Юриэ Кагашима посмотрела на меня и вдруг сделала то, что я меньше всего ожидала, — широко улыбнулась.

— Дело давно закрыто, — сказала я. — И поскольку меня лично не волнует, что случилось с Накамурой, что за беда, если вы немного поможете мне?

Она молчала.

— Нет, конечно, вы идете на определенный риск, предоставляя мне конфиденциальные сведения. Но могу заверить, я не выдам вас.

Женщина кинула взгляд на свое запястье: краснота в том месте, где я схватила ее за руку, все еще не сошла.

— Вы же понимаете, как непросто мне было обратиться за помощью именно к вам. — На последних словах мой голос дрогнул. — Неужели вы скажете «нет» и обречете меня на то, чтобы всю жизнь тащить на себе этот груз?

Несколько секунд Юриэ Кагашима молча смотрела на свою кожаную папку, затем подтянула ее к себе и, накрыв ладонью адвокатский значок, сказала:

— Идемте.

Мы покинули переговорную, прошли через офисный зал, разделенный невысокими перегородками, и подошли к ее отсеку.

Вдоль хрупких картонных стен кабинки громоздились папки с документами, стол тоже был завален папками и бумагами — обстановка мало чем отличалась от той, что царила в дедушкином кабинете после того, как в него вселилась я. В углу стоял серый пластмассовый чемодан на колесах. Работа адвоката все еще во многом остается бумажной. Информацию редко передают в электронном виде и еще реже она доступна онлайн. Поэтому, беря работу на дом или отправляясь на встречу с клиентом, мы пользуемся такими чемоданами для перевозки кипы необходимых документов.

Юриз Кагашима подошла к столу, открыла стоявшую на нем металлическую шкатулку и извлекла из нее связку ключей.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — сказала она.

Мы снова двинулись через офисный зал. По пути госпожа Кагашима приветливо здоровалась с сотрудниками, отвечая кивками на кивки. Задержавшись на миг возле стола секретаря, она наклонилась к девушке и вполголоса дала какие-то указания. Когда мы проходили через приемную, я быстро подхватила черную сумку на роликах, оставленную возле стойки регистрации. Спутница вскинула бровь, поражаясь моей уверенности в успехе задуманного предприятия. Я лишь улыбнулась.

За высокой ширмой в конце коридора скрывался ряд дверей. Адвокат отперла одну из них и жестом пригласила меня войти. Я оказалась в длинной и узкой комнате; дежурное освещение здесь было настолько тусклым, что все вокруг казалось окрашенным в серовато-желтые цвета. В торце комнаты поднимались от пола до потолка стеллажи с выдвижными ящиками, какие можно встретить в любой библиотеке. Втянув носом холодный воздух, пахнущий пылью, я окинула взглядом каталожные шкафы, выстроившиеся вдоль стен по обеим сторонам прохода.

— Вы хорошо помните то дело? — спросила я госпожу Кагашиму.

— Да, хорошо, — ответила она и зажгла верхний свет.

Мы двинулись по проходу. Толстый коричневый ковер на полу приглушал наши шаги. В этой комнате хранилось множество документов, сотни и сотни папок. Все они были рассортированы по годам и расставлены в алфавитном порядке: «1994 А — И, К — С,Т — Я».

— То, что вас интересует, находится здесь, — сказала женщина, останавливаясь возле одной из секций каталога. — Вот эти большие ящики в самом низу. — Она отделила от связки ключей один и, наклонившись, отперла нужный ящик. — В них хранятся пленки.

— Пленки?

— Да. Каитаро Накамура отказывался подписать признание. В течение нескольких дней после ареста он вообще не желал говорить со следователем. В результате они просто сняли допросы на видео.

Она выпрямилась и взглянула на меня. Я отвела глаза. По закону человека могут держать под арестом без предъявления обвинения и допуска к нему адвоката не больше двадцати трех дней.

— Через сколько дней ему предъявили обвинение? — спросила я.

— Через двадцать три, — сказала она.

Я мысленно подсчитала: пятьсот пятьдесят два часа, тридцать три тысячи сто двадцать бесконечно тянущихся минут, когда человек находится во власти государства.

— Есть ли на видео… — Я запнулась. — Нечто, к чему мне следует быть готовой?

