И за поразительную прямоту я ей тоже была благодарна, хотя и подозревала, что прежняя Вера после таких предположений визжала бы так, что стекла полопались. Лукея, как мне показалось, тоже ожидала чего-то подобного, потому что, не сводя с меня внимательного взгляда, начала пятиться к выходу, я очнулась и приказала ей стоять.
— Каких князей знаешь, говори быстро! — скомандовала я, надеясь, что Лукея настолько в курсе барских дел, что назовет хоть кого-то.
— А Вышеградский, — выпалила она. — А еще Сукин-Неодетый. Только он помер уже почитай как года два, тебе же живых надобно, матушка? — Я кивнула, Лукея подобралась, вероятно, решив, что у меня на князей матримониальные планы. — Князь Границкий, так он того и гляди тоже помрет. Тебе, матушка, князья для чего? Денег-то тебе никто из них не даст, Границкий сам голодранец, прости Всевидящая, и пьяница горький, а вдова Сукина, та все на хахалей, на ахфицеров, давно спустила…
Лукея набрала в грудь воздуха, желая развить тему веселой вдовы Сукиной-Неодетой, но меня чужие забавы занимали мало, поэтому я плюнула на любые последствия и спросила в лоб:
— Князь, чтобы фамилия на «в» начиналась. Кто такой?
Хорошо, что никто меня не слышит, и хотя ни единая живая душа не назовет меня попаданкой, вопросы множились бы один за другим, отчего Вера Андреевна растеряла память и не пора ли ее сдать на опыты в местный дурдом. Петр Аркадьевич наверняка бы озаботился, если услышал, но в доме я, слуги и дети, а Лукея не в том положении, чтобы трепать языком. Я на это очень рассчитывала.
— Вершков, может, матушка? — как-то нехотя, даже с опаской, отозвалась она. — Так какой он князь… Барин покойный о нем скверно сказывал, не ходила бы ты к нему.
Я сохраняла серьезный вид, но праздновала победу. Может, и не Вершков, но замечание, что мой супруг с этим Вершковым не ладил, наводило на мысли.
— Я, матушка, всего-то знать не могу, мое дело холопье, — понизив голос, добавила Лукея, — но сватался он к княжне, а брат ее и не дал согласие. А партия Вершков богатая, вот и думай сама, чего князю не угодил.
— Какая княжна? — недоуменно спросила я прежде, чем успела себя остановить, уже хватит, меня не касаются чужие незаключенные браки. — Какой князь?
— Так Вышеградская княжна, — пожала плечами Лукея. — Я камин-то чистила и слыхала, как барин покойный с князем говорили. А плохо слыхала, так больше бы рассказала, уж не обессудь…
Выходит, Вышеградский вдовец и больше в брак не вступал, а наглая блондиночка его сестра, и понятно, отчего хамоватая милашка сбежала, сверкая пятками — не предназначено для незамужних ушей то, что я ей наплела, впрочем, так ли невинна княжня Вышеградская, или я ни черта не знаю людей.
Лукея потопталась и ушла, а я посидела в одиночестве, обдумывая услышанное. Я узнала фамилию человека, который прислал мне записку — за истинность этого знания я поручиться не могла, но останавливало меня от поспешных действий другое.
Бизнес не сразу, но поможет мне выпутаться из долгов. Я успешно избежала обвинений в краже, хотя считать, что избежала бесповоротно, преждевременно. У меня есть немного денег и крыша над головой, и нет смысла соваться во дворец, особенно если вспомнить, что князь Вышеградский не был так оптимистично настроен, как Леонид, и предупредил, что мои извинения не примут. Я была склонна доверять его оценке уже потому, что в отличие от моего деверя он вхож к императору.
На нет и суда нет, и зная приблизительно, с какой стороны может последовать удар, я не буду выходить на контакт с князем Вершковым. Если ему необходимо, пусть прыгает передо мной козликом сам.
Перед тем как уложить детей спать, я выгнала прислугу из комнаты и занялась с малышами. Не то чтобы это была ревность, но я не хотела, чтобы нам помешали — чужими присутствием, привычками, голосом. Гриша играл с подарками, которые с невесткой прислала Марфа, и я убедилась, что присказку про тяжелое детство и деревянные игрушки придумали безмозглые снобы. Если сравнивать бестолковые фарфоровые сервизики, кукол, которые годятся лишь на роли злых королев, чтобы руками не трогали, и чудесные крестьянские деревянные потешки, то только в пользу последних. Гриша замирал над качающейся расписной неваляшкой, увлеченно дергал за ниточку, чтобы петушки застучали клювиками по столу, и восхищенно тряс погремушкой.
