девочку у меня заберут? Отдадут её семье? — вот теперь наступил черёд вздрагивать мне. Напряглась и не могу успокоиться. Что угодно, только не это.

— Нет, кроме вас, Аннабель, в этом мире никто не достоин заботиться о Линде. Я приложу все усилия, чтобы она осталась с вами, как только все документы подготовят.

— Спасибо огромное, вы даже не представляете, как это важно для меня. И для девочки. Но если не в ней проблема, что тогда? — шепчу и снова предательские слёзы на глазах.

— Случай в вашем детстве. Как вы начали заикаться. Мне стыдно вспоминать, но не хочу, чтобы вы идеализировали мои поступки теперь, отчасти это продиктовано чувством вины, и теперь никогда не посмею сделать что-то плохое в отношении вас. Я виноват перед вами, Аннабель, потому что был в том возрасте, когда за поступки несут ответственность. Моя вина перед вами ужасна. Вы сейчас ничего не помните, и это чувство, что есть шанс на прощение окрыляет меня, однако если вы узнаете правду о том, что случилось, то снова возненавидите меня.

Чувствую, как ему тяжело. Думает, что сейчас разрушает хлипкое равновесие, убивает шанс на наши отношения? Но и честь не позволяет умолчать.

— Послушайте, Эдуард. Если что-то ужасное произошло в детстве, то и вы были ребёнком, будьте снисходительны к себе, — пытаюсь его успокоить. Но тщетно.

— Я уже был юношей и должен был нести ответственность за вас, Аннабель. Как, впрочем, и постоянно. Колодец, яд, замужество, всё это моя вина, я не могу позаботиться о вас должным образом. Потому недостоин…

Мне больно на него смотреть…

Глава 33. Ничего себе история…

— Но, что такого могло случиться в нашем детстве, возможно, вы преувеличиваете? — пытаюсь как-то смягчить тон его настойчивого самобичевания.

— Поверьте, я приуменьшаю, чтобы снова не пугать вас. Мне нет прощения. Много лет назад я отвёз вас в королевский дворец на день рождения Вильгельмины. Но посчитал скучным общество маленьких детей. И ушёл играть в крикет. А когда вернулся, Вилли заявила, что вы сбежали, спрятались и не хотите уезжать.

Мне стало не по себе. Даже видеть, как он это рассказывает страшно. Но что он пережил в тот день, когда я пропала.

— Вы долго меня искали? — мой голос с трудом сдерживает дрожь от волнения.

— Сутки.

— Ух! — меня качнуло, голова закружилась от ужаса.

— Да, мне было всего пятнадцать лет, вам чуть более пяти, как Линде сейчас. Дети заманили вас в допросную комнату и заперли там. Это нижний ярус подвала, самая дальняя его часть. Звуки допросов не достигают жилых комнат, а уж визг маленькой девочки и подавно. В этом аду вы провели сутки. Я даже не знал, что такое место существует. Они все скрыли от меня, даже Максимилиан, но он клялся, что даже подумать не мог о таком страшном месте вашего заточения. Только старый слуга предположил, и мы поспешили в подвалы. Дверь оказалась запертой снаружи. Вас нашли без сознания, неделю вы лежали в бреду, а потом заикание такое страшное, что каждое слово резало моё сердце болью, милая, простите. Вы все эти годы думали, что я тоже принимал участие в этой экзекуции. Но это не так. Я чуть с ума не сошёл, пока искал вас. И после этого венценосные родственники продолжили издеваться над вами. Убедив, что это моя зверская инициатива проучить вас за какой-то детский проступок.

Я не могу остановить слёз, прекрасно понимаю, что это жестокость Вильгельмины. Она и не поменялась.

Встаю с дивана, подхожу к герцогу и обнимаю его и пытаюсь не рыдать от жалости к нему и себе. Мы были всего лишь детьми и, кажется, Максимилиан за всё в ответе, неужели он не знал про эту комнату и не послал туда слуг? Не хотел! Надеялся извести малолетних наследников по одному?

— Ох, милый, мне жаль, вы так страдали, по сути, мальчик, ребёнок и пережить такое, нести груз вины все эти годы. И теперь козни Вильгельмины не прекратятся. Она натравила Виолетту на меня, и я не знаю, как защититься от нападок, совершенно не помню, почему оказалась замужем за Фредериком, это тоже какой-то план моего уничтожения. В войне за престол все средства хороши. И сейчас начинается новый виток, принц очень заинтересован в браке со мной, а это считай, смертный приговор, ведь я соперница Вилли и Максимилиану, они меня ребёнком не пощадили, а теперь…

В его лице читаю страх, как боятся за своих близких, показываю ему приглашение на бал и начинаю переживать, не пора ли нам доставать лечебный шнапс.

— Но вы замужем? — он трижды перечитал приглашение и простонал, понимаю, что и у него этот поступок Альберта вызывает неприязнь и удивление.

А меня волнует другое, стоит ли рисковать всем, если не с ним…

— Эдуард, скажите честно, если бы наш с Фредди брак признали недействительным, вы воспользовались бы этой возможностью?

Говорю бесстыдную дерзость мужчине, герцогу, опекуну, но мне это жизненно необходимо знать. Что же им движет, чувство вины за тот ужасный случай или что-то большее?

Но ответить он не успел, потому что в дверь так настойчиво постучали, что я вздрогнула, словно поймана на шалости и интрижке. Потому что голос за дверью, не кого иного, как мужа…

— Ваше сиятельство, умоляю, выслушайте! Я знаю, что вы там! — неожиданный поворот…

— Ваше сиятельство, простите дерзость, понимаю, что я последний человек в стране, кого бы вы хотели видеть, но ради Аннабель я готов на всё! — не успела я сообразить, как Фредерик буквально влетел и сам закрыл изнутри на ключ.

Герцог от такой наглости потерял дар речи. Герцог да, а я нет!

— Фредди, тебя какая муха укусила? Врываешься, требуешь аудиенции у человека, с которым стрелялся на дуэли, если меня правильно информировали! Про наш нелепый брак я вообще молчу! — я злющая, этот красивый болван обломал великое признание в любви, а ведь так все хорошо шло. У меня снова театрально скатилась слезинка со щеки, я по вине фиктивного мужа осталась без признаний герцога. И как мне теперь жить на кого надеяться?

Вместо ответа, Фредерик взял мою руку и поцеловал, так нежно и трепетно, что я невольно одёрнула её, как от горячего чайника.

Анни в детстве

Глава 34. Улики

— Ам! Вы что себе позволяете? — наконец Эдуард пришёл в себя. Но я подозреваю, что у него был не ступор. Он сдерживал ярость, чтобы не убить наглеца.