Адвокат молча склонилась над открытым ящиком.

— Он так и не подписал признание? — спросила я.

— Сами увидите, — сказала Юриэ Кагашима, извлекая из ящика несколько видеокассет. Она положила их на край узкой полки, закрепленной между каталожными шкафами, и направилась в конец комнаты к стеллажам. Я уставилась на кассеты, как будто они сами по себе таили какую-то опасность. Тем временем адвокат выдвинула одну из секций стеллажа, заполненную папками.

— Что касается бумаг — не стоит читать их прямо здесь, — сказала она.

— А кассеты я могу взять?

Женщина кивнула.

— Даю вам две недели, но я должна все получить назад.

— Могу хотя бы пролистать дело?

Она снова кивнула. Напряжение внезапно оставило меня, впервые с того момента, как я переступила порог адвокатской конторы. Я перевела дух и улыбнулась. Приблизившись к стеллажам, я позволила себе высказать вслух то, что чувствовала, — огромную благодарность.

— Спасибо, — негромко произнесла я.

— Вы должны знать, что произошло, — сказала Кагашима.

— Благодарю вас, — повторила я.

— К тому же вы не сможете причинить вреда Каитаро.

Я вздрогнула, услышав его имя.

— Сумико, — едва слышно произнесла женщина, окидывая меня взглядом с головы до ног, будто видела в стоящей перед ней девушке ту маленькую девочку, которую двадцать лет назад утешала, качая в объятиях.

Я смотрела вслед госпоже Кагашиме: бесшумно ступая по коричневому ковру, она шагала к выходу.

— Юриэ, — позвала я. Она обернулась. Как сейчас вижу ее лицо, освещенное ярким белым светом люминесцентных ламп. — То, что я вам тогда рассказала при нашей встрече в отделении полиции, как-либо помогло в его защите?

Она замешкалась на секунду, прежде чем открыть дверь. А потом произнесла:

— Вам решать, помогло или нет.

Дверь закрылась с легким щелчком. Я повернулась к стеллажам: ряды полок, заставленные папками, поднимались до самого потолка. Надо было поскорее сложить кассеты и папки в сумку и уйти отсюда, но один документ я хотела увидеть прямо сейчас. После стольких лет, которые я прожила без мамы, ничего не зная о том, что с ней случилось, настало время выяснить, как она умерла. Мне нужны были факты, и только факты. Поэтому я искала документ, название которого происходит от греческого слова, состоящего из двух частей — «сам» и «зрение» — аутопсия. Я искала протокол вскрытия.

Чтение протокола вскрытия не было для меня в новинку. Во время учебы каждый начинающий юрист проводит не один месяц в прокуратуре, помогая вести дела. Мы часами сидели вместе с судьями, составляя обвинительные заключения, и всякий раз, когда речь шла об убийстве, практикант обязан был присутствовать на вскрытии. Никогда не забуду первое посещение морга. В толпе однокурсников я стояла в полуподвальном помещении больницы, я не чувствовала никаких запахов, кроме острого ментолового запаха бальзама «Викс», которым мы предусмотрительно смазали ноздри. На побелевших лицах товарищей я, словно в зеркале, видела мою собственную бледность. Натянув хирургические перчатки, мы напряженно ждали судмедэксперта.

Работавшие с нами специалисты были чрезвычайно внимательны и прилежны, они стремились как можно подробнее объяснить анатомию человеческого тела и громко объявляли обо всех открытиях, которые делали в процессе исследования трупа. И всячески поощряли нас принимать участие в этом интереснейшем занятии. Помню, один из них поманил меня, подзывая поближе. Его ассистенты, сгрудившиеся возле стола, потеснились, уступая мне место. Доктор отступил от обычного порядка вскрытия и вместо привычного Y-образного разреза от подбородка до паха сосредоточился на гортани погибшего, желая повнимательнее изучить нанесенные ему повреждения. Я наклонилась вперед, вглядываясь в то, что он мне показывал: мышцы и кости — плоть человека, чье убийство мы расследовали. Я уже читала материалы дела, но сейчас, после того как мне предложили коснуться тела, надавить сквозь открытую рану на белеющие связки, события, описанные в бумагах сухим языком закона, предстали передо мной в совершенно ином свете.