Старших детей я начала учить читать. Может быть, в это время и печатали детские книги, но мне они были не по карману, я обошлась бумагой и пером. Чернильницу поставила повыше, чтобы вся комната не оказалась перемазана, и вывела несколько букв на разных листах. Не обладая никакими специальными знаниями, я сообразила, что дети запомнят буквы, с которых начинаются их имена, поэтому написала «С», «Л», «М» и «Г» и, меняя листы, показывала малышам буквы. Дети приходили в восторг, когда узнавали первую букву своего имени, визжали и со счастливым смехом тыкали в нужный лист, а я наслаждалась тем, что была матерью.
Кое о чем я успела забыть и смогла убедиться, что дети дошкольного возраста куда смекалистее, чем взрослые привыкли считать. Недооценивать малышей и пренебрегать их любопытством — прямая дорога к тому, что платой за небрежность окажется детское доверие.
— А мы будем судить злую королеву?
Пришлось исполнить обещанное и выступить в роли судьи, и ничего сложнее я в своей жизни, похоже, не делала — учила детей, как относиться к людям.
Не имеет значения мотив преступления — важен факт, и я посмеялась над собственной кражей. Никто не имеет права посягать на чужую свободу — но я же хозяйка двух крепостных. Никто не имеет права убивать, похищать, подчинять своей воле — но я сделаю первое, второе и третье, если будет необходимо, если кто-то задумает злое против меня и моих малышей. Я учила детей быть двуличными, хитрыми, скрытными защитниками своих интересов, но лучше так, чем декларировать безгрешность и альтруизм, требовать беспрекословного подчинения в угоду кому-то третьему, а самой проявлять все те качества, которым детям все равно предстоит научиться, и злиться, что дети топчутся на заявленных добродетелях.
Я хочу, чтобы они жили легко и сравнительно безопасно, так пусть их книгой жизни будут чужие ошибки. На всякого мудреца довольно простоты, но не стоит же облегчать людям задачу сделать из тебя дурака.
— Как мы поступим со злой королевой? — Дети молчали, задачка была для них сложна, а я не была уверена, что они что-то поняли из моих объяснений. Но выход был найден, а когда малыши подрастут, я обязательно вспомню об этом и расскажу, в чем состояла моя уловка: важно уметь угодить и одновременно сделать по-своему. — Давайте посадим ее под арест? Пусть сидит в тюрьме, как вы считаете?
И останется целой, черт побери, потому что я понятия не имею, когда пригодится эта куколка, подаренная императором, раздери его бездна на сто кусков, будто венценосный благодетель не знал, как наша семья нуждается по милости моего усопшего мужа, да не будет ему ни дня покоя там, где он есть.
После ужина дети быстро уснули, к великому удивлению Лукеи и Палашки, и я отпустила Анфису, поблагодарив ее за все. Было жаль, что дивная Мэри Поппинс пришла на один день, но Анфиса сама испросила разрешения возиться с малышами.
— Я поутру по дому работаю, барыня, а после дотемна шью…
Я сделала вид, что раздумываю, и согласилась не слишком охотно опять же для вида, в душе я торжествовала.
Город за окном затих, храпела в глубине квартиры Лукея, Палашка сидела в своем закутке и чинила юбку. Я устроилась на кровати рядом с детьми и читала единственную книжку, которую смогла раздобыть — «Чудеса Всевидящей». Не самое занимательное чтиво, поскольку это были не хроники, на которые я рассчитывала, а откровенный и халтурный художественный свист. После того, что я видела — озеро, лед, исчезающий гроб и пропадающий пастырь — я ожидала истории о чем-то и вправду чудесном, с непременным участием пастырей, но попался сборник банальных любовных рассказов, где Всевидящая присутствовала как равнодушный наблюдатель, никак не вмешиваясь. Не могла я назвать «чудом» возвращение в лоно семьи гулящего барина или женитьбу на бедной девушке овдовевшего богача, кроме того, самое пикантное в этих рассказах, как было понятно, выкинули.
