Лева вовсе не из-за бедности семьи Медной отпускает в ее адрес нелестные замечания, а лишь от того, что у них отчего-то возникал личная неприязнь. Вот и все.

Например, та же Уля никак не относится к драгоценным, но он всегда брал ее с нами, когда я его об этом просила. Мысль о Лисицыной незамедлительно формирует внутри меня сгусток раздражение. Чтобы развеять его, снова прохожусь глазами по гостям друга.

Компания разбилась на небольшие группки. И на одном из угловых диванчиков сидят девушки. Они оживлённо болтают и много смеются.

Их кружок видится островком веселья, но я никогда не решусь встать и подойти к ним. Если даже желание начнет отбивать на моей голове чечетку, то ему все равно не удастся побороть робость, сжимающую Серебряную в крепких объятиях.

Да, я умею безукоризненно держаться в обществе. Вряд ли кто-то сейчас способен заметить, какую неуверенность испытывает каждая клеточка моего тела. Бабушка научила в любых обстоятельствах держать лицо. Но это лишь внешний фасад.

Когда мы только зашли, Лева громко со всеми поздоровался, я тоже улыбнулась и сказала:

— Привет.

Золотой посадил меня за свой диван именинника. И оказалось, что сидеть на нем намеревались только мы вдвоем. К нам так никто и не подсел. Ни тогда, когда он был рядом, ни тогда, когда ушел.

Ощущаю себя немного брошенной, но быстро одергиваю себя. Ловлю чей-то взгляд. Сразу натягиваю на лицо дежурную улыбку. Я должна выглядеть веселой и довольной. Веселой и довольной.

Снова перевожу глаза на танцпол. Собственно, я смотрю туда, потому что стараюсь найти себе хоть какое-то занятие.

Хочу ли танцевать?

Скорее нет. Не то настроение. И потом, обычно я танцую исключительно за закрытой дверью своей комнаты, когда никто не видит. А среди стольких взглядов буду лишь ощущать неловкость.

В Малахитовом Дворце студенты, состоящие в группах, довольно часто устраивают небольшие концерты. Папа не противиться, если я сообщаю, что хочу посетить какой-то из них, так как все они регламентировано заканчиваются до девяти вечера.

Мы ходили на парочку вместе с Андреем. Или же втроем. Стас тоже иногда приходил.

Вот кого никогда не волнует мнение толпы и всей галактики, так это Зимненго. Он крайне далек от категории парней я-никогда-не-танцую-даже-не-проси. Он из тех, кто чувствует ритм и полностью отдается ему, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Безудержно, смело, плавно.

— Бро, ты позоришь нас с Риной, — как-то заметил на одном из таких концертов Стас.

Но Андрей с беззаботной улыбкой показал ему средний палец, а потом прижался ко мне со спины и начал подначивать двигаться вместе с ним.

Когда он так делал, моя скованность проходила. Не сразу. Постепенно. Поэтапно, с каждым его легким поцелуем в шею, она сползала и отпускала. Рассеивалась. А я, наконец, расслаблялась. Позволяла его рукам направлять свое тело. Мечтая когда-нибудь научиться так же безумно и дико отдаваться музыке, как он.

— Ты, надеюсь, не грустишь без меня, Севушка? — раздаётся возле уха шутливый голос друга.

Оборачиваюсь, встречая улыбкой Золотого, и отгоняю прочь глупые воспоминания.

Внутренне злюсь на себя. Злюсь за то, что, несмотря на боль, эти мысли все еще дарят тепло.

Почему я снова вспомнила Зимнего?

Почему не перестаю о нем думать?

Предатели не достойны того, чтобы мы тратили на них даже миг своего времени.

— Нет, все отлично. — надеюсь, он не заметит, что я слегка преукрашаю действительность.

— Извини, что задержался. Прикинь, Диана читала мне стихи собственного сочинения. Я прифигел.

— А я так и подумала. — отвечаю я, но он отчего-то бросает на меня недоверчивый взгляд, а потом и вовсе усмехается.

— Классное место, да? — обводя взглядом зал, интересуется Золотой.

— Да, здесь очень мило.

Лева снова смотрит на меня и вдруг начинает громко смеяться.

— Сева, только ты могла сказать, что в Оазисе мило. — он кладёт руку на спинку дивана и придвигается ближе ко мне, — Но меня мало заботит, что творится вокруг. Главное, ты рядом.

