Фотограф Масахиса Фукасэ^[65] создал целый цикл работ под названием «Вороны» после того, как его жена Йоко ушла от него. Как ни мечтал Каитаро увидеть оригиналы фотографий, это было невозможно. Но недавно на одной из улочек неподалеку от Канды^[66] — там они должны были встретиться с Риной, но она так и не смогла прийти на свидание, — он набрел на книжную лавку, где продавался фотоальбом с репродукциями Фукасэ, посвященный воронам на его родном Хоккайдо и воронам, обитающим в бетонных джунглях Токио.

Листая страницы изданного на дорогой глянцевой бумаге альбома, Каитаро вдруг понял, что легко может представить Фукасэ после крушения его брака: пропахший табаком, усталый, лысеющий человек сидит в вагоне поезда, идущего на Хоккайдо; человек возвращается в те места, где родился и вырос, с собой у него нет ничего, кроме сумки со сменой белья, фотокамеры и фляжки с виски. Каитаро замер над открытым альбомом, затем коснулся волос у себя на затылке, не смущаясь невольно возникшим сравнением.

Фотографии были необычны. На каждом снимке вороны либо надвигались издалека массивной стаей, либо представали в виде черных силуэтов на фоне серого зимнего неба. Крупные планы сделаны монохромными, в духе импрессионизма, резкость доведена до предела — огромные распластанные крылья расползаются по бумаге, словно пятна крови. Фотографии погружали зрителя в ощущение тоскливого одиночества, и от них невозможно было оторваться. И все же в ту ночь, глядя на черных птиц, Каитаро думал, смог бы и он тоже сделать серию фотографий с воронами, сумел бы найти в них еще что-то: утешение, красоту и, возможно даже, мотив искупления. Глаза птиц, окружавших Каитаро, поблескивали, словно огни самолета, летящего в ночном небе, хищные клювы сверкали, а перья переливались в лунном свете. Они то были видны отчетливо, то вдруг растворялись в темноте. Для разных людей вороны символизировали разные вещи. Сейчас все они были собраны вместе в ночной тиши.

СЛУШАЙ

Сато смешивал джин с тоником, когда в квартиру вошел Каитаро. Сосредоточенно опуская кубики льда в тяжелый хрустальный стакан, хозяин даже не обернулся на звук открывшейся двери. Каитаро окинул взглядом прихожую, ища признаки присутствия Рины в квартире. Он обратил внимание на большую океанскую раковину на комоде, в которой лежал только один комплект ключей. Убедившись, что Рины нет, он сделал глубокий вдох и, не снимая уличной обуви, прошел в гостиную. Подошвы его ботинок поскрипывали на мраморном полу. Каитаро пересек комнату и приблизился к Сато:

— Какого черта ты велел мне прийти?

Тот с улыбкой указал ему на кресло:

— Рад видеть тебя, Каитаро, присаживайся.

— Что, если Рина застанет меня здесь?

Сато многозначительно посмотрел на ботинки гостя, затем на разгоряченное лицо и взлохмаченные волосы — как будто Каитаро бежал всю дорогу — и расплылся в улыбке.

— Выпьешь?

— Нет, спасибо.

— Ну, как тебе? — Сато широким жестом обвел просторную гостиную с высокими окнами, бежевыми обоями, кремовыми ковриками, раскиданными на белых плитах пола, и изящной мебелью из светлого дерева. Каитаро проследил за жестом хозяина дома, но прежде всего взгляд отмечал вещи, принадлежавшие Рине: вот букет искусственных цветов — связанные крючком шелковые камелии в вазе на буфете, — рядом пенал с набором кистей для каллиграфии, на крышке пенала собралась пыль, видно, его давно не открывали, а вот деревянная фигурка Будды, которую она купила в Наре^[67]и однажды подробно описала Каитаро.

Теперь, увидев дом Рины своими глазами, он вдруг понял, что квартира на удивление пуста. На книжной полке стояли несколько фотографий Сумико и один-единственный семейный снимок: все трое были запечатлены на горнолыжном курорте. Судя по возрасту девочки, фотографию сделали несколько лет назад. Других, более свежих, Каитаро не заметил.

— Очень мило, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Потом посмотрел на свои часы и лишь затем перевел вопросительный взгляд на Сато.

— Нравится? — спросил тот.

Каитаро рассеянно пожал плечами и уселся на диван. Но едва он устроился на подушках, как уловил знакомый запах имбиря и кедрового дерева — ароматической смеси, которой пользовалась Рина. Рина!