— Скажешь тоже. — фыркаю я.

— Я не шучу. Угадай, по кому я сильнее всего скучаю, пока нахожусь в другом городе?

— Дай-ка подумать. — задумчиво прикладываю палец к губам, — Знаю! По Елене Федоровне? Ночами, наверняка, не спишь? — называю имя его репетитора по математике, на которую он мне жаловался сотни и тысячи раз.

Лева снова начинает хохотать.

— Эта ведьма насиловала меня морально.

— Зато ты сдал экзамены.

— Сева, но ты же понимаешь, что я скучаю вовсе не по Елене Федоровне. Даже не по родителям. — он смотрит прямо мне в глаза, заставляя начать нервничать, и говорит, — Я скучаю только по тебе.

Его взгляд неожиданно смущает. Ладонь Золотого опускается на мою голую коленку. И в ту же секунду неловкость панцирем сковывает тело. Корю себя, что не выбрала те серые брюки, а облачилась в платье. Кидаю быстрый взгляд на его пальцы и убеждаю себя, что это лишь дружеский жест, ничего более. Это же Лева. Мой лучший друг. Все хорошо.

— Если такими речами ты рассчитываешь заключить со мной договор на репетиторство, то мой ответ — нет. — шутливо говорю я.

— Ты откажешь мне второй раз? — изображает жалостливые глаза обиженного кота.

— Откажу. Я вряд ли смогу тебя чему-то научить, но мы точно поссоримся.

— Севушка, иногда можно ссориться, чтобы потом бурно мириться. — в его голосе проскальзывает подтекст, который я всячески пытаюсь не расслышать. Но он присутствует, и шкала смущения скачет вверх.

— Я предпочту, чтобы наша дружба никогда не знала ссор, Левушка.

Возможно, мне просто кажется?

Вдруг я накручиваю себя?

Пожалуйста.

Рука уходит с моей коленки. Я незаметно выдыхаю напрасное беспокойство, которое себе вообразила. Лева тянется к низенькому столику из черного дерева. Берет бокал с крепким алкоголем и залпом осушает содержимое. Затем возвращает внимание на меня. Что-то вынуждает и меня сделать маленький глоток шампанского.

— А что, если наша дружба перерастет в нечто большее? — наклоняясь ближе, спрашивает Золотой. И скашивает на миг свой взгляд на мои губы.

А вот сейчас мне точно не кажется.

Может, он пьян?

Потому задает такие странные вопросы? Он же не серьезно…Нет.

Хоть бы не серьезно, пожалуйста…

Мыслями возвращаюсь в прошлое. Совершаю большой скачок. Мы были еще совсем детьми, когда Лева признался мне, что ему нравится девочка, чье имя начинается на букву «С» и она из рода чистокровного металла. Это была подсказка размером с боинг, но я пребывала в таком ужасе от его признания, что не нашла ничего лучше, чем сыграть в полное непонимание.

Так как он не уступал, то я честно перечислила всех известных мне девочек, чьи имена начинались на букву «С». Но то имя, которое он хотел услышать, так и не назвала.

Я очень любила Леву. И люблю. Но только как друга. Как близкого человека. Как брата. Мысль, что я могу ему нравится, казалось дикой и тогда, и сейчас. Она чувствуется неправильной.

— Ты очень хорошо её знаешь, — теряя терпение, подсказал он мне в тот день, пока мы играли в нашем саду.

— Я? — я отчаянно задействовала все свои детские навыки актерской игры, чтобы как можно естественнее изобразить задумчивость, — Да, нет же. Я точно назвала всех, кого знала. Ты уверен, что она из драгоценных?

— Уверен. — хмуро ответил мой друг. — Ладно, забудь.

С тех пор он больше никогда не возвращался к этой теме.

Я была уверена, что это была шалость. Мимолетная детская забава. И у него нет ко мне никаких чувств. Потому я совершенно не была готова к тому, что он снова возобновит эту тему. И сделает это сегодня. Сейчас. В свой день рождения.

— Большее? — переспрашиваю Золотого, пытаясь выиграть время и сразу осознаю, что вопрос тактически провален.

— Да, — а для Левы вопрос крайне удачен. Он улыбается, — Более близкое.

Я нервно петляю взглядом по его лицу и только теперь обращаю внимание на розоватый след возле его уха.