— Послушай, для меня это просто работа. И мне без разницы, что ты хочешь заполучить — эту квартиру или ее счета в банке.

— Думаешь, дело в деньгах?

Каитаро вздохнул и снова пожал плечами. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не смотреть на часы. Скоро Рина заберет Сумико из школы, на дорогу ей понадобится двадцать минут. Он должен убраться отсюда, прежде чем Рина вернется домой.

— Сато, — дипломатично начал Каитаро, — ты ведь пригласил меня не для того, чтобы показать квартиру. Так что ты задумал? Хочешь раскрыть мою игру перед Риной? — На последней фразе он не сдержался и повысил голос.

— Ты плохо делаешь свою работу.

— Я сделаю свою работу, — с нажимом произнес Каитаро и подался вперед. — Даже если тебя что-то не устраивает, дело зашло уже слишком далеко, чтобы подключать другого агента.

— Разве? — Сато отхлебнул из стакана и приблизился к дивану, на котором сидел Накамура. — Я говорил с Такедой. Он утверждает, что у него имеется отличный агент, с прекрасным послужным списком.

Каитаро сглотнул и поднял глаза на нависшего над ним Сато. Под напускным спокойствием мужа Рины скрывалась ярость, которую Накамура заметил слишком поздно. Он попытался расслабиться и глубже откинулся на подушки, но напряжение не отпускало, а во рту появился металлический вкус страха.

— Конечно, можешь поступать так, как считаешь нужным, но привлечение на данном этапе нового человека внесет сумятицу.

— А, незаменимый! — фыркнул Сато, — Да, твой шеф говорил, что вы с этим парнем, Хару, всегда были конкурентами.

Каитаро оторвался от спинки дивана, снова уловив слабый запах имбиря и кедра, и поднялся на ноги.

— Мне просто нужно немного больше времени.

— Ты уже говорил это.

— Послушай, я сделаю все, как нужно.

— Накамура, тебя ведь нанимали, чтобы сэкономить мне время. — Сато отхлебнул из стакана. — Время. И деньги. И помочь избежать долгой и болезненной процедуры развода. — Он сделал еще глоток и уставился на Каитаро. — Не будет никакого второго агента.

Каитаро выдохнул:

— Благодарю, господин Сато.

— Я решил сохранить наш брак.

— Что?

— Я не буду разводиться. Ты уволен. Я разорвал контракт с твоим агентством. Спроси шефа, он подтвердит.

Сато замолчал, наслаждаясь моментом торжества, власти и растерянностью Каитаро.

— А теперь убирайся отсюда, пока моя жена не обнаружила тебя в нашей квартире.

ВЕСЬ ЭТОТ БЛЕСК

Когда Рина была маленькой, она любила жар запруженных машинами улиц и ровный шум транспорта за окном. Вечером, в спускающихся на город сумерках, ей нравилось сидеть в своей спальне на подоконнике, слушать джаз, отбивая ритм босой пяткой, и смотреть на луну, которая поднималась все выше и выше над крышами домов.

Должно быть, это ее юность окрашивала мир в яркие цвета и наполняла его запахом и звуками. Теперь джаз уже не радовал ее, как раньше, музыка казалась скучной и однообразной. А за окном Рина больше не слышала ни шороха шин по асфальту, ни шагов пешеходов. На двадцать восьмом этаже небоскреба, в неприступной башне из мерцающего стекла и бетона мир был погружен в тишину.

В детстве Еси часто рассказывал Рине о различных переменах, которые происходили в Токио. Многие из них — при его жизни. Она помнила рассказы отца о войне, о времени, полном тревог и лишений, когда даже его кота отобрали, чтобы сделать из шкуры несчастного животного солдатские варежки. Рина думала о новых скоростных трассах и подземных переходах, появившихся уже на ее памяти, и о свободе и ощущении полноты жизни, которые были у нее во время учебы в Тодае, и о благополучии, воцарившемся в Токио накануне ее замужества. Рина задавалась вопросом, что ее отец думает о мире, который столь неудержимо манил Сато: о мире разноцветных коктейлей и блеска сусального золота. Ёси прекрасно знал ему цену, в этом Рина не сомневалась, но также она понимала — отец ждет, что дочь воспользуется всеми преимуществами этого мира. Вырастив ее в эпоху процветания и достатка, он полагал, что Рина ухватится за то и другое обеими руками.